Альфа Лиры. Записки русского морского офицера

Будучи гардемарином, я узнал от отца о существовании в моей alma mater нелегального политического кружка, по делу о котором проходило около 30 его воспитанников. «Если так будет продолжаться, то есть когда офицеры будут становиться на сторону врагов России и против собственного Государя, – говорил он, – то последствия для России будут ужасными».

Отец всегда считал, что существование России немыслимо без царя. Вчера в конце беседы он показал мне речь своего давнего знакомого, действительного члена Русского Собрания Павла Федоровича Булацеля, которую тот произнес перед государем во время приема руководителей Союза русского народа: «Как дневной свет ненавистен кротам, так самодержавие ненавистно врагам России. Оно их обессиливает, а потому раздражает. Они понимают, что доколе будет существовать самодержавие, дотоле Россия не распадется! Не верьте, государь, тому, кого выдвигают масоны и кто опирается только на инородцев! Обопритесь на русских людей, и врата ада не одолеют Русского Государя, окруженного своим народом».

Но многие ли в нашем обществе придерживаются таких взглядов? Отец с горечью заметил мне, что в нашей монархической стране скоро у престола не будет монархистов, а будет только толпа «жадно стоящая у трона», как писал некогда наш великий поэт и офицер. «Трагедия состоит не в том, что такая толпа существует, – говорил он, – она всегда была, есть и будет при любой верховной власти, а в том, что со времен Лермонтова она многократно увеличилась». Далее он саркастически пояснил, что главная задача теперешних сановников – не говорить правду государю, пусть даже тяжелую и нелицеприятную, а по возможности не расстраивать Его Императорское Величество. Куда им теперешним до действительного статского советника Николая Ивановича Кутузова, который в записке, поданной императору в апреле 1841 года, честно описал тогдашнее тяжелое состояние русской армии и флота. Свой поступок он объяснил тем, что, по его мнению, первейшей обязанностью подданного является обязанность всегда говорить правду царю, чем бы ему это ни грозило.

Но мне уже точно ничего не грозит, война бесславно закончилась, японцы выловили меня в море вместе с другими нашими моряками и тем самым спасли жизнь. А нужно ли служить дальше? Трудно дышать, похоже, застужены легкие, поэтому жизнь в Петербурге мне противопоказана, во всяком случае, так говорят доктора. Может действительно уехать в Крым, благо есть такая возможность?

По горячим следам написал две статьи в «Морской сборник» о будущем русского флота, именно флота, а не разношерстного собрания непонятно чего, и непонятно кем и для каких целей построенного. Прекрасно, что в этом журнале нет цензуры и мелочных придирок. Николай I, за что ему особая благодарность, в свое время сказал: «Да будут господа морские офицеры сами себе цензорами».

20 апреля 1906 года

Образован Морской генеральный штаб, о необходимости которого так много говорили в морских кругах… (далее текст прочесть невозможно. – Автор).

20 июля 1907 года

Мне нанес визит капитан-лейтенант Александр Васильевич Колчак, этот чин восставлен совсем недавно. Его рекомендовал принять мой одноклассник по Морскому училищу, совсем недавно произведенный в контр-адмиралы, Николай Оттович фон Эссен, карьера которого идет достойно и он вполне заслуживает этого. Редкого таланта и мужества офицер!

Буду честен самим с собой – Колчак произвел на меня двойственное впечатление. Он, безусловно, талантливый и храбрый офицер, но только к чему это обилие наград, которыми он, как мне показалось, очень гордится. Здесь и Анна, и Владимир 4-й степени с мечами, и золотое Георгиевское оружие! Можно подумать, что Япония проиграла войну, а мы выиграли.

Разговор наш начался вполне нейтрально. Колчак поблагодарил меня за написанные статьи и сказал, что в основном разделяет мое мнение относительно будущего нашего флота. Он только не согласен с тем, что России не надо думать, чтобы в ближайшее время сравняться с флотами Великобритании и Германии. Мне пришлось возразить ему и напомнить, что экономическое положение империи не таково, чтобы тратить и без того скудные средства для возможной второй Цусимы. Ведь флот – это всего лишь вершина айсберга, а главное – это состояние нашей промышленности. Если у нас не будет своего судостроения, то мы своими заказами будем кормить чужие страны, которые только и ждут этого. При этом в будущей войне, – и это необходимо признать, – все будет решаться на суше, а не на море. Поэтому, как бы мы ни ратовали за мощный флот, сухопутные войска важнее, и на них должно быть направлено главное внимание. В этом наше Главное управление Генерального Штаба, безусловно, право. В судостроении, по моему мнению, средства следует потратить на развитие минного дела, подводных лодок и береговую оборону.

