Очень большие деньги

– Ладно, – заявил он после короткой паузы. – Время дорого. О чем ты хотел со мной поговорить?

Глумов подумал, что после стольких лет разлуки у обоих, наверное, нашлось бы о чем поговорить, но понял, что для Степанкова все это не имеет ни малейшего значения. И вообще, он, похоже, старался забыть, что было в прошлом. Ну что ж, в этом имелся смысл.

– У меня к тебе серьезное дело, Володя, – сказал Глумов, подавляя в себе желание назвать Степанкова по старой привычке Кенарем. – Времена действительно изменились. Оказалось, что я здесь уже никого не знаю. Как в чужой город попал, честное слово! А мне нужно срочно провернуть одну аферу. Паспорт мне нужен! Хороший, надежный паспорт. Такой, чтобы я мог достать его из широких штанин и сказать – читайте, завидуйте! За ценой не постою – деньги у меня есть.

Степанков с бесстрастным лицом смотрел себе под ноги и слушал. К пиву он так и не притронулся. «Черт его знает, как он изменился, – невольно подумал про себя Глумов, разглядывая заплывшую щеку бывшего дружка. – Если бы лет десять назад мне сказали, что Кенарь превратится в такого жлоба, я лопнул бы со смеху. Отчаянный был человек. И баб, между прочим, любил».

– Это что же, надо понимать – у тебя проблемы с законом, Глумов? – спросил наконец Степанков, поднимая глаза. – Давай уж начистоту!

Глумов сделал изумленное лицо.

– Володя! О чем речь?! – негромко воскликнул он. – О каких проблемах ты говоришь? Меня десять лет не было дома! Меня все давно забыли!

Степанков слегка поднял брови.

– А где, кстати, ты был все эти годы? – проговорил он задумчиво. – Ты ведь мне так и не сказал. Помню, тогда с тобой еще ребята поехали. Чекану срок светил, он рад был хоть на край света уехать. Кирюха еще, Бугай… Где они сейчас, интересно?

Глумов немного помедлил с ответом.

– Чекан, по-моему, дальше Польши не уехал, – сказал он. – Кирюха в Майами – у него яхта, богатых старушек катает по побережью. А Бугай… Не знаю, где Бугай. Раскидало всех.

– А сам-то? Где скитался? – с интересом спросил Степанков, не сводя глаз с Глумова. – Загорелый вон какой! Тоже на побережье оттягивался?

– Да где только меня не носило! – попытался отшутиться Глумов. – Уж и сам не помню, где побывал. А загар – это в горах. На высоте быстро чернеешь.

– Это какую же ты высоту брал? Эльбрус, что ли?

Глумов пристально посмотрел на Степанкова. Ничего по лицу бывшего дружка прочитать было невозможно. И в глазах у него ничего не было, кроме любопытства.

– Анды, Володя, Анды, – сказал он. – Есть такие горы в Южной Америке. Тепло там, бананы… Но воздуху не хватает, понимаешь? Дышать там трудно.

– Вон, значит, куда тебя занесло! – осторожно заключил Степанков, снова отводя глаза. – А с бабками, значит, у тебя все нормально? Значит, бизнес там, в горах, неплохой?

Глумову стало немного не по себе. Степанков заговорил о том, о чем он сам предпочитал до поры умолчать.

– Бизнес везде можно устроить неплохо, – с деланым равнодушием сказал он. – Но приходит время, и тянет домой. Ты не думай, у меня с законом как раз все в порядке. У меня паспорт гражданина Соединенных Штатов. Чистый, как невеста! Просто я хочу здесь осесть. С чужим паспортом как-то неудобно.

– Так есть же какие-то службы, наверное, – заметил Степанков. – У тебя тут метрики сохранились всякие…

– Ты не понял, Володя, – мягко поправил его Глумов. – Я не хочу под своим именем. Есть обстоятельства.

