Серийный любовник

Но внезапно сообщения приходить перестали. День нет, второй. На этот раз отец сам набрал номер, но, выслушав с десяток длинных гудков, трубку бросил. Это было вечером, после того как дочь пропустила ею самой установленное время пересылки сообщений. В этот день больше не звонили. Наутро попытку повторили, но с тем же результатом. Тогда отец позвонил на работу и отпросился на весь день. Поехал он, конечно, на дачу. Каково же было его удивление, когда он понял, что дочь его к даче и близко не подходила. Испугался ли он за нее?

Как ни странно, нет. Подосадовал, что скрытничать начала, не смогла сказать правду, посчитала за благо схитрить. К таким отношениям с дочерью он не привык, но, в принципе, принять их мог.

Он вернулся в город. Матери сказал, что все в порядке, дочь звонила, он и до дачи не доехал. Сказал и тут же пожалел. Вот так всегда и бывает: одна маленькая ложь тянет за собой вторую, затем третью, а спустя какое-то время человек понимает, что сплел из вранья такую паутину, что слона легко опутает. Да только вот не слон в ней барахтается, а сам обманщик и враль. Полдня промучился, не выдержал и рассказал жене все как есть. И про пустую дачу, и про обман, и про свои предположения. Жена не рассердилась, поняла, из каких соображений супруг пошел на обман. Сели, подумали. Вместе решили, что повода для беспокойства нет. Вот вернется дочь домой, тогда они с ней и поговорят. Восстановят доверительные отношения, и больше никаких недомолвок и секретов у них в семье не будет.

Но к понедельнику, в который Светлане надлежало вернуться на работу, она не появилась. Отец позвонил ее коллеге, и та сказала, что в офисе девушки нет. Вот тогда родители забили тревогу. Чтобы их Светлана прогуляла работу? В жизни такого не бывало. Значит, с ней случилось нечто из ряда вон выходящее. Мать засела за телефон и начала обзванивать всех подряд: знакомых, друзей, знакомых друзей и вообще всех, чьи телефоны удалось отыскать в записных книжках дочери, которые она вела со скрупулезностью, выработанной за годы работы в отделе статистики. Отец же поехал в офис. Выяснить, куда могла уехать Светлана, ему не удалось. У матери тоже дела не двигались, поэтому после посещения офиса отец отправился в полицию.

Принимать заявление об исчезновении девушки у него не хотели. Твердили, что времени прошло слишком мало. Давили на то, что дочь не пожелала поделиться с родителями планами на отпуск, а раз так, то могла и насовсем уехать, не поставив их в известность. Намекали на то, что она попросту сбежала. Одна или с другом, неважно. И советовали возвращаться домой, набраться терпения, мол, погуляет девушка и вернется. А не вернется, так даст о себе знать.

Отца Светланы в полиции не убедили. Принять заявление и начать разыскные мероприятия он их в итоге заставил. Снабдил описанием внешности и одежды, присовокупил фотографии из семейного архива. Получив подтверждение, что работы начаты, вернулся домой. К концу второй недели в полиции от отца Светланы уже не отмахивались, хотя и продолжали считать, что девушка просто сбежала. Родители лично объехали всех ее знакомых и приятелей, но ни один из них не смог сказать, где, а главное, с кем Светлана планировала провести отпуск.

Надо отдать должное приморской полиции, отработали они факт исчезновения девушки по полной программе. И на работе побывали, допрос с пристрастием всем офисным работникам устроили, и круг приближенных лиц прощупали, и даже на вокзале побывали, надеясь найти того, кто видел там девушку. Труды прошли впустую, так как ни одной живой душе Светлана о своих планах не рассказала. В офисе вообще понятия не имели, есть ли у той парень или какой-нибудь более солидный мужчина.

Относительно того, изменилось ли поведение девушки в период до исчезновения, мнения разделились. Кто-то считал, что изменилось. Девушка стала более скрытной, могла улизнуть с работы в обеденный перерыв, а вернуться на четверть часа позже положенного времени. Могла и вечером пораньше уйти. Но чаще, наоборот, задерживалась. Такое поведение для Светланы было нетипичным. Другая часть знакомых настаивала, что Светлана вела себя как обычно. Ничего, что бросалось бы в глаза, с ней не происходило.

В полиции провели все предусмотренные в таких случаях мероприятия: проверили сводки происшествий, морги и больницы, разослали ориентировку по области. Мобильный телефон Светланы исчез из поля зрения специальных отслеживающих программ сотового оператора, и обнаружить его местонахождение не удалось даже оперативным сотрудникам. Спустя месяц у родителей Светланы все еще не было никаких известий о местонахождении дочери, и тогда они мысленно начали готовить себя к худшему. Сейчас же, по прошествии трех месяцев, надежда на возвращение дочери исчезла окончательно.

