Власть женщины

Он молчал. Она остановилась, а затем вдруг порывисто обняла его и поцеловала.

– Как вы добры, вы не знаете как…

Ее слова прервал резкий звонок.

Тамара Викетьевна вздрогнула и побледнела.

– Это он, это князь… Я должна с ним говорить наедине.

– Я имею полное право слышать все, о чем вы будете говорить с ним! – побледнел в свою очередь Осип Федорович.

– Это невозможно, уходите скорее! – нетерпеливо воскликнула она, толкая его к двери.

– Нет, я не уйду, – твердо, бесповоротно и решительно ответил он.

– О, Боже! Он сейчас войдет сюда! – отчаянно крикнула она и внезапно, обернувшись к Пашкову всем корпусом, со зловещей улыбкой сказала:

– Хорошо, вы хотите остаться, тем хуже для вас, я вас оставляю, но… – баронесса остановилась, – поклянитесь мне, что завтра, несмотря ни на что, десять тысяч будут у меня.

– Клянусь! – едва успел выговорить он, как она толкнула его за ширмы.

Он сел на стул, стоявший у ее кровати, и замер. Не шевелясь, прослушал он разговор, открывший ему все, что он так давно, так сильно хотел знать.

Передать ощущения, которые он пережил в течение этого рокового часа – бессильно перо.

XIV. Роковое открытие

В будуар вошел князь Чичивадзе и, не здороваясь с Тамарой, бросился в кресло. Она взглянула на него и нерешительно села рядом.

– Пьер, завтра вы получите десять тысяч!

Он пожал плечами.

– Зачем? Они мне не нужны! – равнодушно ответил он и, вынув портсигар, закурил папиросу.

– Как не нужны? Вы сами сказали, что вам необходимо иметь их как можно скорее! – тревожно воскликнула она. – Я вас не понимаю.

Она устремила на него полный необычайной тревоги взгляд. Он продолжал молча сидеть в кресле, облокотившись правой рукой на стоящий между ним и ею столик, и рассеянно играл левой рукой брелками, висевшими на его часовой цепочке.

– Как же так не нужны? – с еще большей тревогой в голосе повторила она.

– Вы отказали мне в них, а теперь я более не нуждаюсь…

Он небрежно скинул выхоленным ногтем мизинца пепел папиросы в стоявшую на столе бронзовую пепельницу.

– Отказала, потому что у меня их не было, а теперь…

– Они у вас!.. Их не было, когда я молил вас дать мне их, и когда я ушел, пригрозив добыть другим способом, вы нашли возможность получить столько, сколько мне надо! – спокойно проговорил князь и насмешливо взглянул на баронессу.

– Если бы вы знали, как мне трудно было решиться просить их, – тихо сказала она. – Но, Пьер, где же вы их получили?

– Я получу их от отца моей невесты. Я женюсь! – коротко объявил он.

Она вскочила, как раненая пантера.

– Что-о? Вы женитесь! Вы, вы шутите!

– Нисколько! Я говорю серьезно! Я женюсь, и женюсь по любви.

– Серьезно! По любви! Ха, ха, ха! – горько и насмешливо захохотала она, и красивые черты ее лица исказились. – Как же я глупа, что не верю. По крайней мере, первому, что ты женишься. Разве можно было ожидать чего-нибудь другого от тебя, который всю жизнь поклонялся только золоту. У меня его не стало, и ты бессовестно бросаешь меня и продаешь себя другой женщине. Но не смей говорить о любви, слышишь, не смей… О, как ты подл! – крикнула она, делая шаг к нему и через секунду продолжала глухим, сдавленным голосом:

– Ты эксплуатировал меня с пятнадцати лет, пользуясь моей безумной к тебе любовью. Ты велел мне выйти замуж за старика, с которого я должна была вытягивать деньги для того, чтобы ты мог играть и платить свои долги. Мой муж, этот несчастный старик, так горячо любил меня, почти разорился из-за тебя же, а когда наконец отказался давать мне столько, сколько ты требовал, ты, злодей, приказал мне отравить его.

Она остановилась, задыхаясь, с каплями холодного пота на лице.

– О, никогда, никогда не забуду я, как дала яд больному старику, который брал лекарство только от меня и так же доверчиво принял смерть из моих глаз.

Она снова на минуту умолкла.

– В ту ночь, когда я стояла у его трупа, я думала, что сойду с ума, и хотела убить себя, но пришел ты… и своими змеиными ласками усыпил мою совесть. Оставшееся состояние перешло в твои руки, а когда и его не стало, я начала продавать свою красоту, обирала жертвы и, делая их нищими, бросала, как выжатый лимон. Эти люди, которые молились на меня, разоряли своих жен и детей, чтобы давать мне все, что я желала. Их я доводила до самоубийства, толкала на преступления для того, чтобы ты был доволен мной, чтобы ты мог удовлетворять свою страсть к игре. А что ты давал мне за это? Две-три недели в год, продавая каждый поцелуй, каждую ласку на вес золота, и, отобрав у меня все, уезжал, покидая меня до тех пор, пока у тебя были деньги.

Она сверкающими ненавистью глазами смотрела на него.

– Зачем было все это говорить? – произнес он, бросая папиросу в карман. – Разве ты сама не пользовалась всем этим?

– Замолчи! – бешено крикнула она. – Хотя ты всю жизнь старался заглушить во мне все хорошее, но память о моей матери и ее словах не умерла во мне! Я скрывала от тебя, что мне стоила эта жизнь, этот смех и улыбка, когда в душе были смерть или стыд. Я играла в любовь со всеми честными и уважаемыми людьми и обкрадывала их сколько могла. И теперь, когда я не могла сейчас же дать тебе десяти тысяч рублей, потому что у меня не доставало духу просить их у человека, который должен отнять их у своей жены и ребенка, теперь ты бросаешь меня, как ненужную тряпку… Для кого же это?

– Я женюсь на Любовь Сергеевне Гоголицыной, – невозмутимо отвечал князь. – Отец дает за ней полмиллиона, но это второстепенный вопрос. Поверьте, я люблю ее.

– На Любе? Бедная девочка. Бедное невинное существо попадает в твои руки… Нет, этому не бывать, я спасу ее от тебя! Он любит… Ха… ха… ха!

Он вскочил.

– Ты с ума сошла, как ты можешь помешать мне?

Она в упор посмотрела на него.

– Пойду и скажу все.

Князь Чичивадзе так грубо схватил ее за руку, что она вскрикнула.

– Тамара, если ты осмелишься… я тебя убью!

– Убьешь! – захохотала она, как безумная. – А что же мне остается, как не умереть, когда ты разлюбил меня.

– Я тебя никогда не любил. Прощай, – холодно бросил он ей и повернулся к выходу.

Она болезненно вскрикнула, кинулась к нему и обхватила руками его шею.