История одной школы

На том же стуле, на котором когда-то сидел прежний учитель, теперь сидел новый и, удовлетворенный, делился своими впечатлениями с управителем.

Управитель снисходительно слушал, сознавая необходимым поощрить полезно направленную энергию нового педагога.

– У меня, Николай Евграфович, длинных разговоров нет: урок задан, объяснен, спрошен – и с богом: лишние проводы, лишние слезы.

Николай Евграфович молча кивнул головой.

– Порядок для всех один: хочешь? – милости просим, нет – вот бог, а вот порог. Если с каждым заводить свои порядки, так ведь, помилуйте, скружат… Хоть про покойников и не следовало бы худо говорить, а уж, сказать по правде, и развел же делов мой коллега, не тем будь помянут. Это просто умора: дневник его я читаю. И чего-чего ни напишет! И выдающийся, и талантливый, и такой, и сякой… и все у него выдаются… – Учитель рассмеялся сухим смехом. Николай Евграфович снисходительно улыбнулся. – А ведь извольте вот… ему-то хорошо теперь лежать там: никто не придет, а ты тут распутывай, да наладь, да обратай лошадку: норовистого-то конька ой-ой как исправлять… Я, Николай Евграфович, не знаю, как вы, а по-моему, зачем простолюдину таланты его разыскивать? Его талант какой: если ты землю пашешь – и паши, не ленись, люби жену свою, будь добрый хозяин; на заводе ты – работай правильно, без облыжки, не кради. Время есть, научился грамоте, почитай разумную книжку в праздник, чем в кабак-то идти да по ночам по улицам шляться. Какой еще талант? Чего ему с ним делать? Не знаю, может, я и ошибаюсь…

– Нет, я разделяю ваш взгляд. Там, через двести лет, что будет, то и будут разговаривать… а наше дело – простое, несложное дело, и, не мудрствуя лукаво, надо и делать его.

Близ заводских порогов однажды весною разбило барку.

И старый, и малый, и весь завод спешили на берег.

Для Ваньки Каина было истинным мучением в такой день идти в школу.

Он стоял на углу тех улиц, из которых одна шла к школе, а другая к реке, мучительно крутил свои пальцы и упрямо смотрел своими маленькими, раздвинутыми глазами пред собою. От напряжения его толстое, широкое лицо кривилось, и маленький узкий лоб то и дело сдвигался в морщинки. На зов мимо шедших товарищей, спешивших в школу, он только сердито поводил плечом и продолжал упрямо смотреть перед собой.

В классе ученики толклись у дверей учительской квартиры и, убежденные, что нелегкая понесет-таки Ваньку на берег, громко, так, чтобы слышал учитель, говорили:

– Ваньке влетит.

Урок уже начался, когда дверь отворилась и неожиданно вошел Ванька. Вошел довольный собой, с расплывшейся довольной улыбкой на лице.

– Стань к доске, – проговорил учитель, не глядя на Ваньку.

Ванька пошел к доске. Там он стоял, широкий, маленький, злой и раздраженный, поздно сожалея, что не убежал на берег.

Урок шел своим чередом.

– Амплий, повтори!

Встал Амплий, и голова его едва виднелась из-за скамьи. Большие мягкие глаза его смотрели на учителя сознательно, не по-детски умно, он топтался и точно собирался с силами, чтобы начать:

– К примеру, если…

– Не надо «к примеру», – перебил учитель.

Амплий замолчал, собрался с силами, открыл рот, опять открыл и опять ничего не сказал.

– Не могу, – рассмеялся ласково-просительно Амплий.

Амплий был любимец учителя.

– Ну, не можешь, в уме скажи «к примеру», а громко прямо начинай.

Амплий поднял глаза к потолку, прошевелил губами: «к примеру», и начал:

– К примеру, если человек украл там что-нибудь, так это худо, а хуже еще того оговорить человека.

– Хорошо, только зачем ты опять сказал «к примеру»?

– Так уж… – развел руками Амплий.

– Ты напиши вот, что сказал, вычеркни «к примеру», а остальное выучи и скажешь мне.

– Слушаю, – ответил весело Амплий.

Учитель продолжал:

– Вещь украл, поймают и накажут, – ученика выгонят из школы, – большого в тюрьму посадят. Ну, погубил себя, да только себя, а ославил другого, доброе имя украл его – и чужую душу загубил.

Ванька напряженно смотрел, и мысль о береге прожигала его.

– Ванька, повтори.

Ванька злыми глазами впился в учителя.

– Не хочу, – ответил он.

– Не хочешь? – кивнул головой учитель, подходя к Ваньке. – Ах ты, язва маленькая, так не хочешь?

Учитель напряженно смотрел в глаза Ваньки и, вдруг успокоившись, равнодушно проговорил:

– Ну, когда захочешь, скажи, а до тех пор домой не пойдешь.

Ваньке ясно было, что если он не пойдет домой, то и на берег не попадет. Ясно было и то, что и на берег ему до смерти хотелось. Но совершенно неясно было, отчего ему не хотелось, хоть режь его пополам, повторить слова учителя.

Урок кончился, началась рекреация[1 - перемена (от лат. recreatio).], и Ванька ходил, весь поглощенный одной мыслью попасть на берег.

«Если ученик украл, его прогонят», – запало в Ванькину голову.

Он осторожно пробрался на кухню учителя. На столе стояла кастрюля, и в кухне никого не было. Ванька схватил обеими руками эту кастрюлю и понес ее так осторожно, как будто нес какое-нибудь сокровище.

Ученики удивленно встретили Ваньку с его оригинальною ношею.

– Ты куда волокешь? – спросил Амплий.

– Украл… на базар продавать.

Хохот учеников еще больше возбудил Ваньку.

– У-у! украл, украл! – весело-напряженно повторял Ванька и пустился бежать. Ученики повалили за Ванькой в переднюю. И в передней сторожа не было. Ванька оделся, схватил кастрюлю и выскочил на улицу.

Интересное кончилось, и толпа детей побежала за его продолжением.

– Ванька украл кастрюлю, – толпились они у дверей учителя.