Судя по реакции, мои разъяснения не удовлетворили Александра Васильевича, видимо, он уже мысленно выводил в море линкоры и крейсера, стоя на мостике флагманского корабля. Мне на минуту показалось, что он, видимо, обычный карьерист, какими переполнено морское ведомство. Дай Бог, чтобы я ошибался, все-таки рекомендация Николая Оттовича дорогого стоит, но время покажет.

Расстались мы вполне дружелюбно и я поблагодарил его за энергичную деятельность по созданию Морского генерального штаба. Ему это было приятно, но на предложение принять участие в работе этого нового учреждения я ответил отказом, сославшись на расшатанное здоровье. Когда я сообщил ему о своем желании перейти в Академию наук, Колчак оживился, он длительное время был туда прикомандирован, и мы долго говорили с ним о возможной координации ее исследований с интересами морского ведомства.

17 августа 1910 года

Умер мой дядя – генерал-лейтенант от инфантерии Александр Сергеевич Орлов и, будучи бездетным, завещал мне свое имение возле Курска в селе Гуево. Поскольку переезжать я туда не собирался, то продал его князю Долгорукому и на вырученные деньги купил для жены и дочери просторную квартиру в Гельсинфорсе, о которой они давно мечтали. Себе я оставил дом в Алупке, который достался от покойной матушки, и меня все чаще посещает мысль об уходе в отставку и переезде туда, что настоятельно рекомендуют знакомые доктора. Я отправил для присмотра и ухода за домом своего бывшего вестового Михаила Осиповича Соколова, оставшегося в нашей семье после окончания службы.

30 марта 1911 года

Сегодня имел продолжительную и интересную беседу с полковником Генерального штаба Александром Дмитриевичем Нечволодовым, который неожиданно для всех, и, кажется для себя самого, прославился книгой «От разорения к достатку», изданной в прошлом году в Петербурге. Во избежание распространения разразившейся вокруг нее шумихи его перевели командиром полка в Николаевскую губернию. Но понятно, что Александр Дмитриевич не горел особым желанием покидать Генеральный штаб, где у него в полной мере была налажена работа по сбору сведений о наших потенциальных противниках.

В военных кругах он получил широкую известность тем, что во время войны с Японией организовал четкую и слаженную работу разведывательных органов в штабе Маньчжурской армии. Впрочем, отличился он на театре военных действий не этим, а своей несколько экстравагантной выходкой – после сражения при Ляояне попытался направить телеграмму на Высочайшее Имя с просьбой о немедленном снятии с должности командующего армией и своего прямого начальника генерал-адъютанта Куропаткина. Конечно, ему это не удалось сделать, но мой отец одобрил его поступок. Он всегда учил меня, что гражданское мужество важнее военного но, подчеркивал он, к сожалению, в наше время чиновников, способных «истину царям с улыбкой говорить», почти не осталось.

Мы говорили долго, и я был целиком согласен с многими аргументами Александра Дмитриевича, в частности, с его утверждением, что на Россию наброшена золотая удавка, которая губит страну. А набросил ее не кто иной, как ставленник Ротшильдов и бывший председатель кабинета министров господин Витте – или, как издевательски отзывались о нем – граф Полусахалинский. Кажется, он делал все для поражения нашей армии в войне с Японией. Об этом, чмкак стало известно полковнику из осведомленных источников, он и заявил немецкому канцлеру фон Бюлову при личной встреч: Я боюсь быстрых и блестящих русских успехов; они бы сделали руководящие санкт-петербургские круги слишком заносчивыми… России следует еще испытать несколько военных неудач». Вывод Александра Дмитриевича, что в результате виттевских реформ мы вынуждены каждые шесть с половиной лет платить иностранным банкирам и промышленникам дань, равную по величине контрибуции, переданной Францией Германии после проигранной франко-прусской войны, – вполне логичен и обоснован. В результате недостаток денег в стране, по его мнению, с которым я полностью солидарен, сочетается с ростом иностранных займов, по которым надо выплачивать проценты. Таким образом, долговая удавка на шее России затягивается все туже и, как нетрудно заметить, препятствует промышленному развитию империи. «Поэтому, – заключил Нечволодов, – мы вывозим в основном хлеб, лес, нефть, металлы, а промышленные товары, наоборот, в основном ввозим, и к тому же по завышенным ценам».

