Подвиг Человека. …Несите людям мир и счастье!
– Почему же жалко?
– Грустно как-то расставаться с друзьями и товарищами. Может быть, вам, Николай Иванович, покажется странным, но мне очень жалко оставлять учителей, хотя они и такие строгие. Какие они хлопотливые! Все беспокоятся и страдают за своих учеников!
– Это нисколько не странно. Чувство благодарности к воспитателю – благородное чувство.
– А вы, Николай Иванович, помните свою учебу в школе?
– Еще бы!
– Мне кажется, что жизнь во время учебы – самая интерес- ная жизнь. Получил пятерку – радуешься, смеешься. Двойку получил – грустный целый день, даже в кино не хочется.
– Вот как! А мне казалось, что оценки почти не действуют на тебя и некоторых твоих товарищей.
– Еще как действуют! Солдатенко вон какой дядя, а и то чуть не заплакал, когда получил двойку за контрольную по химии.
– Ты так и не сказал в прошлый раз, какой предмет больше других нравился тебе. Учился ты хорошо по всем предметам.
– Тогда я этого сам не знал. Уроки литературы – Пушкин, Тургенев, Толстой, Горький, Маяковский… Уроки физики – электричество, звук, свет… Уроки химии – молекулы, атомы, раскрытие тайны вещества… Уроки астрономии – Солнце, Земля, Луна, звезды, раскрытие тайн мироздания… Сколько неизвестного! Сколько интересного можно узнать в школе! – мечтательно посмотрел вдаль Чернышев.
– Тебе не надоело учить уроки?
– Нет! Учился бы еще и еще! Но десять лет учебы позади. Сдан последний экзамен. Вот мама держит мой хрустящий аттестат. Видите? Как хороша жизнь!
– Ты не ответил на мой вопрос.
– Больше всего я люблю литературу. Я стану литератором.
– Преподавателем литературы или писателем?
– Буду учиться на журналиста.
– Выбор хороший. У тебя есть способности. Но чтобы стать журналистом, необходимо много учиться и много читать.
– Я не буду лениться. Вы это знаете, Николай Иванович.
– Да, с твоим трудолюбием ты достигнешь поставленной цели.
– Вы слишком хорошего мнения обо мне.
– Почему же? Если ты не зазнаешься и будешь настойчиво трудиться, ты многого можешь достигнуть. Будет желание – пиши. Я буду рад услышать о твоих успехах. О трудностях также пиши. Я охотно помогу тебе, в чём смогу. Советами старших не пренебрегай. Не забывай школу и товарищей.
– Все же мне удалось услышать ваше мнение обо мне. Я буду долго помнить эту беседу.
– Разве тебе хотелось услышать мое мнение об избранном тобою пути?
– Да. Мне очень нужно было знать это. Теперь же можно потанцевать.
– Иди. Надя Батагова давно с нетерпением посматривает в нашу сторону.
– Что вы! Это вам так показалось.
– По-видимому, показалось. Она уже не смотрит сюда. Так и есть. Её пригласил Рязанцев, и она ушла с ним.
– Я пойду. Спасибо за беседу, Николай Иванович, – заспешил Чернышев. – До свидания! – дрогнувшим голосом сказал он, кланяясь учителю.
– В добрый час!
Чернышев поправил галстук и торопливо зашагал к рядам стульев, на которых разместились девушки, отдыхающие после танцев.
