Вспомнить все? Политика памяти современной Европы

Определенным итогом таких споров стал британский Брексит 23-го июня 2016 года, который через апелляцию к интересам множества отдельных граждан Великобритании навсегда подвел черту под интеграционным процессом и поставил вопрос о полном выходе страны из ЕС.

Данное событие является историческим и исключительным для ЕС, так как ранее подобные прецеденты отсутствовали, и не была даже проработана техническая сторона вопроса, хотя механизм был прописан в Лиссабонском договоре в статье №50[42 - Лиссабонский договор, изменяющий Договор о Европейском Союзе и Договор об учреждении Европейского Сообщества (Лиссабон, 13 декабря 2007 г.) (2007/С 306/01). Право Европейского союза. URL: http://eulaw.ru/treaties/lisbon (http://eulaw.ru/treaties/lisbon)].

В данной связи важным является не только и не столько наличие формальной процедуры, сколько эффект от выхода Британии из ЕС. Фактически Брексит стал символом недовольства отдельной страны тем путем, которым движется Единая Европа. Таким образом, страна оказалась перед выбором: подавлять свои национальные интересы и бороться с ЕС дальше, в том числе путем отводов, или дистанцироваться от ЕС, сохранив в своей национальной практике определенные позитивные достижения, в числе которых, например, связующая общество культура толерантности, новации европейского права и др[43 - What happens now the UK has voted Brexit – and what is Article 50? The Telegraph. 01.07.2016 URL: http://www.telegraph.co.uk/news/2016/06/24/britain-votes-to-leave-the-eu-what-happens-now-that-brexit-is-a/].

Пример Британии, Польши и других стран четко показывает неоднозначность выбранного Европой интеграционного пути, который предполагает определенную сделку с обществом по поводу национальных интересов. Таким образом на данный момент пока нельзя говорить о том, что интеграционный проект ЕС находится на завершающей стадии.

Скорее наоборот, статистика организации Евробарометер[44 - Eurobarometer. European Comission. 2013. URL: http://ec.europa.eu/public_opinion/archives/eb/eb80/eb80_en.htm] демонстрирует, что лишь часть населения ЕС воспринимает себя как членов «европейской нации». Так, например, гражданином Европейского союза (при наличии единого гражданства) себя воспринимает около 62% опрошенных. Количество лиц, заявляющих о наличии у них космополитичной европейской идентичности, не превышает 3% респондентов. Опрос также показал, что техническое большинство европейцев – 55% обладают двойной идентичностью, а 38% находят у себя только национальную идентичность.

Представленные цифры демонстрируют выраженные риски с которыми сегодня сталкивается ЕС. Очевидно, что данные риски требуют преодоления, которое может и должно быть реализовано, в том числе, в русле моделирования исторической памяти.

Здесь речь заходит о создании единого европейского исторического наследия, которое смоделировало бы общее представление европейцев о совместной истории, начиная с «обозримого» периода – второй половины ХХ века, отделенной Второй мировой войной от предыдущих периодов и последующих событиях, к которым большинство европейских аналитиков относят память о тоталитаризме 20-го века, сконцентрированный на социализме и сталинизме, Холокост и интеграционный процесс современности, начиная с 1990 г. Именно такой подход был закреплен в европейских программах «Европа для граждан», начатой в 2006 году и обновленной в на 2014—2020 годы[45 - Отчет 2015 European Historical Memory: Policies, Challenges and Perspectives].