Далее мы немного поговорили о деятельности Союза русского народа, и я высказал мысль, которую давно вынашивал, что утрированное приписывание всех бед России инородцам, особенно евреям, ничего кроме вреда русскому национальному движению не принесет. Враги России будут всячески использовать этот факт для дискредитации самой идеи русского патриотизма и национализма. Полковник согласился со мной и добавил, что в южных губерниях основная масса еврейского населения терпит всяческие лишения по вине их богатых соплеменников, но обвиняют во всем русских, тем более, что тамошние чиновники повально берут взятки. Как результат – нищая еврейская молодежь становится мощным инструментом в руках разрушителей русского государства всех мастей и красок, а юдофобство, целенаправленно внедряемое в русское национальное движение, очень этому способствует.

Я спросил его, что он думает об учении Маркса, которым буквально бредит значительная часть нашей интеллигенции. «Великий обман, – ответил Александр Дмитриевич. – Миром правят деньги, а он причины всех его бед видит в промышленном капитале. Мировые банкиры, вероятно, ему очень благодарны за это». «Потом Маркс ведь связан с Ротшильдами, – добавил Нечволодов, – а это о многом говорит».

В целом его взгляд на будущее русской государственности достаточно пессимистический. Он полагает, что Манифест от 17 октября 1905 года фактически разрешил масонам всех степеней открыто заниматься антигосударственной деятельностью, поскольку они не скрывают, что их целью является превращение России в республику. «Впрочем, – добавил он, – масоны и сейчас почти распяли на золотом кресте весь мир. Может, у Государя и не было другого выхода, ведь Александр I запретивший масонские ложи был ими отравлен, а через несколько месяцев была отравлена и его жена – Елизавета Федоровна».

Что касается Государственной Думы, то мы пришли к единому мнению, что это учреждение вполне может стать орудием разрушения исторической России. Недаром ведь недавно скончавшийся бывший обер-прокурор Синода Константин Петрович Победоносцев был противником ее создания, справедливо полагая, что так называемые «честные выборы» есть откровенная ложь, как и восхваляемая на всех углах демократия.

Засиделись допоздна и расстались вполне удовлетворенные беседой.

16 октября 1911 года

Наконец я получил приказ морского министра адмирала Григоровича об увольнении по болезни «с мундиром и пенсией». Отношения с Марией (видимо, женой. – Автор) окончательно разладились. Она постоянно мне напоминала о своем происхождении из рода Зеленых, который всегда гордился тем, что дал России наибольшее количество адмиралов. Поэтому, конечно же, Мария Алексеевна тоже мечтала быть женой адмирала и желательно зачисленного в свиту Его Императорского Величества. Ее родной брат Павел, умный и храбрый морской офицер, был уже военно-морским агентом в Англии, и его дальнейшая и, скорее всего, блестящая карьера не вызывала сомнений.

Дочь Наташа целиком на стороне матери. Она никак не ожидала, что ее отец, будучи сыном действительного тайного советника, мог так легко отказаться от возможности занять высокое место в табели о рангах если не на военной, то хотя бы на штатской службе. Возможно, по-своему она права – одно дело выходить замуж дочерью адмирала, другое дело – дочерью отставного офицера.

Мой отец, конечно, не согласился бы с таким моим решением, но завтра уже годовщина его смерти и я заказал панихиду по нему.

Сегодня же я написал письмо своему однокласснику по Морскому училищу князю Борису Борисовичу Голицыну, умнейшему и талантливейшему выпускнику нашей Навигацкой школы (Морское училище являлось преемником Навигацкой школы, созданной Петром I. Выпускники Морского училища иногда в шутку называли свое учебное заведение петровским именем. – Автор) с просьбой помочь перейти в Академию наук. В учебе князь всегда соревновался с Николаем Оттовичем фон Эссеном и часто опережал последнего в успехах, но, видимо, морская служба его особенно не привлекала. Он рано ушел в отставку в чине мичмана и целиком посвятил себя науке.