Оставшись один, я вновь погрузился в размышления, наблюдая за происходящим в зале. Перед моим взором поплыли знакомые лица юношей а девушек, выросших на моих глазах. Вот Батагова Надя. Небольшая, голубоглазая, опрятная. Белый воротничок на темном платье мягко оттеняет её розовое миловидное личико. Даже на танцах она спокойна и сдержанна. Филатова Феня… В пятом класса она была совсем не такой: худенькой, робкой. А теперь? Высохшая, стройная, налитая здоровьем – она бурно переживает свою радость. Смуглое полнощекое лицо, освещенное черными, мерцающими, как звезды, большими глазами и обрамленное венцом тугих черных кос, искрится полным счастьем. Она не пропускает ни одного танца: вихрем кружится в вальсе, мотыльком порхает в польке. Как будто задалась она целью перетанцевать на прощанье со всеми своими одноклассницами и одноклассниками. Высокая грудь её дышит сильно, глубоко. Ей жарко, и она уже устала, но об отдыхе она не думает. Разве можно упустить хоть одну минуту этого неповторяющегося счастья? Странно… Неужели она уже понимает, что такие минуты не повторятся больше?
А мамы-то, мамы! Они не сводят восхищенных глаз со своих милых детей, со своих дочек-красавиц, с дорогих сынов. Они то смеются, то плачут. Рады они, что у них такие большие, красивые и умные дети, жалко, что придется скоро расстаться с ними: многие сыны пойдут в Красную армию, дочери – в дальние города учиться дальше, чтобы вернуться в родное село знатоками любимого дела.
Жизнь советского народа подобна великой реке Волге-матушке: как тысячи ручьев со всех сторон необъятной Русской равнины и Урала стремятся к общему потоку, делая его широким и многоводным, так миллионы советских людей, овладев многочисленными профессиями, включаются в общий строй по завоеванию природы и подчинения её великой цели человечества – построению коммунизма. Это объясняется тем, что в нашей стране имеется полная возможность выбора профессии любым гражданином СССР.
Выбор профессий у нас не имеет предела. Ты хочешь строить заводы, в горах и пустынях прокладывать дороги, строить большие светлые дома? Будь инженером. Учись!
Ты хочешь выращивать высокие урожаи золотистой пшеницы и белоснежного хлопка, возделывать янтарные гроздья винограда и душистые дыни? Будь агрономом. Учись!
Ты полюбила детей и хочешь воспитать из них новое поколение людей, здоровых, жизнерадостных, трудолюбивых, способных довести до конца великое дело Ленина по построению коммунистического общества? Будь учителем. Учись!
Если хочешь стать пилотом, машинистом, офицером, врачом или ученым – учись. Твоя судьба в твоих руках.
Щербинина Мария, Нефёдова Анна, Кравченко Татьяна, Малявин Иван, Солдатенко Василий, Сидоренко Михаил, Мальцев Петр, Горобцов Сергей избрали себе будущие профессии еще в 8 классе и в течение трех лет с особым усердием изучали основы тех наук, которые избрали себе в качестве будущих профессий. Уж они-то определенно скоро покинут своих родителей. И потянется длинная вереница дней разлуки, изредка разрываемая лучами коротких свиданий. Так уж устроена жизнь, пока дети малы, мать видит их каждый день, кормит, поит, одевает и обувает, обстирывает, купает и холит, ночей недосыпает, а как подросли – и мать не нужна. Нужна-то она нужна, да только дети становятся что отрезанный ломоть: отделяются и удаляются.
Отцы смотрят на своих детей так, как будто первый раз видят их такими. Вспоминают о своем детстве, которое протекало в других условиях, 23 года тому назад, сражаясь с белогвардейцами, они мечтали о счастливом будущем. И это будущее стало настоящим!
Я так был поглощен своими мыслями, что вздрогнул от неожиданности, когда передо мной предстали две ученицы.
– Что же вы прячетесь от нас, Николай Иванович?
– Нет, Феня, я не прячусь от вас. Я просто любуюсь вами.
– Тогда потанцуйте с нами.
– С удовольствием. Прошу вас.
Я подал ученице руку, и мы вошли в круг танцующих. Несколько пар, делая вид, что устали, вышли из круга, чтобы дать больше простора новой паре.
