Повести

– Да не у меня, а у них, у демократов, новых хозяев жизни: две недели! Попробуй, полечись!

Никита засмеялся:

– Ты же только что ехать не хотел, теперь тебе двух недель мало.

– Конечно, мало! День приезда пропал, день отъезда тоже пропал. Итого – двенадцать дней, ровно половина от советской путёвки.

Никита возмутился:

– Папка, да я тебя раненько утром на своей машине отправлю…

– Стоп! На какой это на своей? Мало того, что твоя жёнушка по выходным из неё не вылазит, так ты и отца родного хочешь в этот позор загнать? Машина не твоя, а совхозная, кооперативная, и шофёр совхозный. Зарплату получит и командировочные за то, что папашу начальника на курорт отвезёт? Да я пешком уйду, только избавь меня от этого!

Никита встал:

– Хорошо, я сам увезу тебя на своих «Жигулях» и оформлю этот день как отпуск за свой счёт.

Григорий Андреевич вскочил с места:

– Вот это правильно, молодец, сынок. И другие пусть видят и знают. Тогда я согласен.

В пансионат они приехали рано, автобус из областного центра, где собирались отдыхающие, ещё не пришёл. Никита договорился, что отца поместят в двухместный номер и соседа ему подберут спокойного и не очень старого, чтобы они могли поговорить. «Отец это любит», – добавил Никита и поставил с боку кресла регистраторши пакет с гостинцами. Та понимающе кивнула и велела помощнице проводить гостя.

Комната Григорию понравилась: стекла не застыли, видно двор, все ещё стоящую в центре высокую ёлку, тепло, есть горячая вода, душ, туалет.

– Ладно, Никитка, поезжай, маму успокой, что всё в порядке. За Прошкой смотри, а то у него каникулы опять до майских праздников затянутся.

Через час в комнату постучали, вошёл мужчина средних лет, с бородкой, поздравствовался, представился Николаем, познакомились. Разложил свои вещи, вынул из сумки икону, поставил на свою тумбочку.

– Григорий Андреевич, вы не против иконы?

Григорий пожал плечами:

– Да нет, не против.

– Вы, должно быть, крещёный человек, судя по возрасту?

– Говорила бабка, что крестили, но на том всё и остановилось.

– В церковь не ходите? Хотя бы просто так, из интереса.

Канаков кашлянул: вот послал бог соседа, пожалуй, из секты, их много теперь развелось, он читал в «Советской России». Сам для себя решил: начнёт дальше гнуть свою линию, вроде как вербовать – попрошусь в другой номер. Искоса поглядывал – нормальный мужик, бородка аккуратная, волосы длинные. «Э-э-э, – подумал Григорий, – дорогой, а не поп ли ты?» Решил выяснить сразу:

– Вы, конечно, извините, если что не так: вы, случаем, не поп?

Николай улыбнулся:

– Вы совершенно правы, любезный Григорий Андреевич, я отец Николай, православный священник, служу в небольшом храме в городе. Надеюсь, что мы подружимся.

Григорий опять кашлянул:

– Сомневаюсь, что мы с вами друзьями сделаемся, но, думаю, две недели друг дружку перетерпим.

Николай сел на свою кровать:

– Меня несколько удивляет ваша уверенность, что не подружимся. А что нам может помешать? Я не буду вас склонять к вере в Бога, ибо это или дано, или нет. Вот вы атеист, то есть не верите в Бога. Это ваше право. Я верю, и это моё право. В остальном, я думаю, мы найдём компромиссы?

– Чего найдём? – не понял Григорий.

Николай опять улыбнулся:

– Давайте так договоримся, Григорий Андреевич, мы здесь просто отдыхающие, будем принимать процедуры, гулять, насколько погода позволит. Вы не боитесь мороза?

У Григория чуть что-то резкое про мороз не сорвалось с языка, но вовремя поймал:

– Я крестьянин, мне морозы пережидать нельзя, каждый день управа со скотом, так что привычны.

– Тогда мы сойдёмся. Я перед Рождеством занемог, весь потерялся, едва Крещения дождался. Трижды окунулся во Иордани и, представьте себе, воспрянул.

Григорий вспомнил:

– Обождите, в Крещенье был сильный мороз, я даже скотину не гонял на прорубь, флягами воду возил и в бане грел.

– Стало быть, вы ни разу не купались в Крещение?

– Тонуть зимой доводилось, а чтобы сам – нет, не купался.

На второй день Канаков совершил обход пансионата, и уже через несколько минут у него появилось ощущение, что он когда-то тут бывал. Вот эта стайка берёз, одевшаяся в куржак, очень знакома, только почему-то берёзки стали выше и пушистей. И отвесный берег к застывшей под снегом реке тоже показался знакомым. А потом Григорий вышел на задний двор и улыбнулся: точно, бывал, дочка Никиты Лизанька отдыхала тут в пионерском лагере, а он за ней приезжал на новеньком «москвиче», только что полученном от ВДНХ за показатели по урожайности.