Я случайно встретился с ним вскоре после его ухода в отставку и Борис Борисович вскользь заметил мне, что наша образованная публика весьма странная и неприятная. Сознаюсь, что тогда я не совсем его понял. Потом мне наши общие знакомые рассказали в красках, как разночинная профессура не давала ему возможности защитить диссертацию в России на том «простом основании», что он князь (!), после чего тот вынужден был уехать в Страсбург и уже там получать ученую степень.

«Странная у нас страна, все шиворот-навыворот», – говорил когда-то мой отец, приводя в качестве примера сентенцию графа Ростопчина по поводу декабристов: «…во Франции сапожники и мусорщики захотели сделаться графами и князьями, что понятно, а у нас графы и князья захотели сделаться сапожниками и мусорщиками, что уже совсем непонятно». Судя по истории с Борисом Борисовичем, холопская фанаберия у нас похоже будет пострашнее дворянской, не зря в Малороссии говорят – «не дай Бог с хама пана». Что же будет, если хамы уничтожат монархию и придут к власти – страшно даже представить такое.

Борис Борисович сейчас работает в Академии наук и занимается сейсмологией, в которой он добился мирового признания. Он стал одним из инициаторов создания новой обсерватории в деревне Симеиз возле Алупки, и я знал, что там нужны сотрудники. У меня возникла мысль, не перейти ли туда и заняться научными изысканиями. Что делать, мореходная астрономия всегда была моей слабостью, она помогала бороться с ударами судьбы: ведь когда глядишь на звезды, забываешь о превратностях этого мира. «Per aspera ad astra» (лат. «через тернии к звездам») – это немногое, что осталось у меня в памяти из латыни. Я написал Борис Борисовичу, что если мне будет предоставлена честь работать в коллективе создаваемой в Тавриде обсерватории, я буду очень рад. При этом я упомянул, что крымский воздух мне необходим для лечения легких, а мой дом находится недалеко от Симеиза – в Алупке на берегу моря.

Почти сразу получил ответ от Голицына, он обещал помочь мне в этом вопросе и пригласил на встречу в Академию наук. Там мы с ним долго беседовали и он рассказал мне о своих научных планах, а они у него оказались грандиозными. Но к нему то и дело забегали молодые сотрудники с вопросами, и мне стало неловко, что я отнял у него столько времени. Прощаясь, я пригласил его к себе в гости, но не в Петербург, а в Алупку, тем более что там у него проживают много родственников, – княжеский род Голицыных самый многочисленный из старой русской аристократии.

10 января 1912 года

Еще одна причина, заставляющая меня как можно скорее покинуть столицу, – это обстановка в петербургских салонах. Там считается хорошим тоном говорить пренебрежительно об императрице, называя ее не иначе как «гессенская муха», да и в узком кругу не упускают возможность косвенно сказать что-нибудь нелестное о государе [1]. Самое печальное, что эти сплетни исходят из ближайшего окружения царской семьи. Пересказывают какие-то бредовые слухи по поводу Распутина, да еще с какими-то гнусными недомолвками. История повторяется – вспоминается суд над Марией-Антуанеттой, ей даже пытались приписать совращение собственного сына.

Какое-то помутнение рассудка у нашего дворянства и аристократии. Неужели история действительно ничему не учит? Капитан 1-го ранга Иван Константинович Клапье де Колонг в Николаевской морской академии рассказывал нам, молодым офицерам, о чудовищных «прелестях» французской революции, почему-то названной «великой», вероятно по количеству жертв, принесенных на ее «алтарь свободы». Род де Клапье де Колонг французского происхождения, его представители начали служить России еще при Петре I, и впоследствии он полностью обрусел. Но многочисленные эмигранты, хлынувшие в Петербург после казни Людовика XVI и Марии-Антуанетты, много успели рассказать своим родственникам о массовых казнях в Париже под крики дикой толпы – «аристократов на фонарь». Тогда там распевали и песенки, в одной из которых звучали такие строки – «тот, кто был всем, станет ничем, кто был ничем, тот станет всем». Кажется, в России теперь это модный социалистический гимн.