Больше зацепок у Суровцева не осталось. Контейнер с мертвым телом никого во Владивостоке не интересовал, и понять, почему тело неизвестной девушки было отправлено именно Светлане, оказалось делом неблагодарным. Чтобы не шокировать свидетелей реальными фотоснимками с места происшествия, Суровцев привлек к работе штатного художника, и тот за два часа сварганил ему вполне приличное фото жертвы. На нем она выглядела так, как должна была выглядеть до смерти. Фото это Суровцев предъявил всем знакомым и родственникам Светланы, но в ее окружении девушку не знали. Теперь следователь ждал фоторобот мужчины, который организовал смертельный круиз погибшей. Его он тоже собирался предъявить знакомым Светланы. По мнению Гурова, это было разумно, вот почему он спешил закончить с Тамарой и, несмотря на ее усталость, откладывать процедуру составления портрета холеного мужчины не стал.

А Тамара и не возражала. Ей самой хотелось покончить с неприятными обязанностями как можно быстрее. Она уже знала, что заставило полковников обратить внимание на ее спасителя. Думать о том, что человек, который спас ей жизнь, вовсе не такой благородный и положительный, было неприятно, но выходило именно так. Ночью, пока шла ее смена, Тамара, размышляя, вспомнила все подробности ночного нападения и последующего спасения, каждый визит незнакомца, и в ее душе поселилось стойкое ощущение, что полковники правы, нападение вполне могло оказаться заранее спланированным действием, а последующие визиты служили лишь одной цели. Мужчина собирался использовать Тамару, чтобы избежать тщательного досмотра контейнера.

Это осознание злило ее больше всего. Надо же так опростоволоситься! За всю свою жизнь Тамара не делала таких ошибок. Почему она поверила незнакомцу? Почему не поинтересовалась, чем он занимается, где работает, с кем живет? Почему даже имени мужчины не узнала? Она была уверена, что задавала этот вопрос, да только незнакомец на него не ответил, а Тамара почему-то не настояла. И потом, когда тот пришел снова и обратился к ней с просьбой, она и помыслить не могла, для чего тот собирается использовать контейнер. Просто согласилась, и все. Без вопросов, без недоверия. Взяла и согласилась.

Теперь же она собиралась исправить свою ошибку настолько, насколько это вообще возможно при сложившихся обстоятельствах. Придя в кабинет криминалистов, Тамара уселась на предложенный стул и старательно выполняла все требования художника-криминалиста. Выбрала овал лица, форму носа, разрез и цвет глаз, справилась с выбором прически, вспомнила про родинку возле мочки уха. Но когда криминалист предъявил ей полную картину, оказалось, что созданный ею портрет совершенно не совпадает с оригиналом. Она расстроилась, а криминалист, привычный к подобным казусам, начал все сначала.

Гурову и Крячко вовсе не обязательно было наблюдать за их работой, просто других дел до получения фоторобота у них не было, а тупо сидеть в кабинете ни тому ни другому не хотелось. Время от времени Крячко пытался помочь Тамаре: вставлял свои реплики, предлагал варианты, но это ее лишь отвлекало. Художник терпел сколько мог, но потом не выдержал и пригрозил выпроводить Крячко из кабинета, несмотря на его высокое звание. Стас притих, Тамара успокоилась, и работа продолжилась.

С портретом провозились часа три. В итоге Тамара признала, что сходство получилось недурным. Единственное, что ее смущало, это сердитый взгляд. У ее спасителя взгляд был каким-то мудрым и доброжелательным, что ли, заявила она. Художник что-то подправил, и на этот раз буфетчица осталась довольна.

– То, что нужно, – объявила она. – Знакомьтесь, перед вами мужчина, который спас меня от хулиганов. Один в один получился.

Полковники пододвинулись ближе к монитору. Мужчина с портрета на злоумышленника совсем не походил. Высокий лоб с небольшой аккуратной челкой, умные глаза, нос прямой, уходящий в лоб практически без обозначения переносицы. Подбородок тяжеловат, но общий вид не портит. Про такое лицо обычно говорят «греческий профиль». Если бы присутствующие не знали, к какому жестокому по своей сути преступлению причастен этот человек, то наверняка отнесли бы его к разряду законопослушных граждан.

– С виду такой душка, – выдал Крячко. – Даже любопытно, что заставило его поступить так, как он поступил?

