Звездный час

– Не гоните вы так! Сами же говорили – вам голову снимут! Еще одну аварию захотели?

– Нам-то, Елизавета Дмитриевна, никто тягу не подпиливал! – ответствовал Тарас, злобно дергая изогнутый рычаг передач, словно пытался вырвать его из пола. – А такого, чтоб в пропасть улететь, со мной еще не бывало!

– Так, значит, вы все слышали! – упрекнула его Лиза. – И не хотели в Симеиз ехать! Помощник следственного пристава, называется! Помогли бы это дело раскрыть, повышение бы заработали!

– У нас не театр, – огрызнулся Тарас, – мы не актеры, нам самодеятельность ни к чему!

– Поосторожнее об актерах, милейший! – одернул его Левандовский. – Не забывайте, кого везете!

– Нижайше прошу у господ прощения! – заныл Тарас. – С них-то какой спрос, а мы люди маленькие, за нас никто не заступится, когда будут драть шкуру за неисполненный приказ… Ну что ж, подведут нас под монастырь, такая уж, значит, наша планида…

Лиза сама была не рада, что затеяла этот разговор. Ковбасюк, не собираясь умолкать, бубнил про обиды и несправедливости, словно был самым разнесчастным и угнетаемым человеком на свете, и не закрывал рта до тех пор, пока свернувшая на Симеиз дорога не превратилась в улицу, вдоль которой тянулись беленые домишки татарского предместья, сохранявшего трущобный облик: сюда модный курорт загнал коренных обитателей, низведенных до роли обслуги.

– Вот он, гараж Мустафы! – воскликнула Лиза. – Тормозите, что же вы?!

– Не останавливайся, любезный, – велел Левандовский. – Сперва отвезем Елизавету Дмитриевну домой, а потом с тобой сюда вернемся.

– Ну уж нет! – возразила Лиза. – Я домой не поеду, а пойду с вами к Мустафе, загляну в его честные глаза!

– Елизавета Дмитриевна, я бы все же предпочел…

Она отрезала:

– Для вас – Лиза, и мне неинтересно, что бы вы предпочли! Я вместе с вами чуть к праотцам не отправилась и теперь в стороне не останусь! Тормозите, тормозите! – снова приказала она.

Левандовский не стал больше спорить. Тарас, послушавшись Лизу, остановил машину и дал задний ход, высадив пассажиров прямо на заляпанный темными маслянистыми пятнами цементный порожек у широченных ворот под вывеской, написанной буквами с аляповатыми завитушками, видимо призванными изображать арабскую вязь: «Гараж Искандарова. Слесарные, кузовные работы. Мелкий ремонт. Починка шин». Ворота, впрочем, оказались заперты, и, сколько Левандовский ни молотил в них, никто не отзывался.

– Виданное ли дело, – промолвил Левандовский, – в такой час – и закрыто… Как пить дать, наш приятель в бега пустился!

Где-то совсем рядом, за глухими дувалами и черепичными крышами разморенную тишину вспорол, взревев корабельной сиреной, протяжный клич муэдзина из ближайшей мечети: «Ан ля иляха илля Ллаху…» – и на громаду Яйлы, на желтеющие пригорки у ее подножия и на высаженные вдоль дороги пирамидальные тополя сразу же наползла тень Азии.

– Может, он в мечеть пошел? – предположила Лиза, сама не слишком в это веря: над запертыми воротами витал дух глухого безлюдья, словно в последний раз их открывали еще при Девлет-Гирее.

– Сейчас проверим… – сказал Левандовский, направившись по узкому проулку в соседний дворик.

Мелькнула вдали тонкая женская фигурка, чуть ли не с головой закутанная в покрывало, и скрылась. Навстречу чужакам выскочила злобная собака, напугав Лизу, но Левандовский так цыкнул на псину, что та убралась, поджавши хвост.

– Где Мустафа? Почему у него закрыто? – спросил летчик у показавшейся в окне пожилой татарки.