Пионерский лагерь новые власти прихлопнули, понятное дело: нет пионеров – зачем лагерь? Канаков вздохнул: сколько глупостей наворочали, прикрыли детскую организацию. Что в ней было плохого? Речевки про Ленина – уберите, если у вас аллергия на этого человека, но организацию оставьте! Как красиво ходили ребятишки строем да с песней на первомайском празднике, в День Победы. Любо посмотреть. Глядел каждый и радовался: такая смена растет, умные, красивые, нарядные. Он и тут, в лагере, налюбовался, как прощальную линейку проводили, сколько красивых слов сказали. Лиза всю дорогу дедушке рассказывала, как весело они жили, как вкусно кормили в столовой, какие костры они жгли на огромной поляне и песню пели: «Взвейтесь, кострами, синие ночи…»

В корпусе подошёл к дежурной, женщина немолодая, можно поговорить. Оказывается, она работала в том лагере воспитателем, он в восьмидесятые годы стал круглогодовым, тут ребята и отдыхали, и основные предметы изучали, чтобы не отстать от программы. А потом свернули, оставили только три смены летом, но через два года закрыли совсем, вроде бы купил его прокурор города, начали перестройку, собирались устроить базу отдыха для состоятельных людей. Один корпус даже перекроили на одноместные номера с двуспальными кроватями. Но кто-то вмешался, прокурора быстро перевели в другую область, а всю базу забрало управление социальной защиты. Вот, теперь пенсионеры в основном приезжают.

– Скажи, любезная, отчего путёвки такие дорогие? Ведь нельзя сказать, что тут такой комфорт.

Дежурная посмотрела на него внимательно, словно определяя, можно ли говорить, наклонилась через столик:

– Вам скажу, почему-то доверяю, что не продадите меня. База эта частная, а хозяин – заместитель губернатора, и вроде как государство у него арендует.

Канаков покачал головой:

– И вывести их на чистую воду некому. Ладно, извините за беспокойство, пойду, погуляю перед ужином.

Тяжёлые думы теснились в его изболевшейся голове. Как могло случиться, что сменились люди у власти, и всё пошло к смерти? И раньше менялись, умер один генсек, принимает второй, но в стране-то ничего не меняется! Заводы дымят, сев идёт и уборочная. Понятно, что кто-то соболезнует, жалеет, кто-то зубы скалит, такой огромный народ, всякие людишки попадают. А тут что? Откуда они взялись, эти чубайсы, березовские, поди, под тем же прикрытием, как и Бронштейн пробрался в Россию товарищу Ленину помогать революцию делать, только фамилию переправил на Троцкого. Если так, то и добра не следовало ждать. Опять же Ельцин. Был начальником в Свердловске, говорят, ещё тогда талоны на мясо вводил, а сам погуливал. А потом бац! – в ЦК, потом на Москву. Разве не видели, что он за птица? Почему я за день могу определить, будет из парня механизатор, или так, только рычаги дёргать, а они там такой мощной компанией, всем политбюро – не разглядели. А может, не хотели разглядеть, может, знали, что за кот в мешке? Специально поближе к центру перетащили, чтобы в нужный момент вытолкнуть на танковую броню. Нет, не хватает ума, чтобы объять все эти события. Тут бы в своих домашних не запутаться. За Никиткой нужен глаз да глаз, у такого корыта его посадили, всё в руках, а хватит ли духу это испытанье пройти? Ромка тоже нарасшарагу стоит, Треплев его сломит, и ляжет под него сынок, будет исполнять барскую волю, а народишко – как хошь, так и живи. Прошкина торговля поперёк горла Григорию Андреевичу, и вся жизнь его вольная. Женить его не удастся, он волю зачуял, теперь при деньгах, больше в городе трётся, да и тут потаскивает каких-то, народ видит. Лишь бы на тюрьму не наскочил с какой-нибудь лярвой, обвинит в насилии, трусики в целлофаном пакете в прокуратуру притащит, и останется Прошка голяком, а то и поедет тайгу допиливать.

Вечером заговорил с Николаем:

– После процедур санаторная книжечка раскрытая на тумбочке осталась, вы, получается, совсем молодой человек, в сыновья мне годитесь. Вот вы про веру говорили, это я понимаю, у меня тоже есть своя вера, я коммунист. Во что я верю, мне всё понятно: все люди равны, все люди братья, надо честно трудиться на благо общества, и общество тебя отблагодарит достойной пенсией, вот этой же путёвкой, только тогда, при социализме, она стоила копейки. Коммунисты хотят счастья для всех людей на земле. Вот моя вера. А твоя? Ты учился в советской школе, наверное, институт закончил. Расскажи свою жизнь, и я буду знать, кто ты есть на самом деле.