– Может, вы все-таки ошибаетесь? – рассматривая творение художника, предположила Тамара. – Ведь и правда видный мужик. Может, его контейнером кто-то воспользовался, а он об этом и не знал? Я понимаю, звучит надуманно, но вдруг? Он мог и не знать, что туда попадет женщина. Просто хотел помочь знакомой, вот и все.

– Не будьте так наивны, Тамара, – отмахнулся от предположения буфетчицы Крячко. – Чтобы случилось такое совпадение, этому мужику нужно быть меганевезучим. По-вашему, он похож на невезучего человека?

– В жизни и не такое случается, – начала Тамара. – Вот у нас одно время женщина работала. Имя у нее еще такое вычурное. Ираида. Так эта Ираида раз в неделю в переделку попадала. Мы ее за глаза потом так и прозвали: Ираида-геморрой. То у нее колесо на трассе спустит, а запаска дома останется. То закупит картошки на зиму, а тут нашествие мышей, и они ее всю попортят. Если кран сорвало, так обязательно в рабочий день и так, что штукатурка от стен отвалится. Если решит покупки делать, непременно всякого дерьма ей на рынке всучат.

– Сравнили! – возмущенно запыхтел Стас. – Какой-то там кран сорванный и труп в контейнере. Нет, Тамара, человек этот внешне, может, и приятный, но внутри насквозь прогнил. Или в мозгу у него тараканы размером с крысу.

– Это как? – удивленно открыла рот буфетчица. – Болезнь, что ли, такая есть?

– А как же! Шизофрения называется, не слыхали? – В глазах Крячко заблестели искорки смеха. – Как тараканы активизируются, так человек что-то вроде такой вот поездочки в железном ящике для своих близких устраивает.

– Да ну вас! – махнула рукой Тамара. – Я думала, вы серьезный человек, а вы так, пустомеля.

– Красавчик ваш – вот кто пустомеля, – назидательно произнес Станислав. – Вспомните, как он вам голову задурил. Было ему дело до того, что случится с вами, когда контейнер вскроют и обнаружат там труп? Ни хрена ему ни до кого дела не было. А ведь мы могли вас арестовать за покушение на убийство. Это-то хоть вы понимаете?

– И все же красивый портрет получился, – предпочла Тамара проигнорировать назидательную речь. – Спецы у вас здесь работают что надо. Идеальное сходство получилось.

Художник довольно потер переносицу и пустил рисунок на принтер. Гуров отправил Крячко провожать Тамару, велев организовать ей доставку до дома. Сам же забрал электронную копию портрета и листы из принтера и вернулся в кабинет. С капитаном Суровцевым они условились заранее, что, как только фоторобот будет готов, полковник перешлет копию во Владивосток, на личный номер Суровцева. Как только файл ушел, Суровцев тут же позвонил.

– Здравия желаю, товарищ полковник! – прокричал он в трубку. – Снимок получил, сейчас организую четыре бригады, они пойдут по знакомым Светланы. Возможно, в ее окружении найдется человек, схожий с фотороботом.

– Отличный план, – одобрил Гуров. – В долгий ящик не откладывайте, мы тоже сидеть сложа руки не будем. Пройдемся по общаге, быть может, кто-то опознает нашего деятеля.

На этом разошлись и встретились снова только в пять часов вечера. К этому времени с опознанием закончили и в Москве, и во Владивостоке. Сказать, что новый опрос ничего не дал, – значит ничего не сказать. В общежитии проторчали часа два, опросили всех, кого смогли застать на месте. Комендант вглядывался в портрет минут двадцать, напрягал подпорченную алкоголем память, но в итоге заявил, что лицо с портрета даже смутно знакомым ему не кажется. И вообще, он уже сильно сомневается, что сдавал кому-то комнату. Даже предположил, что кто-то из студентов над ним подшутил, подсунув конверт с номером пятьсот пять.

Гуров напомнил, что в конверте были деньги, вряд ли чувство юмора студентов распространяется настолько далеко, чтобы ради шутки расстаться с немалыми деньгами. Тогда комендант посоветовал попытать счастья у бывших жильцов. Текучка есть и у них в общаге, заявил он. Может, удастся найти того, кто присоветовал жильцу-невидимке снять комнату у Подольского. Такое случалось не раз. Выезжает человек, освобождает комнату и рекомендует это жилье кому-то из знакомых, кто в тот момент как раз ищет, где бы угол снять. Он и список передал, в котором фиксировал, когда человек заселился и выселился. Кое-где и новые адреса значились, остальных же можно было найти через делопроизводителя университета. Полковники так и сделали. Поехали в университет и в короткий срок получили номера телефонов студентов, когда-то числившихся у Подольского.