– Шайтан его знает, Мустафу… – чуть нараспев отозвалась женщина, в глазах которой отражалось восточное безвременье. – С утра здесь был. Потом все запер и уехал. Сказал – в Ялту…

– А племянник его, Ахметка?

– У моря шляется, где ж ему быть, Ахметке… Там ищите.

Получив этот ответ, Лиза со спутником вернулись на шоссе, и здесь их ожидал сюрприз: перед воротами гаража было пусто. Тарас и его «форд» исчезли, и ничто не указывало на их недавнее присутствие.

– Ну и фрукт этот Ковбасюк! – проговорил Левандовский. – Того и гляди, еще окажется, что все они из одной шайки! Ну как, Лиза, вы еще намерены участвовать в расследовании?

– До моря как-нибудь дойду, не беспокойтесь! – заявила Лиза.

На берегу задувал свежий ветер. Он нагнал прибой, теребил синие ленточки на детских матросках и рвал с барышень легкие цветастые сарафанчики. Пляж превратился в пеструю мозаику из купальников, зонтиков, полотенец, мячей и первозданного бесстыдства оголенности. Это суетливое мельтешение заставило Лизу вспомнить теорию академика Ошпарина, частенько заходившего в гости к ее дяде и утверждавшего, что жизнь на планете самозародилась из доисторического бульона – и, наверное, вылезла на берег из такой же бурлящей пены, как и та, что покрывала сейчас сплошным слоем прибрежные камни. В детские крики контрапунктом вторгался глухой рев волн, хватавших за пятки визжащих купальщиц. Море перемигивалось мириадами сверкающих глаз, словно фантастические саламандры, поднявшись из пучины, подавали людям тревожные сигналы.

Вдоль набережной фотографы расставили ящики на треногах и несуразные холсты с прорезанными дырками для голов. Рукописные плакаты заманивали на рыбалку обещаниями невиданных уловов кефали, бычка, ставриды и чуть ли не белуги, и тут же другие объявления приглашали на незабываемые, романтические прогулки по морю под парусом. Попадались военные моряки с золотыми нашивками на обшлагах, узнавали Левандовского, козыряли летчику и пытались угадать, кто его спутница, всматриваясь в лицо Лизы, закрытое темными очками. Дамы же с завистью поглядывали на Лизины ноги в нейлоновых чулках – модной новинке, которую только в Америке и можно было добыть.

Не так-то просто было кого-нибудь отыскать среди кипения пляжной жизни, являвшей взору любые людские типажи и все виды отношений между ними. Внимание цепляли то разместившиеся с шахматной доской на скамейке двое выползших к морю старцев, сопровождавших рейды тяжелых фигур, прорывы укрепленных линий и отчаянные контрудары колкими репликами: «…Решили шотландский гамбит играть? Смело, батенька, смело! Только зачем же туру зевнули? Нет, не выйдет из вас Капабланки, Никодим Терентьич…», то нашедшая пристанище у воды громогласная мужская компания, состоявшая из тех, кого принято было называть «новыми россиянами». Явно не первая бутылка «Ай-Даниля», пущенная по кругу, помогала им весело проводить время; до Лизы долетали обрывки замшелых анекдотов, тонущие во взрывах хохота: «…это не саквояж, это кошелек…» А чуть поодаль загорелый красавец, по виду – инженер или архитектор, усиленно флиртовал с длинноногой дамочкой, бросавшей на него такие чувственные взгляды, что каждому было ясно: что бы тот ни сказал или сделал, мысленно она ему уже отдалась.