Стройный, сильный мужчина и красивая молоденькая девушка, одухотворенная счастьем, представляли живописную картину. Оба они были прекрасными танцорами. В то время как учитель отделывал каждое свое движение, как бы вырезая его резцом по слоновой кости, ученица то плавно, то вихрем носилась вокруг него, порывистая и юная, грациозная и вольная, как птица. Зрелость и юность, сдержанность и порыв, совершеннейшая техника вступили в страстное соревнование между собой.
Милая девушка! Она, оказывается, не без хитрости выбрала себе самого сильного партнера. Пусть, мол, убедятся, кто из них первый: он или она?
Но этот вопрос возник у присутствующих не сразу: так гармонична была эта пара, в совершенстве дополняя друг друга. Вскоре в кругу осталась только одна пара. Огни очарованных глаз были устремлены на эту пару. А они, взявшись за руки и забыв обо всем на свете, плыли и плыли по гладкому полу, поминутно отрываясь от него. И нельзя было точно сказать, по полу ли они скользят или по воздуху плывут. Смотрят друг другу прямо в глаза и улыбаются чему-то счастливо.
В публике улыбаются. Молодая краснощекая женщина в розовой кофточке и белом шарфе мило улыбалась своему соседу и что-то весело рассказывала, стремясь отвлечь его внимание от танцующих; высокая женщина в черном шелковом платье была бесконечно печальна и поминутно прикладывала к своим большим черным красивым глазам белоснежный платочек; две одноклассницы, обнявшись, стояли у большого окна и не сводили глаз с подруги.
Наконец, палочка дирижера опустилась, и стало тихо. Учитель и ученица с полминуты удивленно смотрели друг на друга. В следующее мгновение я взял под руку свою «даму» и отвел к дивану. Прощаясь, думал: «Вот еще одно сокровище. Как хороши, как бесконечно прекрасны наши девушки! Сколько в них жизнерадостности, энергии, здоровья, простоты, человечности, грации, таланта! Какая глубина чувств! Есть ли в мире такие? Нет! Русские девушки самые лучшие в мире. И нет им равных».
По домам расходились во втором часу ночи. Девушки и юноши шли общей гурьбой, оживленно делясь впечатлениями. Расходясь по хатам, звонко перекликались через улицу. Уже пропели петухи, а юные парочки, склонившиеся под могучими тополями, еще долго не решались оторваться друг от друга. Потом и они растаяли в предрассветном тумане. Даже лай собак затих. Село погрузилось в сон.
4. ИСПЫТАНИЕ НАЧАЛОСЬ
Ночь медленно и неохотно уступала место наступающему дню.
Было еще очень рано, люди спали, поэтому немногие видели, как на западе появилась и быстро росла огромная черная туча. Она шла низко над землей, распластывая свои изодранные в клочья крылья. Огненно-красные языки востока лизали края тучи и придавали ей вид сказочного чудовища с висящими кусками окровавленного мяса.
Вдруг темноту прорезала ослепительно-белая молния. Небо раскололось и, казалось, упало на землю. Зашумел дождь. Иссохшая земля стала жадно глотать водяные стрелы.
– Господи Исусе! – в страхе прошептала Фенина бабушка, набожно крестясь. Гром повторился с новой силой. Жалобно задребезжали стекла. Резко хлопнула ставня. В открывшееся окно ворвался буйный ветер и заметался по комнате.
– Сроду такого не было, – повторила старуха, шаря по загнетке. Найдя спички, она зажгла лампу и села в переднем углу под образами. Трехлинейная лампешка скудно осветила часть земляного пола и угол большой русском печи, на которой, разметавшись, сладко спали Феня и её восьмилетняя сестра Маша.
Матери дома не было; она осталась ночевать в поле. В эту ночь многие колхозники остались в поле; делались последние приготовления к уборке урожая.
Дождь то затихал, то вновь начинал шуметь за окном и хлестать по железной крыше, которая от резких порывов ветра неистово гремела, усиливая и без того мрачную картину ночной грозы.
Но всему бывает конец.