Напарники объездили половину Москвы, посетили всех, кто в интересующий их период жил в общежитии на Шелковичной, но в настоящее время оттуда съехал. Пробили все возможные базы МВД и ГИБДД, разослали ориентировку во все отделения полиции Москвы и области. Несмотря на все усилия, идентифицировать человека со снимка ни по одной базе не удалось.

Отчет капитана Суровцева не особо отличался от отчета Гурова. Родители Светланы мужчину с фоторобота никогда не видели. На работе у девушки он не появлялся. Друзья и знакомые о нем ничего не слышали. В одном месте Суровцеву показалось, что удача наконец-то решила повернуться к нему лицом. Он даже воодушевился. Коллега Светланы по офису вдруг вспомнила, что видела ее в кафе возле центрального городского парка. Было это за месяц до исчезновения девушки. Светлана была там с парнем, и, по мнению коллеги, сходство с фотороботом прослеживалось.

Суровцев поехал в кафе. Он надеялся, что мужчина с фоторобота окажется в кафе завсегдатаем или хотя бы примелькаться успеет, но нет, официанты его не узнали, бармен тоже, а уж у них на лица память не хуже, чем у оперов. Зацепка не сработала, и новых отыскать не удалось. Куда двигаться дальше, Суровцев понятия не имел, впрочем, как и Гуров. В итоге разошлись ни с чем. Суровцев отправился на ковер к своему начальству, а Гуров и Крячко – на доклад к генералу Орлову.

Секретарша Верочка встретила полковников сердитым взглядом.

– Кто тебя так рассердил, красавица? Покажи мне этого человека, и я его в порошок сотру, – шутливо проговорил Стас.

– С себя начните, – проворчала Верочка. – Вы – моя головная боль.

– Мы? Это Гуров, что ли? Признавайся, Лева, ты почто боярыню обидел? – Крячко знал: если у Верочки настроение испортилось, исправить положение можно только шуткой. Женщина она смешливая, хорошую шутку всегда поддержит. – Вот что, дружище, дуй-ка ты за шоколадкой, а с генералом я сам разберусь.

– Скажете тоже, полковника за шоколадом отсылать, – улыбнулась Верочка.

– А почему нет? Ты у нас кто? Секретарь генерала, можно сказать, его правая рука. А может, и левая заодно. Значит, ты автоматически получаешь звание выше полковничьего. Да ты ему даже приказать можешь. Так, мол, и так, товарищ полковник, даю вам срок десять минут, и чтобы на моем столе лежало три сорта шоколада, на выбор. А он подчиниться должен. У нас, у служивых, обсуждать приказы старшего по званию не принято. Приказали – выполняй.

– Вот еще выдумали! – вконец развеселилась Верочка. – Не хватало еще, чтобы товарищ генерал об этом узнал. – Она опасливо покосилась на аппарат селекторной связи: вдруг из режима громкой связи забыла вывести. Но нет, лампочки не моргали, звук был отключен. – Лучше я о вашем приходе доложу. Товарищ генерал уже дважды вас вызывал. Сердитый теперь. Сами виноваты, почему так долго не являлись?

– Так мы только вернулись, – ответил Крячко. – Все по делу его хлопочем.

– Вот и доложите ему о том, что наработали. – Верочка потянулась к селектору, вдавила крайнюю кнопку и мелодичным голосом произнесла: – Петр Николаевич, Гуров с Крячко пришли.

– Запускай, – велел генерал.

Верочка кивнула головой, указывая на дверь, и переключила селектор на режим ожидания. Гуров вошел первым, за ним тащился Крячко. В приемной так вкусно пахло ванилью, что уходить в прокуренный кабинет генерала, где их наверняка ждет головомойка, ему никак не хотелось. Вопреки Верочкиному прогнозу Орлов оказался в отличном расположении духа. Он пролистывал одно из текущих дел, не вынимая отпечатанных листов из папки.

– Явились, бродяги? – проговорил Орлов, и полковники сразу расслабились. Раз генерал использует неофициальную манеру общения, значит, головомойки не будет.

– Здравия желаю, Петр Николаевич! – присаживаясь на свободный стул, поздоровался Гуров.

– Добрый вечер, товарищ генерал! – вторил ему Крячко. – Ведь он добрый, я угадал?

– Надеюсь, таким он и останется, – пряча смешинки в уголках губ, ответил Орлов. – Сегодня мне с плохим настроением домой лучше не соваться.