Федорцов хмыкнул:
– Тут все просто. В 1993 году Алиев-старший устроил в Азербайджане референдум, всеобщие выборы и стал полноправным президентом независимой страны. Тогда же были частично национализированы буровые платформы в Каспийском море. Да и вообще все стало принадлежать Алиевым и их клану. Ну, пусть не совсем так – в стране и других кланов достаточно, но русских оттуда вытолкали взашей…
– Как отовсюду, – вставил словечко Володя.
– А вот откуда у него взялись шесть буровых – ума не приложу. Какое у него тогда звание было?
– Полковник, – ответил Марат.
– Не по чину имущество, – протянул Федорцов.
– Группа Смирнова еще в 1995 году была уничтожена в засаде «стоимостью» в два миллиона долларов, – сказал Суворов. – Представляете, какая сумма для тех времен? Чечены несли эти деньги наличными для Басаева. Вернулся один Смирнов, а отправлял его Губаренко, специально прибывший для этого из Москвы.
– М-да-а… А ты себе представляешь полковника спецподразделения ГРУ, который сговорился с чеченцами? – засомневался шеф.
– Я теперь что угодно могу себе представить, – сказал Марат. – Например, два миллиона, которые поделили Смирновы с Губаренко.
– Версия, достойная рассмотрения, – согласился Федорцов, – но это мало что нам дает. Факт остается фактом – документы на эти вышки остались у него, а сами платформы ржавеют до сих пор под Баку. У нас в общем-то простой резон: при помощи наших капиталов реанимировать работоспособность скважин. В 1993 году они ведь давали добычу, затем были брошены и с тех пор стоят. А трубу от Баку до турецкого побережья нечем заполнить.
– Гостиница «Европейская», – объявил остановку Володя. – Осторожно, двери открываются.
Все отправились устраиваться в номерах.
Час спустя Суворов входил в приемное отделение Московского военного госпиталя им. Бурденко – заведение, знакомое многим и многим солдатам, воевавшим в горячих точках. Марат привычно осмотрелся и обнаружил пожилую медсестру, дежурившую на регистрации.
– Здравствуйте, сестра, – тепло поздоровался он. – Скажите, можно ли разузнать, майор медицинской службы Гераськин все еще работает здесь?
Сестра оглядела его усталым взглядом:
– Старые раны заныли? – наметанным глазом узнала она старого солдата.
– Как раз нет, – бодро отвечал Марат, – он меня хорошо залатал, не беспокоит.
– То-то и видно, что давно не был у нас, служивый. Полковник Гераськин теперь завотделением нейрохирургии. Сейчас узнаю, есть он на дежурстве или нет, – она принялась крутить внутренний телефон.
Узнав, кто его беспокоит, полковник приказал пропустить старого пациента во внутренний прогулочный сад. Туда и вышел к нему:
– Здравия желаю, товарищ полковник! – гаркнул Марат.
– Здравствуй, Седой, – протянул руку офицер. – Не сложил еще головушку?
– Не дождутся душманы моей смерти.
– Ну и слава богу. Как плечо?
Марат дважды был ранен практически в одно место – левое плечо. Майор Гераськин долго возился тогда, восстанавливая функции связок и сухожилий. Вместо ответа пациент продемонстрировал редкий элемент гимнастики: он упал лицом вниз, выставив вперед левый кулак, почти коснулся лицом земли, держа руку в упоре, затем резко оттолкнулся и вернулся в исходное вертикальное положение.
– Ну силен, бродяга, – оценил его акробатику врач, – вопросов больше нет. А на то, что ноет к непогоде, – не обращай внимания.
– Я и не обращаю, – успокоил его Марат.
Они присели на лавочку под зазеленевшим апрельским деревом.
– Поздравляю с очередным званием, – вспомнил Марат. – А то я майора по старой памяти спрашивал. Будете здесь дослуживать, я понимаю?
– Спасибо, буду. Иначе кто вас на ноги поднимать станет? Ты благополучно живешь?
– Вполне.
– Был бы «вполне» – не пришел бы ко мне, – неожиданно в рифму получилось у врача. – Что привело?
– Старинные дела. Только сегодня узнал, что мой товарищ жив.
– Кто?
– Старлей Смирнов.
– Да он вовсе и не погибал, – удивился военврач.
– Вы не помните характера его ранений тогда – в 1995 году? Его отправили в Москву, а вы уж тоже к тому времени вернулись в «Бурденко».
Врач задумался, припоминая, и пожал плечами:
– Он был не по моей части. Состояние довольно тяжелое, странное даже… Но по линии неврологии и психиатрии. Мы проверили его, но Шеин, который его привез, плотно наблюдал сам, возился… Впрочем, как и сейчас. Вы как специально собрались – я и сегодня видел Сережу Смирнова в приемной у Шеина, поздоровались издалека. А что тебя смущает?
Марат закурил, чтобы замаскировать паузу.
– Понимаете, Игорь Иванович, нас услали в разные стороны, а вернулись мы порознь, но практически в одиночку – все тогда погибли. Он много дней по горам пробивался к своим, тяжело контужен был. Вообще многодневные бои и преследование в горной местности – штука тяжелая… Говорили, у него воспаление мозговых оболочек было и что не выжил он.
Доктор вытаращил глаза:
– Да кто тебе эти глупости наговорил? Никаких контузий у него не было. Истощение, сумеречное сознание или что-то в этом роде, в общем – психиатрия сплошная, темный лес. Шеин забрал его в свою исследовательскую лабораторию, возился долго и в конце концов комиссовал.
Дело не нравилось Марату – как тогда, так и сейчас.
– Игорь Иванович, что с ним могло быть, как по-вашему?
– Дай-ка мне сигарету, капитан…
– Я разжалован.
– Знаю. Я почти не курю. Свои – точно не курю, – как-то грустно пошутил военврач. – Не из экономии, конечно… Вы чем занимались у «чехов»?
Марат немного смутился, сказывалась давняя привычка держать язык на привязи – от этого часто зависела жизнь людей:
– Спецоперации… Резня, одним словом.
– Вот то-то и оно. У вас такие перегрузки были – физические и психические – ни один не мог остаться в своем уме. Знаю, что Шеин вел специальные психофизические курсы: он занимался со взводом Смирнова, а твои были вроде контрольной группы. Пытались повысить устойчивость или что-то в этом роде. Он не распространялся, это ведь все по линии ГРУ, совсекретно. Может быть, что-то перехимичили с подразделением Смирнова, а может быть, сам по себе не выдержал. Еще может быть – попал в такую переделку, которую вообще нельзя вынести, – начинаются изменения в сознании, часто необратимые. В общем, спроси, Марат, что-нибудь попроще, например: как заработать миллион.