Лиза и сама знала толк в этой старой как мир игре, не раз позволяя кавалерам шептать себе на ухо заманчивые слова и не возражая, когда мужская рука обнимала ее чуть крепче, чем было допустимо, или ложилась на ту часть тела, к которой благовоспитанная барышня ни за что не разрешила бы прикоснуться, а затем небрежным, но рассчитанным движением отстраняясь, оставаясь, однако, в пределах досягаемости и легким поворотом плеч, загадочной полуулыбкой, едва слышным вздохом поощряя к продолжению. А вот, надо же, приходится куда-то бежать, кого-то разыскивать, волноваться, занимаясь тем, во что она никогда бы не ввязалась по доброй воле…

Туман над морем совсем рассеялся, а корабли, прекратив стрельбы, подошли ближе к берегу, и многие разглядывали их в бинокли, хотя приземистые силуэты со множеством надстроек и труб, волочивших за собой дымные шлейфы, и так были хорошо видны на горизонте.

– Вот видите, – сказала Лиза, – и на Ай-Петри ехать незачем…

– Ваша правда, – кивнул Левандовский. – Вон она, «Свободная Россия» – с изогнутой трубой. Это она вас своими залпами утром напугала.

– И как вы только их различаете?

– Ну, это не сложнее, чем отличить элерон от триммера, – усмехнулся Левандовский. – А вон тот, – указал он на серый корабль, вытянувшийся тонкой длинной линией, – крейсер «Слава». Только-только вступил в строй. Его командир – Ростислав Барсов, сын великого князя Михаила.

– Так называемый наследник престола? – переспросила Лиза. – А я была уверена, что все Романовы в эмиграции!

– У него даже на фамилию Романов нет права, – объяснил Левандовский. – Он же рожден в морганатическом браке.

– И как ему только крейсер доверили? – рассеянно покачала головой Лиза. – Смотрите, а это не Ахметка ли? – воскликнула она, указав на смуглого мальчугана, промчавшегося в сторону Дивы, с вершины которой на потеху отдыхающим ныряли ласточкой местные ребята. Зрители на верхушке скалы награждали самые удачные прыжки рукоплесканиями, а то и мелкими подачками, и это заставляло мальчишек рисковать жизнью, невзирая на полицейский запрет.

– Ну-ка, ну-ка… – прищурился Левандовский ему вслед. – И вправду, похоже, он! Что ж, пойдем побеседуем…

У подножия Дивы, около лестницы с хлипкими железными перилами, ведущей на скалу, бойкая цветущая девица – явная столичная штучка – во весь голос осведомлялась, шокируя чинных курортников: «А там хорошо целоваться?» Ее кавалер, приличного вида юноша, лишь смущенно улыбался, а на его еще не тронутое загаром лицо со светлым пушком на щеках наползал застенчивый румянец. Обогнув парочку, Лиза с Левандовским присоединились к праздношатающейся публике, гуськом поднимавшейся на вершину.

– Вон он, наш драгоценный друг. – Левандовский указал на стайку парнишек, которые кучковались ниже парапета на шершавой кромке скалы, словно и не подозревая о головокружительной высоте у себя под ногами.

Лиза подумала о том, что извлечь Ахметку с этого карниза будет непросто – по крайней мере, сама она лезть туда не собиралась. Впрочем, татарчонок пробыл там недолго. Он сделал короткий разбег, на миг завис над пучиной, но воздух не выдержал его веса, и мальчишка ухнул вниз. Пронзив телом воду, выбросившую тучу брызг, он саженками поплыл к пирсу. Левандовский, проводив его взглядом, неожиданно сказал:

– А не нырнуть ли и мне по старой памяти?

– Евгений, вы с ума сошли! Вы что, всерьез?!

– Конечно, – беспечно ответил Левандовский, расстегивая пуговицы кителя. – Вы, Лиза, не беспокойтесь. Мы люди привычные. Я же сам из Коктебеля родом, а там у нас на Карадаге скалы и повыше будут.

– Все равно не вздумайте этого делать! Я вас не пущу! – заявила она и пригрозила: – Если вы прыгнете, мы с вами поссоримся, и теперь уже насовсем!

– Лиза, не будьте эгоисткой! – хитро улыбнулся Левандовский. – Вы утром искупались, а теперь моя очередь! Вот, подержите-ка. – И он отдал совершенно сбитой с толку Лизе свой китель.