2.1. Дилемма общеевропейской исторической памяти

Обращаясь к истории, следует отметить, что идея европейской интеграции не нова и многократно поднималась в научной и публицистической литературе еще в ХIХ веке. Позже, но более системно основания для европейской интеграции рассматривались, к примеру, в работах Р. Н. Куденхове-Калерги, который в 1921 г. опубликовал знаковую статью «Чехи и немцы», в которой одним из первых обратился к идее панъевропеизма[46 - Медушевский Н. А. К вопросу изучения национального сознания жителя единой Европы // Власть. №11. 2016. С. 106—112]. Куденхове-Калерги сформировал концепцию, в которой была заложена идея объединения государств через общность идеалов, существующих у разных наций. В качестве основы он рассматривал демократическую культуру, которая, как он предполагал, должна стать основой справедливого порядка[47 - Куденхове-Калерги Р. Н. Пан-Европа / Отв. ред. Е. Айзпурвит. – М.: Вита Планетаре, 2006. – 120 с.].

Основа новой идеологии интеграции, по мнению Куденхове-Калерги должна была быть сведена к объединению стран и народов во всех сферах социально-экономического взаимодействия, потенциалом для которого служит единство общей культуры, основанной на античной эллинистической традиции и продолжающей ее традиции христианской[48 - Куденхове-Калерги Р. Н. Пан-Европа / Отв. ред. Е. Айзпурвит. – М.: Вита Планетаре, 2006. – 120 с.].

Характерно, что здесь автор говорит не о европеизации «через силу», как многие его современники. Скорее Куденхове-Калерги предполагает использование разновидностей «мягкой силы», которая не имеет целью разрушить идентичность, упразднить национальный язык или ликвидировать какие-либо культурные особенности, а наоборот, создает определенный стимул к интеграции, демонстрируя объективную выгоду от нее для конкретного индивида.

По мнению Куденхове-Калерги подобное стимулирование приведет к тому, что люди сами захотят уйти от своего гражданства в пользу определенного космополитизма. Аналогичная судьба ждет и религиозное мировоззрение, исторически разъединявшее человечество. По мнению автора, результатом трансформации должно стать создание свободной нации[49 - Куденхове-Калерги Р. Н. Пан-Европа / Отв. ред. Е. Айзпурвит. – М.: Вита Планетаре, 2006. – 120 с.].

Свободная нация должна будет неизбежно построить и свободное государство, которое будет лишено традиционных национальных границ и будет охватывать все развитое европейское пространство. Идентичность данного государства будет обусловлена не историческими стереотипами, а тем общим мировосприятием, которое появится у всех европейцев в области культуры, экономики, политики и т. д.

Показательно, что, не смотря на то, что со времени написания работы прошло много десятилетий, современная Европа фактически строится на изложенных принципах, но трактует их вариативно и достаточно творчески.

Здесь следует отметить наличие двух подходов – формального и неформального. С точки зрения формального подхода Европа объединяется через законодательство, валюту, образовательную систему и систему трудоустройства. Евросоюз дает гражданам стран-членов европейские паспорта и право перемещения по всей территории ЕС. Однако, несмотря на все перечисленные действия, европейцы в итоге не отказываются от своей национальной идентичности, так как данные действия носят достаточно бюрократизированный и формальный характер. Решение же проблемы интеграции оказывается размещено на эмоциональном уровне. Важным становится то, чем ЕС является для каждого отдельного человека.

В данной связи крайне актуально исследование, реализованное по заказу Европейской комиссии в 2012 году, которое было озаглавлено «Развитие европейской идентичности/идентичностей: неоконченное дело»[50 - The Development of European Identity/Identities: Unfinished Business (Directorate-General for Research and Innovation 2012. Socio-economic Sciences and Humanities.].

Данное исследование представляет интерес, так как дает обзор различных гуманитарных и социальных проектов, проведенных в Европейском союзе начиная с его образования и заканчивая последними годами. Применительно к современному периоду исследование и вовсе проводит своеобразный учет проектов, реализованных на деньги ЕС в рамках Рамочной программы научных исследований (2014—2020) и программы «Горизонт 2020».