Постепенно дождь начал слабеть и вскоре совсем прекратился. Из-за последней тучи ударил яркий сноп лучей, потом показалось и само солнце: ясное, чистое, умытое. Все ожило и повеселело. Деревья стояли свежие, искристые, осыпанные жемчугом серебристой влаги. По улицам и переулкам бежали потоки мутной воды.
Из-за угла догорающего дома, зажженного молнией, выскочил всадник на вороном взмыленном коне. Он что-то крикнул Фене, умывавшейся во дворе, и скрылся за поворотом. «Война!» – донеслось до слуха девушки страшное слово. «С кем война? Зачем война?» – заметались в голове девушки беспокойные мысли-вопросы. Охваченная смутной тревогой, еще не понимая всей опасности случившегося, но чувствуя, что произошло что-то исключительно страшное, девушка выбежала на улицу.
На улице было многолюдно. Со всех концов села к центру стремились толпы народа. Митинг открыл председатель райисполкома Потапенко Федор Васильевич. Первое слово было предоставлено секретарю райкома ВКП (б) товарищу Ковалеву. Подойдя к барьеру красной трибуны, секретарь райкома с минуту всматривался в потемневшие лица граждан, как бы желая отгадать их мысли. Здесь были молодые мужчины без фуражек и статные женщины в белых, голубых и красных косынках; седобородые старики в высоких картузах с лаковыми козырьками и древние старушки в черных гарусных шалях; подростки – мальчики и девочки, и совсем маленькие дети не старше 6 лет. Взоры всех присутствующих были устремлены на него, представителя правящей партии, Ковалеву показалось, что люди смотрят на него с недоверием, что вот-вот из толпы раздастся звонкий голос, полный обиды и негодования, и человек попросит слова, чтобы сказать: «Мы стали хорошо жить. Наши закрома полны золотого зерна. Мы едим белый хлеб и одеваемся в добротные ткани. Наши дети учатся в школах и вузах. Вы обещали нам еще лучшую жизнь при коммунизме. Мы верили вам. Мы трудились не покладая рук. Почему же теперь вы хотите отнять у нас все это, и даже больше – хотите отнять жизнь? Почему не уберегли нас от войны?»
Ответить будет нетрудно. Но тысячи голосов не дадут ему говорить. Ковалев на мгновение закрыл глаза. В толпе кто-то сказал: «Устал, бедняга. Нелегкая у них работа».
Секретарь райкома подумал: «Сочувствуют. Хороший народ. А я раскис. Устать-то устал, но слушание радио из-за границы придется прекратить».
Он поднял руку и обвел присутствующих спокойным взглядом. В его больших серых глазах светилась уверенность и непоколебимая воля. Люди с облегчением вздохнули.
– Товарищи! – сказал он громким басом. – Сегодня на рассвете гитлеровская Германия напала на наше социалистическое отечество, кончилась мирная жизнь. Началась война. Враг жесток и неумолим. Он сбрасывает бомбы на наши мирные города и жжет деревни, не жалея ни женщин, ни детей. Гитлер задался целью завоевать наше государство и сделать всех советских людей рабами. Не бывать этому! Все, как один, встанем на защиту своей отчизны! Уничтожим наглого врага! «Русские прусских всегда бивали», – говорил Суворов. Побьем и на этот раз. Но враг вооружен до зубов, и шапками его не забросать. Граждане! Перед нами коварный враг, нарушивший святую подпись договора. Готовьтесь к упорной борьбе с этим неверным соседом! Не пощадим ни имущества, ни самой жизни для победы над врагом! Немецкий фашизм несет нашему отечеству смерть и опустошение. Отстоим свободу и независимость нашей Родины! Не дадим надругаться над святынями наших великих предков! Смерть фашизму! – Вытирая пестрым платком пот с высокого бледного лба и седых висков, уже тише добавил: – Если кто желает в мой кавалерийский добровольческий полк, то прошу заходить завтра поутру в райком. Мы еще повоюем, правда, старички? – обратился он с задорной улыбкой к бывшим красным партизанам, тесно обступившим трибуну.