– Та-а-ак, обстоятельства, значит? – неприятным тоном сказал Степанков. – Ты извини, конечно, но мне хотелось бы знать, что это за обстоятельства. Ты не пойми меня как-то не так, но… Сам посуди, тебя не было тысячу лет, и вдруг ты заявляешься, как будто с луны упал, просишь паспорт тебе сделать, о себе не рассказываешь… Ты пойми, у меня теперь легальный бизнес, положение, я теперь гражданин новой России. Тут можно все, но на строго помеченной территории – знаешь, как это собаки делают?.. И особенно зарываться все равно не рекомендуется. С теми, кто зарывается, разговор короткий. В этом смысле ничего не изменилось.

– Не пойму, что тебя смущает, – хмуро сказал Глумов. – Я на твою территорию не посягаю. И прошу всего лишь о небольшой услуге. Плачу щедро. Или, хочешь сказать, у вас тут липовые паспорта уже не в моде?

– Да нет, почему же? Всякое бывает, – рассудительно заметил Степанков. – Но всегда знаешь, за что берешься. С улицы с такой просьбой не приходят.

– Я что же тебе, с улицы? – с откровенной уже неприязнью перебил Глумов.

– Извини, Глумов, а откуда же? – жестко сказал Степанков. – Ты даже хуже – ты с гор спустился. Бог знает, что ты там в этих горах наворочал. Вот ты говоришь, что на территорию мою видов не имеешь. Это правильно. Я тебе и не позволил бы этого сделать ни при каких обстоятельствах. Но если за тобой хвост тянется, я тоже в твоем дерьме вымажусь. И никто не даст гарантий, что завтра мы с тобой на пару по этапу не отправимся. А ты говоришь, территория!

– Ну, если боишься, я тебя напрягать не буду, – сказал Глумов. – Ты мне только имя скажи, кто помочь может, а дальше я сам.

Степанков покачал головой.

– Ты как будто и вправду с гор спустился, Глумов, – неодобрительно заметил он. – Что тебе имя даст? Все равно тебе придется меня впутывать. Мне придется человека подставлять… Это не разговор, Глумов. Ты лучше объясни все по-человечески, чтобы я понял. Я же не зверь все-таки. Если в моих силах – обязательно помогу старому товарищу.

– Оно и видно, – пробормотал Глумов. – Как будто к чужим завернул. Можно подумать, что ты меня первый раз видишь. Забыл, как десять лет назад вместе…

Степанков поднял предостерегающе палец.

– Десять лет! – сказал он. – Ты посмотри вокруг! Многих ты тут знаешь? Ты меня-то небось с трудом узнал. Сколько народу перемерло за это время! А у тех, кто остался, свои дела. А тут ты со своими проблемами. И еще хочешь, чтобы тебя принимали с распростертыми.

– Что хочу – я тебе уже сказал, – сердито произнес Глумов. – Деньги лишними не бывают, наверное? Я тебе двойную цену плачу. Зелеными. Не хочешь, я другие пути буду искать. Кланяться не буду.

– Это хорошо, – покивал Степанков головой, и было непонятно, что вызвало его одобрение – то ли нежелание Глумова кланяться, то ли обещанная им двойная цена. – А все-таки странно, что ты ничего о себе рассказать не хочешь. Это неправильно, по-моему. Нет, конечно, это твое дело, но на твоем месте стоило бы быть чуть-чуть откровеннее… Ладно, я дам тебе адресок. Скажешь, что от меня. – Он сделал широкий жест рукой. – Чтобы ты не говорил, будто я забываю старых друзей. О деньгах пока ни слова. Потом разберемся. Ты где остановился?

– В гостинице, – ответил Глумов. – Думаю съезжать. Накладно, да и вообще… – Он замялся.

– Обстоятельства? – хмыкнул Степанков.

– Вот именно, – лаконично подтвердил Глумов. – Так адресок ты мне сразу дашь или попозже?