Авторы исследования не только проводят формальный обзор и систематизацию разных программ, но и выделяют четыре концепта, на базе которых данные программы выстраиваются и реализуют управление идентичностью. В их числе:

• Первый – Идентификация с Европой[51 - Фукуяма Ф. Проблемы европейской идентичности. The Global Journal 2013. URL: http://gefter.ru/archive/9047] которая предполагает, что личность сама активно выбирает европейскую идентичность и сочетает ее с коллективным поведением в рамках которого происходит идентификация с несколькими группами или общностями. Группы, на которые распространяется индивидуальная идентификация не хаотичны, а зависят от сформированного, в том числе информационного, контекста. Исходя из этого можно говорить о ситуативном выборе, который далеко не всегда прогнозируется.

• Второй – Европеизация[52 - Нутчева Г., Точчи Н., Копиттерс Б., Ковзиридзе Т., Эмерсон М., Хейссен М. Европеизация и сецессионистские конфликты: концепции и теории / Европеизация и разрешение конфликтов: конкретные исследования европейской периферии. / Бруно Коппитерс, Майкл Эмерсон, Мишель Хессен, Тамара Ковридзе, Гергана Нутчева, Натали Точи, Мариус Валь, с комментариями Нику Попеску, Гиа Нодиа; пер. с англ. – М.: Издательство «Весь Мир», 2005.]. Она содержит в себе элемент принуждения, так как в ходе европеизации локальные институты вытесняются общеевропейскими более сильными, универсальными и масштабными аналогами. Также показательно, что не всегда возможно разделить европеизацию и глобализацию, которые имеют одинаковый принцип действия, что несколько девальвирует ценность европеизации в формировании именно европейской идентичности.

• Третий – Транснационализм. Транснационализм также служит формированию новой европейской идентичности. Суть транснационализма в том, что человек не привязан к одной территории. Он может жить, работать, учиться и отдыхать в разных странах и регионах и воспринимать их все как часть своей жизни и часть своей большой Родины.

• Четвертый – Космополитизм[53 - Бек У. Космополитическое мировоззрение. – М.: Центр исследований постиндустриального общества, 2008. – 336 с.]. Из всех четырех моделей космополитизм представляется наиболее благоприятным с точки зрения создания общеевропейской идентичности. Это обусловлено тем, что космополитизм предполагает активную позицию индивида на принятие многообразия и также является специфическим европейским феноменом сочетающим «социальный поиск» с представлениями о гуманности, толерантности и свободе.

Четыре приведенных теоретических концепции являются макро концепциями, которые взаимно влияют друг на друга и сосуществуют в общем европейском пространстве. В свою очередь каждая из перечисленных концепций основана на более частных поводах, оказывающих влияние на формирование уникального специфического дизайна индивидуальной идентичности.

Европейские исследователи также обратились к исследованию всего многообразия частных поводов, дифференцировав их по девяти подтипам[54 - Данный вопрос подробно рассматривается автором работы в статье Медушевский Н. А. К вопросу изучения национального сознания жителя единой Европы // Власть. – 2016. – №11. – С. 106—112.]:

По данным аналитиков, определивших данные частные поводы, все они складываются в достаточно четкую систему, нацеленную на многомерное воздействие на индивидуальность в целях трансформации ее менталитета в пользу пан-европейского. Воздействие на личность характеризуется и своеобразной обратной связью, выраженной в социологических исследованиях, в которых задаются вопросы на самоидентификацию.

Многочисленные проекты, реализованные под эгидой Европейского союза и основанные на анализе публичной сферы, дали возможность сформировать совокупность интерпретаций того, что есть для человека Единая Европа:

Схема 1. Трактовки европейской идентичности

Итогом анализа комплекса исследований идентичности европейцев, проведенных в разные годы европейскими аналитическими центрами, стало возможным выделить уже рассмотренные принципы формирования идентичности «европейца», а также сформулировать две базовые платформы формирования идентичности – культуралистскую и структуралистскую.

Культуралистская платформа включает ценностную ориентацию. Речь идет о базовых универсальных европейских ценностях, которые имеют отражение в социальной и правовой практике. В их числе, например, система прав человека, которые формируют основу европейского законодательства и в то же время укоренены в общественном сознании в качестве фундаментальной ценности.