И публика, и мальчишки наблюдали за этим спектаклем с недоуменным интересом. Вскоре Левандовский остался в одних трусах и, выдав одному из ребят монетку, приказал:

– Хватай мои вещи и тащи на пляж к кабинкам.

– Евгений! – в последний раз попыталась остановить его Лиза.

– Теперь уже поздно, – ответил он. – Что люди скажут?

Больше не слушая возражений, он переступил за парапет, шагнул к краю скалы, оттолкнулся от него и взлетел, раскинув руки. Лиза следила за его прыжком, зажав рот, чтобы не закричать от ужаса. Когда Левандовский был уже у самой воды, она не совладала с собой, отвернулась, услышала громовой всплеск, а вслед за тем – аплодисменты и восторженные крики. Вновь обратив взгляд на море, она увидела среди танцующих волн яростный пенный котел, из которого вынырнул летчик, мощным кролем устремившись вдогонку за Ахметкой. Неподалеку от причала он обогнал мальчишку, первым взобрался на железную лесенку и подал Ахметке руку, одним рывком вытащив его из воды.

Лиза, вздохнувшая с облегчением, но вместе с тем растерянная, разозленная, брошенная в одиночестве, двинулась вниз, еще не зная, что делать – то ли догнать Левандовского и хорошенько его отчитать, то ли направиться прямиком домой.

Разрываясь между этими желаниями, она машинально следовала за щуплым пареньком, которому летчик доверил одежду. Поручение мальчишка выполнял небрежно – брюки едва не волочились по земле, китель, побывавший в его руках, вероятно, потребовал бы утюга. На глазах у Лизы из кармана кителя выпало что-то мелкое и круглое, ударилось о голыш, отскочило, поплясало немного на ободке и закончило движение у самых Лизиных ног.

Лиза, повинуясь не то любопытству, не то хорошему воспитанию, нагнулась и стала обладательницей пуговицы с обрывками ниток, застрявшими в дырочках. Что-то важное было связано то ли с пуговицами, то ли с их отсутствием… Лиза присмотрелась к неожиданной находке – и вздрогнула, охваченная ознобом, налетевшим на нее среди жаркого крымского дня.

Костюм от Ворта, загадочный Бондаренко! Пуговица, несомненно, была та самая, оторванная от костюма, с выдавленной в ней позолоченной буквой «дубль-вэ». Но как она попала к Левандовскому?! В памяти всплыло зрелище, как летчик наклоняется возле трупа Костанжогло, что-то подбирает – а она еще разозлилась на него за то, что он не поднял ни одну из ее вещей… Но почему он утаил свой трофей? Все из того же стремления не втягивать ее в криминальную историю? Или просто не придал находке значения? И это объяснимо – он-то не видел Бондаренко с его ущербным костюмом, а то, конечно, мигом бы сообразил, что к чему! Возможно, свою роль сыграли съемки у Тичкока, но Лизе сразу же пришло в голову: это Бондаренко убил несчастного репортера и, быть может, именно холодеющая рука Костанжогло в последних конвульсиях оторвала пуговицу с его костюма.

А что потом? Допустим, Бондаренко не успел далеко уйти или вернулся за оторванной пуговицей и был вынужден прятаться в кустах, в бессильной ярости наблюдая, как Левандовский находит улику, а затем поспешил подстроить аварию – пробрался в гараж к Мустафе и подпилил тягу или же подкупил татарина. Проверить эту гипотезу было нетрудно – достаточно лишь спросить Левандовского, где он добыл пуговицу. Заодно и просветить его о том, кто и зачем пытался спровадить его на тот свет.

К счастью, Левандовского не нужно было искать – они с Ахметкой сидели на пирсе, болтая ногами, о чем-то вполне дружески беседовали и вроде бы никуда не торопились.

Поднявшись с пляжа на набережную, Лиза повернула было в их сторону, но это намерение пресек раздавшийся над самым ухом негромкий голос, окликнувший ее по имени:

– Госпожа Тургенева! Елизавета Дмитриевна…