Гирей – моё детство

События этого лета насыщены до головокружения…

Поездка в пионерлагерь «Зелёный гай» на Чёрном море… и первая сознательная влюблённость до задержки поезда – нас в слезах из объятий не сразу смогли растащить моя мама и пионервожатая.

Поездка в Ростов к доброй бабушке Лене и спокойному Дону, встреча с которыми всегда радость.

Ужасная и бессмысленная гибель Женьки Руднего под колёсами воинского состава… Женька был надёжный друг.

Подготовка в 5-й класс и в новую школу – заманчивая и тревожная.

Ванька каким-то образом исчез из памяти и из видимости – будто его не существовало… Трагедия Вани Косякова не легла рубцом в моей душе…

Он не был мне другом, но был привязан ко мне: «Колян, мне уютно с тобой, ты не отталкиваешь меня, зная, что я из семейства пьяниц и воров».

Несколько слов из будущего…

О судьбе Косяка узнал, вернувшись из армии… В свои одиннадцать лет он загремел в колонию на перевоспитание… и сотворил подобие старшего брата – тюрьма стала постоянным местом жительства.

Может, я ошибся и поспешил определить безнадёжную судьбу?..

Помню: Первомай, у клуба музыка, весёлые лица, мороженое в вафельных стаканчиках… купили, выстояв очередь.

– Когда начну работать и получать деньги, мороженое буду есть каждую неделю… по воскресеньям в Кропоткинском парке.

Вкус жизни – из детства и другими вкусами его не перебить.

***

Взгляд из будущего

Когда мне бывает очень трудно… даже очень-очень трудно, всегда память вскрывает далёкий диалог с мамой.

– Коля! Приехал! – она выглядела маленькой и беззащитной… или я за годы разлуки вырос?

– Мама!

– Пришла на станцию тебя встречать…

– Ты не могла знать, каким поездом приеду… ни строчки в письме…

– Сердце знает… Здравствуй, Коленька! Форма тебе к лицу…

Мы обнялись, она прильнула поседевшей головой к груди, словно ждала этого все два с половиной года… А мне вспомнилось: маленьким в поисках защиты от всевозможных неприятностей втыкался носом в её живот и чувствовал, какая она большая и сильная…

– А помнишь, сынок?..

– Помню, мама, – и мы смеялись тем непринуждённым смехом, будто мы не отрывались друг от друга всю нашу жизнь.

***

Он рванул измызганную стёганку, на чистой и выглаженной гимнастёрке зазвенели и заблестели ордена и медали.

– Ишь, грудь раскрасил под павлиний хвост, а башка опилками набита.

– Цыц, Зойка… глохнуть… научились языком изворачиваться да мужей продавать…

– Дурак вислоухий… Нюрку-то не позорь, пьяная морда. Кого-кого, а Нюрку не пачкай грязными словами – терпеливей бабы не было в Гире.

– Защищала бы бабка-монашка, а не первая курва…

– Поэтому и защищаю чистоту других – себя не очистишь…

– Э-э-э, как вас понять?

– Не надо понимать, верить надо… Ух, как хочется мужика, но чужого не трону… Выпьем, Андрюха, по чарке и топай к Нюрке под одеяло. Нюрка не умеет врать, и чистая она, под её словами кровью распишусь… а сейчас топай и следов не оставляй.

Вернувшись после войны в Гирей, он в ту же секунду получил кличку Однорукий Андрей – одноруких было много и в Андреях не было недостатка, а вот Однорукий Андрей был единственный.

Через пару лет после всех сражений пуля пробила ему челюсть, и кликуху он получил – Криворотый.

На городском базаре ему не понравился один фронтовик, подвиги которого показались Андрею несколько преувеличенными. Вокруг толпа слушателей, и все верят ему. Андрей возразил хвастуну. Разгорелся спор. Спор не выявлял превосходства одного над другим… пришлось прибегнуть к обещаниям.

Андрей поклялся сделать своего оппонента похожим на себя – нелетающему лётчик две руки – роскошь.

«Лётчик» обязался испортить Андрею полость рта, чтобы он не мучился чисткой зубов.

У этих людей дела не разошлись со словами. Сошлись как на дуэли в безлюдном месте, но толпа с восторгом следила за поединком… Щёлкнули предохранители, пара выстрелов… и взятые обязательства были выполнены.

Криворотый не усёк, куда его разлюбезная Анюта затырила самогон. Прополол руками весь сад, как дождём смыло.

Пришлось прибегнуть к услугам соседа. О чём-то пошептался. И через пару-тройку минут сосед, как бы невзначай, встречается с Анной. Та, видя мрачное настроение соседа, проявляет любопытство. Сосед машет рукой, ещё мучительнее корчит физиономию, мол, тяжело говорить, но говорит:

– Да, вот вчерась спрятал в огороде бутыль с самогоном… зятья должны приехать завтра… найдут, вылакают и никакой работы… Прихожу нынче, опосля утренней изморози, а она треснула от холода, только землю похмелила.

– Го-осподи! – Нюра рванулась в сад, где Андрей занял наблюдательный пункт в туалете, щели которого позволяли круговой обзор. Цель обнаружена, что означает – несколько дней будут наполнены особым содержанием.

Книги и кино показывали нам войну. Криворотый, множество инвалидов и бетонные глыбы дота подтверждали, что она была.

Дот стоял у подножья холма. Справа в холм врезалась железная дорога. Слева взбиралась вверх шоссейка. Пасть дота должна была большим калибром пригладить к земле всякого неприятеля, ставшего на эти дороги.

Прокатившаяся по Кубани фашистская лавина ненадолго задержалась у дота… пока не кончились боеприпасы. Стены и перекрытия выдержали, но люди оказались беззащитны – из пасти дота виден памятник на братской могиле.

Прячась от внезапно налетевшей грозы, наткнулся в доте на дядьку Андрея. Он, скорчившись, притулился к стенке и плакал. Из его рассказов помнилось: он плакал во взрослой жизни, когда прощался с женой, медовый месяц продлился всего неделю, когда получил известие о рождении дочери, когда перед штурмом Праги получили известие о капитуляции Германии. Слёзы не спутаешь с каплями дождя.

Тронул его за плечо. Он отнял руку от лица и узнал меня. В трезвом виде, что бывало очень редко, он не замечал нас, пацанов, и не затевал с нами никаких дел. Когда он опьянён до «двести грамм» – мы его лучшие друзья, и он часами мог рассказывать про войну…

– Перерезать горло – плёвое дело. В одно мгновение набрасываешься коршуном, закрываешь рукой рот, поднимаешь голову к звёздам, и острый нож сам входит между хрящей. В этом деле есть одна гадость: у некоторых фрицев, вероятно, успевают испугаться, резко подкашиваются колени, утаскивая за собой тело, а голова в руках и горло открывается, фонтанируя воздух и кровь… брызгая в лицо, залепляя глаза… Оттираться – терять драгоценные секунды, пришлось бежать по еле уловимому топоту разведчиков… а коридор-то узкий, полшага в сторону и напорешься на мину. Хрен со мной, но операция может провалиться… Неудобно, когда кровь залепляет глаза.

– Дерёшь когти, без оглядки. Повернёшься посмотреть на фейерверк – застынешь очарованный, а каждая секунда бега увеличивает шанс на жизнь. Уже слышна свора немецких овчарок и солдат. Нужен рывок ещё на полста метров до речки. А за ней легче будет… Взрывы и вспышки света, озаряющие облака, восторженно подгоняли нас к речке, а там машина до самого фронта… и уже там за своим бруствером ещё целый час можно было любоваться салютом.