Структуралистская платформа строится по иному – обратному принципу. Она ориентирована на личность и предполагает, что европейская идентичность формируется в контексте взаимодействия человека с другими европейцами. Фактически человек участвует в процессе социализации и начинает идентифицировать себя с группой. Таким образом в рамках структуралистской платформы речь идет о формировании европейской идентичности «снизу» и одновременно по многим каналам.

Сопоставление двух платформ, проведенное исследователями продемонстрировало большую укорененность и востребованность в исследованиях именно культуралистской платформы. До последнего времени именно культуралистская платформа доминировала в исследованиях идентичности жителей Европы. Тем не менее, в исследования последних нескольких лет культуралистская платформа активно сочетается со структуралистской, что привело к повышению репрезентативности исследований и позволило подойти к вопросу программируемого формирования европейской идентичности более комплексно.

Подводя итог данному краткому обзору европейских исследований по формированию идентичности, можно резюмировать, что на сегодняшний день в Европейском союзе запущена и активно реализуется программа формирования новой европейской идентичности. Очевидно, что в Брюсселе данному вопросу уделяют повышенное внимание, так как вопрос идентичности – это вопрос, решение которого позволит сплотить Европу и предотвратит ее возможный раскол по ценностному и идейному принципам. Уже на данный момент в исследованиях просматриваются видимые результаты, которые в перспективе позволят создать систему комплексного мягкого воздействия на жителей Европы в целях их объединения по принципу близости убеждений. В целом данная система будет неизбежно носить пропагандистский и идеологизированный характер. Так же очевидно, что одной из ключевых тем интеграции станет культура и практики толерантности, а также политика памяти, которые, как раз, и позволяют принять «другого» и сопоставить себя с ним на основании общих поводов, будь то принадлежность к гуманистической традиции, христианству или участию в историческом строительстве единого европейского общества.

Таким образом, историческая память в Европейском союзе должна выполнить уникальную функцию – она должна захватить и упорядочить определенный набор воспоминаний о прошлом, которые будут выполнять функцию построения социальных отношений между разрозненными этно-культурными и этно-религиозными группами, особенно в контексте быстрой политической, экономической и культурной трансформации, сопровождающих процесс европейской интеграции.

В целом, объединение европейского общества через историческое наследие и память о нем выглядит достаточно естественной и более того, благородной, так как люди, живущие в одном «доме» должны осознавать его единство и целостность.

Вызовы политики памяти

Тем не менее идея единой исторической политики или политики памяти в многосоставном демократическом либеральном обществе неизбежно провоцирует ряд проблем и вызовов, которые достаточно сложно преодолеть.

Вероятно, первой и одной из основных проблем здесь является вопрос избирательности и субъективизма. Когда мы говорим об исторической политике, мы делаем основной акцент именно на политической составляющей. История в данном случае становится пространством, на котором или за счет которого эта политика реализуется. Как следствие следует отметить избирательность политики и ее выборочную ориентацию на исторический контент. В таких условиях неизбежным окажется субъективизм, обусловленный политической волей акторов, причем во многих случаях данный субъективизм может оказаться этно- или религиозноцентричным, что неизбежно ведет к конфликту.

Конфликт в данном случае может быть спровоцирован одновременно фрагментированным взглядом на события прошлого и оценочными суждениями, которые неизбежны в контексте политизации, например: «фашизм/коммунизм – величайшее зло».

Объединение факторов субъективизма и выборочности ведет к неизбежной дискриминации отдельных групп, и более того, ставит вопрос о фальсификации истории в угоду политическим мотивам, например в соответствии с риторикой той или иной партии.