Некоторые чудом уцелевшие и убежавшие в Россию французские дворяне поступили, кроме гвардии и армии, и в русский флот. Вспоминаются граф де Традерни и, конечно, печальной памяти маркиз де Траверсе, в честь которого Финский залив был язвительно назван нашими моряками «Маркизовой лужей». Кроме них я могу только по памяти перечислить российские дворянские роды французского происхождения: Посьеты, Кондэ-Ренгартены, Дефарбы, Жомини, Деларю, et cetera.

Но суть, конечно, в другом – накануне революции во Франции тоже считалось хорошим тоном ругать короля и особенно королеву. Но чем закончилась эта неумная дворянская бравада? «Национальная бритва как лучшее средство от головной боли», гильотина, оборвала жизнь многих и многих фрондеров, причем по самому ничтожному поводу, вроде неуместной шутки в адрес «победившего народа». Новая власть по степени варварства намного превзошла королевскую. Она придумала даже такой экстравагантный способ казни – «республиканскую свадьбу», когда обнаженных мужчин и женщин связывали вместе и топили в ближайшем водоеме.

Но в России, как мне представляется, ситуация будет еще страшнее и, что самое прискорбное, бунт бессмысленный и беспощадный, вроде пугачевщины, готовит отчасти, как и ранее во Франции, сама аристократия и само дворянство. Грустно осознавать – среди ее представителей много военных, которые как будто забыли, что принимали присягу на верность государю. Отсюда и давнее увлечение масонством и другими радикальными учениями словно какой-то невинной забавой.

17 апреля 1912 года

Пришел письменный ответ от морского агента в Англии и моего давнего знакомого капитана 1 ранга Льва Федоровича Кербера, – так по-русски называли Людвига Бернгардовича. Он прислал мне описания яхт, которые, по его мнению, вполне могут выдержать переход из туманного Альбиона на Черное море. В тот же день я купил билет на пароход в Лондон и через несколько дней отправился туда, а из него тут же выехал в Плимут, где внимательно осмотрел все представленные к продаже суденышки. Остановился на небольшой, но очень элегантной 42-футовой яхте лорда Дерби. Меня в ней привлекло все: крепкий корпус, массивные иллюминаторы, прекрасное парусное вооружение и замечательные ходовые качества. К тому же на ней имелся бензиновый двигатель американского производства мощностью 20 лошадиных сил. Немного, конечно, но для маневрирования в спокойной воде вполне достаточно. Хотя ее цена была несколько выше, чем я рассчитывал, но в конце концов она того стоила. Оформив покупку, я, по рекомендации Льва Федоровича, нанял экипаж в составе трех человек из опытных яхтсменов, которые должны были перегнать теперь уже мою яхту на Черное море. После завершения всех формальностей я отплыл обратно в Петербург.

15 сентября 1912 года

(Текст неразборчив. – Автор)… Здесь в Алупке, благодаря моей кузине графине Варваре Давыдовне Воронцовой-Дашковой (урожденной Орловой) я познакомился с ее свекровью графиней Елизаветой Андреевной Воронцовой-Дашковой (урожденной графиней Шуваловой), главой многочисленного семейства и женой известного на всю Россию наместника на Кавказе Ивана Илларионовича. Именно она после смерти своего брата графа Михаила Андреевича Шувалова стала владелицей знаменитого на всю Россию Воронцовского дворца. Надо сказать, хозяйкой она оказалась рачительной и твердой, недаром ее зять граф Дмитрий Сергеевич Шереметев с оттенком невольного уважения называл свою тещу «архиграфиней». Второй зять, граф Павел Павлович Шувалов, старался держаться от властолюбивой хозяйки как можно дальше, и его, конечно, можно понять. Еще бы, кроме имения, восемь детей и множество внуков требовали ее непрестанного внимания. Но решительный и жесткий характер Елизаветы Андреевны дисциплинировал всех ее домочадцев и позволял ей исправно исполнять свой долг.