– Я тебе номер телефона дам, – сказал Степанков. – Записывать не надо – так запомни. Человека зовут Валентином. Просто Валентин, и все. Когда будешь разговаривать, передай большой привет от Владимира Григорьевича. А дальше уже сами там договаривайтесь. Слушай цифры…

Он продиктовал Глумову телефонный номер и посмотрел на часы.

– Ладно, мне бежать надо, – сказал он озабоченно. – Надеюсь, мы все-таки выберем с тобой время, чтобы посидеть как полагается. А то все на бегу да на бегу…

– Слушай, а ты не мог бы меня к себе пристроить? – неожиданно спросил Глумов. – Ну, в охрану, в контору куда-нибудь… Не хочется как говно в проруби мотаться. При деле скорее акклиматизируешься, верно?

Степанков внимательно посмотрел на него.

– Это ты правильно говоришь, что человек при деле быть должен, – кивнул он. – Только куда же я тебя возьму? Ты специфики нашей не знаешь. За баранку тебя сажать, с американским паспортом? Так ты уже все перезабыл. Куда рулить – не знаешь. А в конторе… У нас в конторе, брат, посложнее, чем за баранкой. Ты, знаешь, погоди немного, осмотрись. И я у себя подумаю, куда тебя лучше пристроить. Ну да встретимся еще, куда торопиться?

– Ладно, – сказал Глумов. – Ну, бывай тогда! Спасибо за телефон.

– Да не за что, – великодушно бросил Степанков. – Сочтемся.

Он махнул рукой, повернулся и пошел к выходу грузной, слегка переваливающейся походкой. Глумов задумчиво смотрел ему вслед. Как бы то ни было, кое-чего он сумел добиться. Но и Степанков не лыком шит. Сразу и на загар обратил внимание, и про Анды на ус намотал. Пожалуй, если с паспортом все выгорит, придется намекнуть Кенарю про свои дела. На хлебное место вдруг не пристроишься, да и «крыша» ему сейчас совсем не помешает. Но какая же «крыша» без доверия? Хотя тут тоже свои проблемы. Глумов не знал еще ни одного человека, которому правда хотя бы раз принесла дивиденды. Тот, кто говорит правду, жрет черствый хлеб и умирает в канаве, иногда даже не своей смертью. Хотя и тот, кто врет и крутит, тоже не задерживается на белом свете. Тут уж как повезет.

Глумов не стал допивать свое пиво, бросил на стол деньги и встал со своего места. Он еще раз встретился взглядом с хорошенькой официанткой, но лишь сочувственно ей улыбнулся, и только. Не хотелось пускать корни где попало. Не заметишь, как завтра вся Москва будет в курсе твоих дел.

Глумов не стал спешить со звонком. Выйдя из кафе, он отправился бродить по Москве. Только-только начиналась осень, весь город был залит солнцем, но жары уже не было. Неподвижно застыли над головой кристально-синие небеса. Зато на земле все неслось – сверкающие автомобили, толпы прохожих, музыка, цветы, отражения в зеркальных стеклах витрин.

Глумов остановился возле одной из них. За стеклом был помещен огромный портрет роскошной красотки – приоткрытые влажные губы, яркие, как кровь; волосы, словно разбросанные ветром, туманная поволока в чуть раскосых глазах. Глумов даже не поинтересовался, с какой целью выставлен этот портрет, он просто пожирал это лицо глазами – женщины такого типа ему всегда нравились, но доставались они почему-то всегда другим. И эта, которая на фотографии, тоже была недостижимо далеко, может быть, за тысячи километров, там, откуда он бежал сломя голову.

Глумов словно отключился. Перед его глазами вдруг потянулись темные горные цепи, на острые верхушки которых были наколоты прозрачные облака, сизый купол влажного тропического леса под ногами, кавалькада мохнатых лам, нагруженных туго набитыми мешками, индейцы в грязных накидках из грубой шерсти…