Романовы. Творцы великой смуты

Пытаются выяснить: кто все-таки был убийцей царевича Дмитрия и кто заказал это убийство?

Ломают головы, почему Шуйский, проводивший следствие, впоследствии изменил свое мнение?

Не могут понять, какую роль в преступлении играли сами Нагие…

Но это сейчас…

Надо сказать, что долгое время для наших историков таких вопросов просто не существовало. Они твердо знали, кто убил царевича, кто заказал убийство, как это убийство было осуществлено.

«Начали с яда, – пишет Н.М. Карамзин. – Мамка царевичева, боярыня Василиса Волохова, и сын ея, Осип, продав Годунову душу, служили ему орудием, но зелие смертоносное не вредило младенцу, по словам летописца, ни в яствах, ни в питии. Может быть, совесть еще действовала в исполнителях адской воли, может быть, дрожащая рука бережно сыпала отраву, уменьшая меру ея, к досаде нетерпеливого Бориса, который решился употребить иных смелейших злодеев»…

Согласно Карамзину, мамка боярыня Волохова силой вывела царевича из горницы и провела к нижнему крыльцу, где уже ждали его Осип Волохов, Данила Битяговский, Никита Качалов.

– Государь! – взяв Димитрия за руку, сказал Осип. – У тебя новое ожерелие!

– Нет, старое… – улыбаясь, ответил младенец.

И тут «блеснул над ним убийственный нож: едва коснулся гортани его и выпал из рук Волохова. Закричав от ужаса, кормилица обняла своего державного питомца. Волохов бежал; но Данило Битяговский и Качалов вырвали жертву, зарезали и кинулись вниз с лестницы…»

Даже и на либеральном склоне XIX века, следуя летописям, готовым приписать Борису Годунову любое преступление, наши историки считали само собой разумеющимся, что убийство царевича Дмитрия якобы было выгодно Борису Годунову и поэтому и было (или могло быть) устроено им…

«Что Борису был расчет избавиться от Дмитрия – это не подлежит сомнению; роковой вопрос предстоял ему: или от Дмитрия избавиться, или со временем ожидать от Дмитрия гибели самому себе… – говорит Н.И. Костомаров. – Скажем более, Дмитрий был опасен не только для Бориса, но и для царя Федора Ивановича. Дмитрию еще пока был только восьмой год. Еще года четыре, Дмитрий был бы уже в тех летах, когда мог, хотя бы и по наружности, давать повеления. Этих повелений послушались бы те, кому пригодно было их послушаться; Дмитрий был бы, другими словами, в тех летах, в каких был его отец в то время, когда, находившись под власти ю Шуйских, вдруг приказал схватить одного из Шуйских и отдать на растерзание псарям».

Вообще для историка такого уровня, как Н.И. Костомаров, непростительно уже само сопоставление царевича Дмитрия с его отцом…

Когда Иван Грозный приказал псарям убить князя Андрея Шуйского, он был хотя и малолетним, но законным наследником короны, никому другому его корона не принадлежала и никто на нее открыто не претендовал. Царевич Дмитрий не смог бы поступить так, потому что законным царем был его брат Федор.

Костомаров совершенно правильно отмечает, что «в Московской земле… к особе властителя чувствовали даже рабский страх и благоговение; но все такие чувства не распространялись на всех родичей царственного дома (выделено нами. – Н.К.)».

Если бы сам царевич Дмитрий или его мать со своими братьями и попытались свергнуть законного царя Федора, именно вследствие того, что страх и благоговение не распространялись на всех родичей царственного дома, их попытка не могла бы иметь успеха. Тем более что царевич Дмитрий вообще был лишен прав на престол[8 - Он родился в седьмом браке Ивана Васильевича, а Церковь разрешала три.] и даже имя его запретили поминать в церкви в списке царственных особ…

Сильно преувеличиваются и опасения Бориса Годунова по поводу царевича Дмитрия.

Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на положение Годунова не из последующих десятилетий, а из того 1591 года, когда им якобы и принималось решение об уничтожении царевича.

Тогда царю Федору было всего тридцать четыре года, и ничего не предвещало скорой его кончины.

И надежды на продолжение династии тоже не окончательно были потеряны. Хотя уже десять лет длился бездетный брак, но любви друг к другу царственные супруги не потеряли, и значит, надобно было только молиться и ждать.

Между прочим, ожидания эти были вполне реальными…

В 1592 году царица Ирина родила дочь, великую княжну Феодосию[9 - Княжна Феодосия умерла четырех лет от роду.], которая подтвердила, что надежда на продолжение династии сохраняется.

Значит, и Борису Годунову еще рано было тогда опасаться угличского отрока. Пойти в 1591 году на совершение такого громоздкого преступления он мог только в состоянии умственного помрачения. Он ничего не выигрывал, а потерять рисковал все.