В таких условиях либеральный порядок требует создания механизмов, уравновешивающих ангажированные точки зрения и сохраняющих плюрализм мнений, что в свою очередь порождает вопрос о практиках соотношения коллективной и персональной исторической памяти и той степени влияния, которое они имеют на национальную и общеевропейскую политику памяти.

Здесь, рассуждая об уровнях исторической памяти, можно выделить три основных. Первый, самый низший уровень, связан с личностью и ее позитивным или негативным опытом в прошлом, который соотносим с историческим контекстом существования данной личности и ее семьи в системе национального строительства.

Второй уровень может быть обозначен как промежуточный. Он не персонализирован, но эклектичен. История представляется как коллаж, содержащий много фрагментов, видение которых не обеспечивает абсолютной полноты, но сильно упрощает восприятие целого.

Наконец третий уровень может быть обозначен как уровень исторического мифа, который позволяет подняться над частными деталями и перейти в восприятии истории в символическую плоскость. История нации в данном случае приобретает сакральный характер.

Все три уровня объективно существуют и присутствуют в любом обществе являясь результатом человеческой жизнедеятельности. Тем не менее, наличие данных уровней отнюдь не означает простоты их формирования, регулирования и трансформации. Именно в силу естественного характера своего складывания, данные уровни крайне устойчивы в своих основах и требуется комплексный подход для того чтобы изменить мировоззрение общества, преодолев, а не просто скрыв культурные, социальные, образовательных и религиозные разногласий, разделяющие людей.

Если говорить метафорично, то требуется преодолеть естественное состояние человека не только на поверхностном уровне через универсализм закона, но и на более глубоком уровне, создав универсализм мышления, установок и в итоге, поведения.

Именно этот курс и выбран Европейским Союзом, и здесь можно сказать, что ЕС отчасти идет по Американскому пути. На уровне ЕС констатируется, что формы памяти о прошлом могут сильно различаться и включать учебники, академическую литературу, музеи, исторические памятники, национальные праздники, художественное выражение, радио, кино и т. д. В тоже время все эти объекты объединены деятельностью СМИ, которые их продвигают и формируют «силу воздействия», которая, в свою очередь, оказывается поддержана инструментами государственного строительства, что в целом создает систему политики памяти и влияет на государственное строительство.

В тоже время неизбежной становится и апелляция к национальной истории, а точнее ее многообразию. Теоретически каждый гражданин Евросоюза должен видеть в истории ЕС элементы, интуитивно близкие именно ему. Национальная история обеспечивает очевидные исторические ориентиры для коллективной памяти[55 - Anderson, Benedict. Imagined Communities: Reflections on the Origin and Spread of Nationalism. London: Verso. 1983. 240pp.] и в тоже время реализуется символическая политика. В качестве аналогии здесь можно привести принятие в США Декларации независимости и последующее празднование Дня независимости, как события, равно важного для всех жителей США.

Аналитики, в 2015 году составившие отчет «European Historical Memory: Policies, Challenges and Perspectives»[56 - Отчет 2015 European Historical Memory: Policies, Challenges and Perspectives.] уделяют данной аналогии особое внимание, так как усматривают там корреляцию между исторической памятью и нацией, которая познает себя через успешное событие в прошлом. Авторы отмечают существование и большого количества аналогов, в числе которых, например, празднование 9 мая в России и даже, в определенном смысле, события ставшие переломными для исторического развития отдельных стран, как например, последний раздел Польши или поражение во Второй мировой войне для Японии или Германии.

Второй важный момент, который здесь следует отметить, – это символизм. Речь идет о том, что конкретное событие с его информационным шлейфом воспринимается гораздо более ярко и целостно чем история как таковая, даже если она изучается в школе и презентуется широкой общественности.

Такой процесс уточнения приводит к сужению, иллюстрированный фрагмент, создается впечатление о многих событиях, которые сложно охватить взглядом, осознать и запомнить. Таким образом история превращается в продукт, а затем и товар, которым можно успешно спекулировать при наличии спроса – широкого интереса к историческому прошлому.