– Нам не привыкать!
– Довоюем, товарищ полковник!
– Труби сбор, командир!
– Только гукни погромче: все будут на конях!
– Добре! Послушаем, что скажут молодые. Приглашай, Федор
Васильевич, желающих высказаться.
– Разрешите!
– Пожалуйста. Слово предоставляется комбайнеру Ладбалковской МТС товарищу Чурилову.
Высокий молодой человек в синем комбинезоне поднялся на трибуну и сказал:
– В прошлом году я на колхозном поле намолотил около десяти тысяч центнеров полновесного зерна. Думал, и в этом году дать столько же. Но, видать, не придется. Решил испытать я свой талант на другом поле. Советская власть научила меня управлять сложной техникой. Я знаю многие моторы. Пять лет мы с товарищем засевали и убирали колхозные поля, чтобы сделать колхозы большевистскими, а всех колхозников – зажиточными. Теперь фашистская сволочь, извините меня за выражение, хочет помешать нам в строительстве новой жизни. Хорошо же! Я и все мы, трактористы и комбайнеры, пересядем с тракторов и комбайнов на танки. Пусть только успевают господа фашисты убирать то, что мы начнем засевать им! Пусть не жалуются тогда на нашу жестокость! Кто с мечом придет к нам, тот от меча и погибнет! Мы засеем их трупами их же поля. С нашей священной земли им не вернуться живыми. Я прошу зачислить меня добровольцем в танковую часть.
– Кто еще желает выступить?
– Разрешите мне!
– Пожалуйста. Слово предоставляется звеньевой колхоза «Красный май» товарищу Андреевой.
На трибуну не спеша поднялась полная загорелая женщина средних лет. Подтянув белую косынку, сказала сурово:
– Опять война. Надоели нам эти войны. Мало корысти нам от них. Пусть бы воевали те, кому от них польза. Но делать нечего. Надо обороняться. Мой мужик уже ушел на сборный. Нам, бабам, придется работать за двоих. Мы будем работать и за троих. Нам помогут наши дети. Мы не боимся труда. Фашисты напали на нас. Они еще пожалеют об этом. Я объявляю свое звено стахановским. Пусть и другие об этом скажут. Мы будем помогать Красной армии. Мы надеемся, что советская власть не даст нас в обиду и скоро побьет врага.
После товарища Андреевой выступили другие женщины. Все они в один голос заявили о своем решении трудиться еще лучше и заменить в поле своих мужей. С пламенными патриотическими речами выступили представители комсомольских и профсоюзных организаций.
С заключительной речью выступил председатель исполкома райсовета депутатов трудящихся Федор Васильевич Потапенко, который благодарил граждан районного центра за единодушное желание дать решительный отпор зарвавшемуся врагу и во всем помогать фронту. Он призвал всех граждан, мужчин и женщин, молодых и пожилых, быть бдительными и пресекать всякие попытки врага сеять враждебные слухи и панику среди населения, дабы ослабить его волю к сопротивлению.
– Спокойствие и бдительность! Самоотверженный труд и дисциплина! Вот что требуется в этот грозный час от всех нас, – закончил свое заключительное слово председатель райисполкома.
Затем он объявил митинг закрытым.
Кто опечаленный, кто с плотно стиснутыми зубами, так, что желваки ходили по щекам, кто с блуждающей улыбочкой – возвращались по домам. Навстречу, к школе, тянулись вереницы подвод с молодежью: там уже работал призывной пункт.
Во дворе средней школы и вокруг школы было людно: стояли десятки грузовых автомашин, щеголеватые тонкорессорные тачанки с колхозными вензелями на спинах, линейки, бедарки и простые хода. Со всех школ района к школе подъезжали и подходили всё новые и новые группы людей. Одни из них проходили прямо в классы для регистрации, другие двигались дальше, вглубь двора, и расходились по сторонам каменной ограды под тень тополей и роскошных глядичий, образуя небольшие группы.