Годунов прекрасно понимал, что любое происшествие с царевичем Дмитрием враги используют для его дискредитации, и, учитывая это, правильнее будет сказать, что едва ли был на Руси еще один человек, которому бы смерть Дмитрия была так невыгодна, как Годунову…

Н.И. Костомаров, кажется, понимал это, но, как часто бывало с ним, благоразумие порою изменяло ему, и пылкие слова заменяли взвешенные аргументы:

«Убийцы могли посягнуть на убийство Дмитрия не по какому-нибудь ясно выраженному повелению Бориса; последний был слишком умен, чтобы этого не сделать; убийцы могли только сообразить, что умерщвление Дмитрия будет полезно Борису, что они сами за свой поступок останутся без преследования, если только сумеют сделать так, чтобы все было шито и крыто»…

Но это же совсем несерьезно…

Хотя Дмитрия и лишили прав на престол, он оставался родным братом царя Федора, который, кстати сказать, любил его… Что сделал бы благочестивый царь Федор и с преступниками, и с любимым шурином, если бы тот оказался замешанным в преступлении, догадаться не трудно. И современники, безусловно, знали это, в отличие от историков девятнадцатого века, воспитанных в традициях просвещенного монархического афеизма…

Нелепо даже предположение, что мог найтись безумец, который решится на убийство, сообразив, что умерщвление Дмитрия будет полезно Борису, без твердой гарантии оплаты, лишь в надежде, что они останутся без преследования!

Ну и, конечно же, следуя этой логике, убийство царевича Дмитрия можно приписать любому деятелю той эпохи…

Между прочим, Н.И. Костомаров и сам признает, насколько невероятно предположение об организации Борисом Годуновым убийства царевича.

«Борис, – замечает он, – правил самодержавно, чего хотел он, все то исполнялось, как воля самодержавного государя. Заговор мог составляться только против Бориса, а не Борисом с кем бы то ни было».

Вот эти, пусть и вырванные из контекста, рассуждения представляются нам более разумными, чем беспочвенные обвинения Годунова. В Угличе действительно был составлен заговор…

Только не Борисом Годуновым, а против Бориса Годунова.

4

Расследование угличской трагедий проводилось с редкой по тем временам оперативностью. Уже 19 мая в Углич прибыла следственная комиссия, возглавляемая князем Василием Ивановичем Шуйским и бывшим дядькой царя Федора Андреем Петровичем Клешниным…

Комиссия эта выяснила два обстоятельства, в корне опровергающие версию, выдвинутую Марией Нагой.

Во-первых, оказалось, что ни она, ни ее братья не видели, кто убил царевича, они не присутствовали во дворе в момент убийства…

Во-вторых, было установлено, что сам дьяк Михаил Битяговский не мог принять участие в преступлении, ибо обедал в своем доме, когда ударили в набат. Алиби подтвердил священник Богдан (духовник Григория Нагого), который обедал в тот день у Битяговских.

Если даже допустить, что материалы следствия под давлением Бориса Годунова были сфальсифицированы, то очевидно, что эпизода с дьяком Битяговским фальсификация не коснулась. Чтобы вывести из-под обвинения Бориса Годунова, незачем было обелять человека, который был уже убит и не мог свидетельствовать против Годунова…

Выяснилась и другая любопытная деталь…

Накануне приезда комиссии Шуйского Михаил Нагой глубокой ночью собрал верных людей и велел раздобыть оружие. Нашли кривой «ногайский» нож, два обыкновенных ножа и железную палицу. Потом зарезали в чулане курицу, облили оружие кровью и отнесли в ров, где лежали обезображенные трупы.

Подложные улики были заготовлены, чтобы сбить с толку следователей. Но обман оказался раскрыт. Первым повинился приказчик Раков. Михаил Нагой поначалу пытался запираться, но тоже признался.

Многое можно понять…

Можно понять ярость Марии Нагой, когда она бьет поленом боярыню Василису Волохову. Та не уследила за царевичем.

Зато с обвинением в убийстве Осипа Волохова – сложнее. Почему царица решила, что убийца он? Тем более что минуту спустя безутешная мать назовет убийцами Битяговских…

Что же получается? Если царица называет убийцами всех попадающих на глаза неприятных людей, то справедливо предположить, что сведение счетов занимает ее сильнее, чем переживания по поводу гибели сына…

Необъяснимо и то, как дружно называют братья Нагие одни и те же имена мнимых убийц. Похоже, они пришли на место трагедии уже с готовой версией убийства, ибо согласовать детали на месте убийства просто не успевали.

И ведут себя Нагие, и царица, и ее братья, как люди, которые не столько потрясены разыгравшейся трагедией, сколько заинтересованы в сокрытии подлинных виновников, в уничтожении следов преступления…

Все эти свидетельства, касающиеся сговора Нагих в выборе мнимых убийц, и поспешности, с которой они были уничтожены, представляются нам подлинными. Они вытекают из материалов дела, но прямо в нем не обозначены – не было проведено ни одного допроса Марии Нагой, не задавались напрямик эти вопросы и ее братьям! – и значит о фальсификации речи идти не может.