Когда Карташев вышел к чаю, он уж чувствовал себя точно другим человеком, точно вот одно платье сняли, а другое надели.
Принимаясь за Писарева, он уже решил сделаться его последователем. Но когда начал читать, то, к своему удовольствию, убедился, что и в тайниках души он разделяет его мнения. Все было так ясно, так просто, что оставалось только запомнить получше – и конец. Карташев вообще не отличался усидчивостью, но Писарев захватил его. Места, поражавшие его особенно, он перечитывал даже по два раза и повторял их себе, отрываясь от книги. Ему доставляла особенно наслаждение эта вдруг появившаяся в нем усидчивость.
Иногда он наталкивался на что-нибудь, с чем не соглашался, и решал обратить на это внимание Корнева. «Что ж, что не согласен? Сам Писарев говорит, что не желает слепых последователей».
Карташев чувствовал даже удовольствие от мысли, что он не согласен с Писаревым.
«Наверно, Корневу это будет неприятно». – думал он.
На другой день под предлогом нездоровья он не пошел в гимназию, следующий был воскресенье, а когда в понедельник он наконец отправился в класс, то уж оба томика Писарева были исправно прочитаны.
От матери не скрылось усиленное чтение сына, и она, войдя к нему в кабинет, некоторое время смущенно рассматривала книгу.
Карташев внимательно наблюдал ее.
– Ты читала? – спросил он.
– Откуда ты взял? – спросила, в свою очередь, мать.
– У товарища одного: Корнева.
– Читала, – сказала мать и задумалась. – Я хотела, чтоб ты позже познакомился с этой книгой.
– Я и так почти единственный в классе, который не читал Писарева. Я думаю, и тебе неприятно, чтоб твой сын, как дурак, мигал и хлопал глазами, когда другие говорят умные вещи…
– Мне, конечно, это неприятно, но мне еще неприятнее было бы, если б мой сын, как дурак, повторял чужие слова и мысли, не будучи в силах сам критически к ним отнестись.
Карташев, ничего не говоря, подошел к своему столу и взял исписанный лист бумаги.
– Прочти… это тебе покажет, умею ли я критически относится к тому, что читаю.
– Это что?
– Это выписаны места, с которыми я не согласен.
Заметки были вроде следующего:
«Я не могу согласиться насчет музыки, – он любил сигары, а я музыку».
Мать подавила улыбку и проговорила:
– Читай.
– Знаешь, Корнев сказал: «Как это у тебя такая умная и развитая мать и до сих пор не дала тебе Писарева».
Карташев любовался исподтишка смущением матери и ждал ее ответа.
– Корневу мать дала?
– Нет… У Корнева мать простая совсем.
– Ты видел ее?
– Я вот заходил, когда книги брал у него.
– Кто ж у него еще?
– Сестра есть.
– Большая?
– Лет пятнадцати, верно.
– Учится?
– Да, в гимназии. Мы ее и встретили возле гимназии, когда шли… Вот Зина жалуется на меня, а посмотрела бы на Корнева…
– Что ж, он обижает сестру?
– Не обижает, а воли ей над собой не дает.
– А над тобой кто ж волю дает?
– Ну-у…
– Что ж, Корнев и к тебе станет ходить, или ты только к нему?
Карташев сдвинул брови.
– Я его не звал.
– В обществе, по крайней мере, принято, что раз ты бываешь, то и у тебя должны бывать.
– Какое ж мы общество?
– Да уж раз вам дело до Писарева, значит, вы взрослые.
– Писареву все равно, будут ли люди соблюдать разные такие житейские церемонии или нет, – усмехнулся Карташев.
– Вот ты как! Ну, а все-таки я бы тебя попросила – пока ты у меня в доме, бывать только у тех, кто и тобой не пренебрегает.
– Да за что же ему мной пренебрегать?
– А в таком случае зачем же он к тебе не идет? Ты уж не маленький и должен понимать, что самолюбие выше всего: раз позволишь себе наступить на ногу – и конец, – на тебя всегда будут сверху вниз смотреть.
– Да я уверен, что он и придет ко мне.
– Посмотрим.