К ее чести будет сказано, что без нее этот чудесный дворец и парк, скорее всего, оказались бы полностью заброшенными. Глухо говорили, что предыдущим запустением эти великолепные сооружения обязаны известной светской львице Марии Васильевне Трубецкой, ставшей женой последнего представителя мужского рода светлейших князей Воронцовых – Семена Михайловича. До этого брака она успела побывать, как утверждают завсегдатаи и знатоки большого света, любовницей наследника престола и будущего императора Александра II, который потом удачно выдал ее замуж за флигель-адъютанта Алексея Григорьевича Столыпина. Это, впрочем, не помешало ей, как утверждают злые языки, заводить и после свадьбы многочисленные романы. После смерти мужа она вышла вторично и, как оказалось, весьма удачно замуж за Семена Михайловича. Этот брак, заключенный при явном неодобрении его родителей, оказался бездетным. После смерти супруга его вдова успела вывезти некоторые фамильные сокровища Воронцовых из Алупки в Италию, поскольку унаследовать имение она не могла, оно было майоратом и поэтому по закону перешло к Елизавете Андреевне. В Италии на вывезенные богатства Трубецкая, как говорили в большом свете, продолжала вести роскошный образ жизни и, по-видимому, мало вспоминала о своей жизни в Крыму.

Судьба моей кузины Варвары Давыдовны, к сожалению, сложилась несчастливо – ее муж Иван Илларионович, полковник и флигель-адъютант, умер совсем молодым в 1897 году, ему не было еще и тридцати лет. Он оставил, таким образом, троих осиротевших детей на попечении вдовы и бабушки. Нелепая случайность и такая же нелепая смерть – поранил палец на охоте и получил заражение крови. Смерь старшего сына была вторым ударом для хозяйки дворца: четырьмя годами ранее ее младший сын гардемарин Роман («Ромашка», так его звали в семье) скончался, заразившись тифом, незадолго до получения чина мичмана в возрасте всего 19 лет.

Каждый год в день смерти сыновей Елизавета Андреевна запиралась в домовой православной церкви святого Иоанна Предтечи и усердно молилась, – никто из домашних тогда не смел ее тревожить.

Мой отец был на венчании этой супружеской пары в домовой церкви дворца Воронцовых-Дашковых на Английской набережной в Санкт-Петербурге. Он потом утверждал, что молодые очень любили друг друга.

Моя кузина ходатайствовала перед свекровью, чтобы она разрешила мне поставить яхту в ее владениях возле Воронцовского парка. Там мне удалось найти удобное место для стоянки в расщелине между скалами так, что с моря ее нельзя было заметить. В Средние века в такого рода бухточках пираты прятали свои суда, такой же была на Черном море и знаменитая Балаклава. Елизавета Андреевна с благосклонностью отнеслась к моей просьбе, поставив только условие, чтобы я иногда выходил в море с ее семейством, на что я, конечно, согласился. Она любила свою невестку и мою кузину и даже пыталась, как мне стало известно, добиться передачи майората не своему внуку Иллариону Ивановичу, а его матери и моей кузине Варваре Давыдовне. Однако ей в этом было отказано.

В Воронцовском дворце часто бывали в гостях многие представители знаменитого рода князей Барятинских, которые давно обосновались в Крыму. Здесь на средства княгини Марии Владимировны (в первом браке Извольской) в конце прошлого века в Ялте была выстроена усадьба «Уч-Чам» («Три сосны» в переводе с татарского), ставшей любимым местом жительства ее семьи. Для Марии Владимировны это был второй брак, на этот раз она вышла замуж за своего двоюродного брата, князя Ивана Викторовича Барятинского, морского офицера и племянника знаменитого фельдмаршала. Одно время он служил на императорской яхте «Штандарт» и поэтому я был знаком с ним и знал, что его отец Виктор Иванович дослужился до чина капитана 1 ранга, был участником обороны Севастополя, командиром брига «Эней» и флаг-офицером адмиралов Корнилова и Нахимова. После ухода в отставку он занялся археологией и оставил интересные мемуары о Крымской войне.

Мария Владимировна была энергичной женщиной, она построила и много лет содержала на свои средства небольшой пансион «Дарсана» для неимущих легочных больных. Кроме того, ей принадлежала мысль об обустройстве санатория для бедных, для чего она организовала сбор денег и возглавила соответствующую комиссию. Княгиня сумела добиться ежегодной казенной субсидии в несколько тысяч рублей и привлечь значительное количество крупных пожертвований. На собственные средства Мария Владимировна построила здания лаборатории, аптеки и отдельный дом для изоляции заразных больных.