Первый день войны наложил на лица людей резкий отпечаток. Нельзя было спокойно смотреть на потемневшие и осунувшиеся лица матерей: так они были сосредоточенно скорбны, строги. Они не плакали, провожая сыновей на фронт. Плакать они будут по ночам, чтобы никто не видел их слез: ведь на их плечи ложится теперь вся тяжесть по сохранению семьи – основы социалистического общества.
Пробовали крепиться и молодые, пускаясь на самые разнообразнее милые хитрости, чтобы только не выдать своего безысходного горя, разрывавшего на части их сердца. Они то смеясь рассказывали о невинных шалостях детей, то озабоченно хлопотали около дорожных вещей, то вдруг, вспомнив, бежали выпустить из сарая поросенка и приходили с подпухшими глазами и свежей пудрой на побледневших щеках.
– Представь, Ваня, каким шалуном стал наш Витя, – весело тараторила двадцатилетняя жена бригадира тракторной бригады Андрусенко Ивана Поликарповича, птичница колхоза имени Фрунзе Евдокия Петровна, или просто Дуся, пришедшая на проводы мужа в школьный двор, где работал призывной пункт. – Посадила я его на пол и говорю: «Витечка, посиди смирненько, не шали, а я быстро-быстро сбегаю к лапе». А он говорит: «Мой папа. Зими к папе». И цепляется за юбку. Пришлось отшлепать. Прихожу со двора, а его нет. Витя, Витя, а Витя не отзывается. Глядь, а он под столом сидит, скатерть стянул и подушкой закрылся. «Ты почему сюда забрался?» – спрашиваю я его, а он отвечает, надув губки: «Мама плохая. Я её не люблю».
Пока мать жалуется на проделки сына, мальчик взобрался на колени отца и теребит его за нос, не обращая никакого внимания на те серьезные обвинения, которые продолжают сыпаться в его адрес.
– Ты, сын, должен слушаться маму, – наставительно говорит отец, подбрасывая на руках родное существо и не сводя с него восхищенных глаз. – Маму обижать нельзя.
Толстый мальчик, растопырив пухлые ручонки и вытаращив от испуга выпуклые серые глаза, смеется, а потом, сделав серьезное лицо, шепелявит:
– Исё. Я буду слусатца маму.
Отец еще выше подбрасывает сына, потом, поцеловав в обе щечки, передает жене, сердце которой все это время замирало от счастья.
– Бери, жена, сына и береги. Да и о себе не забывай. Чай не на век расстаемся.
– Ваня, Ванюша! Пиши чаще, – только и может сказать жена, едва сдерживая подступившие рыдания.
Иван Поликарпович глубоко затягивается цигаркой и выпускает такой густой клуб сизого дыма, что на мгновение его лицо совсем закрывается дымовой завесой.
– Крепкий табачок, – заикаясь произносит Иван Поликарпович, вытирая выступившие от едкого дыма слезы.
К двум часам дня были готовы к отправке в армию две группы мобилизованных. Как только заработали моторы и мужчины двинулись к автомашинам, женщины заволновались, послышались рыдания.
– Страшно мне! Душно! – истошно кричала молодая женщина в коричневом платке, разрывая ворот и царапая до крови белую грудь.
– На кого же ты покидаешь меня, горемычную! С кем буду доживать я свой век? – причитала пожилая женщина с бледным лицом, повиснув в изнеможении на руках двух девочек-подростков.
– Мама, мама. Успокойся. Ну что ты так при всех? Ведь папа скоро вернется, – успокаивали девочки свою маму.
Высокий, плечистый, грузный кузнец Нефедов Василий, обняв свою белокурую и полногрудую жену, знатную доярку колхоза «Красный май», гудел над ухом:
– Не робей, Даша! Исполняй свою работу, как и раньше, помогай Красной армии. Что там! Все равно победим супостата.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: