Когда рушатся троны…

Только наши российские социалисты, узкие, тупые теоретики-болтуны, изучавшие народ либо в тюрьмах по уголовной шпане, либо в прокуренных, пропахших пивом женевских кофейнях, думали и думают еще, что революцию можно остановить, загнать в определенные рамки.

От сих, мол, пор и до сих. А дальше – ни-ни.

Если сжечь примерно так процентов пятьдесят помещичьих усадеб, это будет эсеровский рецепт селянского министра, он же павиан из Циммервальда, – Чернова. Если же все сто процентов сжечь – это будет большевизм.

Схематический пример, – доступный даже и детям, – разницы между социалистами и большевиками.

Первые – лживы, лицемерны, трусливы. Вторые же, наоборот – дерзки, решительны и откровенны, откровенны до цинизма.

Прав был, тысячу раз прав, лихой кавалерийский генерал, бивший советскую нечисть на Юге России. На чей-то вопрос:

– Ваше превосходительство, какая разница между меньшевиками и большевиками?

– А такая: меньшевиков надо меньше вешать, большевиков надо больше вешать.

Генерал, в достаточной степени перевешавший тех и других, сам едва ли подозревая, обмолвился изумительной по своей простоте и глубокой правде блесткой.

Эта обмолвка стоит известного анекдота. Бричка и сани заспорили между собой, кто из них лучше. Сани восхваляли себя, бричка – себя. Накричавшись до хрипоты и друг друга не убедив, обратились к арбитру – лошади, тут же, в конюшне, безмятежно лакомившейся овсом. Подумав, лошадь меланхолически ответила:

– И вы, сани, и ты, бричка, оба вы – сволочи!..

После семимесячной «керенщины» и семилетнего большевизма весь русский народ, подобно лошади из анекдота, именно этим крепким словцом заклеймит, вернее, уже заклеймил как мартовских, так и октябрьских углубителей «великой бескровной».

Пандурские Мусманек и Шухтан, подобно российским Черновым и Керенским, думали: можно слегка пограбить и пожечь помещиков, слегка приуменьшить количество наиболее опасных революционным завоеваниям генералов, сановников и офицеров, науськивая на них чернь, и в определенное время поставить точку…

Но предводимая кровавыми демагогами растлившаяся чернь и слышать не желала ни о каких «точках».

Узнавший свободу и вкус человечины, зверь не хочет вернуться в клетку. Его туда уже ничем не заманишь.

Мусманек и Шухтан, щеголяя своей демократичностью, не думали о том, что вслед за волной, вынесшей их на своем гребне, стремительно хлынет новая, более грозная волна с другими, новыми «углубителями», которые левизной своей перещеголяют их.

Появился человек с душой степного шакала, с аппетитом акулы и с внешностью вышибалы из «института без древних языков».

Этот человек, – имя его Штамбаров, – с неотразимой убедительностью решил:

– Чем я хуже всей этой присосавшейся к власти дряни? Чем? Они и грабить-то как следует не умеют!.. А если живет в королевском дворце ничтожный Мусманек, я, выгнав его, сам желаю там обосноваться…

Можно ли было упрекнуть Штамбарова в непоследовательности? А ведь упрекали. И тот же Мусманек негодующе называл его потом «узурпатором».

Штамбаров был ширококост, широколиц, смугл, черноволос и плечист. Кудластая голова, подкрученные усики. Вылитый кумир горничных и проституток. Среди как тех, так и других, он был неотразимым Дон Жуаном, пленяя своих поклонниц и усиками, и злодейским взглядом, и дешевыми перстнями на неопрятных пальцах, и затрепанными, засаленными порнографическими карточками, коллекцию каковых неукоснительно пополнял при каждом удобном случае.

Надо ли прибавить, что в амфитеатре пандурского парламента сей неотразимый мужчина был на самом крайнем левом фланге.

Выступая, он зычной голосиной своей распинался за угнетенные права угнетаемых королевской тиранией пандуров. Революционная карьера этого «народолюбца» началась с момента, когда во время тронной речи он позволил себе какую-то грубую, хамскую выходку.

«Жест» Штамбарова имел успех не только среди своих собственных левых, но и привлек симпатии русских социалистов. С ним вошла в тесную связь группа Керенского, и в газетах этого лагеря начали рекламировать, славословить и воспевать обольстителя горничных и коллекционера похабных фотографий.

Этот представитель «сельских хозяев», косивший, пахавший и сеявший в трактирах, игорных притонах и других более нескромных заведениях, решил сделаться красным диктатором, спихнув Мусманека и Шухтана.

Впрочем, необходима поправка: не сам решил этот молодец с бычачьей головой на короткой шее, а за него решили другие, убедившиеся, что негодяй этот будет слепым орудием в их опытных руках… Только бы ему хорошо платили…

Мусманек и Шухтан очень много обещали пандурским низам, но Штамбаров обещал еще больше, и низы примкнули к Штамбарову. Он мог бы повесить, расстрелять Мусманека и Шухтана, мог бы, но не захотел, свеликодушничал. Зачем? Ведь в сущности же, и он, и они – одного поля ягоды. И разве они мешали ему вести большевицкую пропаганду и требовать их же собственного свержения? Не мешали, да и не смели, как не смел Керенский обуздать Ленина и Троцкого.

С появлением на горизонте Штамбарова к нему примкнул генерал Ячин. Когда наступил момент действия, Ячин снял свои золотые генеральские погоны – это был постепенный переход к штатскому платью, в которое он и облачился. В штатском же поехал во дворец президента неестественно розовый и с подведенными бровями Ячин.

Мусманек принял его в той самой комнате, где помещалась классная Адриана в бытность его престолонаследником. От скромного убранства, – оно было таким дорогим королю по воспоминаниям, – не осталось ничего. И глобус, и карта, и ученическая скамья, и преподавательский столик – все это было вынесено.

Мусманек оборудовал там нечто среднее между маленьким кабинетом и курительной комнатой. Одну из стен президент украсил собственным портретом. Официальный портрет во фраке с лентой Почетного легиона. Именно ради этой ленты и был заказан портрет. Да еще ради парижского фрака, сменившего тот, в карманы которого на дворцовом балу будущий президент опускал дюшесы и конфеты с королевского стола.

Ячин, еще несколько дней назад относившийся к Мусманеку более чем искательно, теперь вошел с независимым видом, и покровительственные нотки зазвучали с первых же слов:

– Вот что, мой милый президент… Я хочу поговорить с вами серьезно. В ваших же личных интересах.

– Пожалуйста, я к вашим услугам, – ответил Мусманек, почуявший что-то недоброе для себя в этой резкой перемене.

– Я солдат и прямо беру быка за рога! Я ваш доброжелатель, и поэтому добрый мой совет вам: укладывайте чемоданы и… – Ячин сделал выразительный жест: выметайся, мол, отсюда на все четыре стороны…

Холодные иглы забегали у президента по спине от затылка.

– Генерал, я… я вас не понимаю…

– Во-первых, я уже не генерал, а гражданин, как и все, а во-вторых, чего же вы, собственно, не понимаете? Все так ясно. Коммунизм у ворот, а следовательно, вам рекомендуется, уйдя вовремя, унести свою голову…

– Но позвольте, как же так? Я… я не могу сдать позиций без боя. За нас армия и еще… еще неизвестно…

– Вы же развалили ее, армию. Вы сами!.. Да она пальцем не шевельнет в вашу пользу…

– А… а… конвой? – уже совсем растерялся Мусманек. – Вспомните, как защищали они Адриана?

– Тоже сравнение! – свысока улыбнулся Ячин. – Вы – не Адриан, и конвой ваш не те орлы, что все до последнего пали на подступах к дворцу. Эти же, ваши, в худшем случае сами выдадут вас, в лучшем – разбегутся…

– Но ведь это же… это не имеет названия! – развел Мусманек отяжелевшими руками.

– Отчего же? Это борьба за власть. Вы, милый мой, выгнали Адриана, чтобы жить в этом дворце, а теперь появился кто-то другой, сильнейший, который желает вас выгнать.

– Узурпатор?

– Узурпатор, если уж на то пошло, – вы, свергнувший законного монарха. А все дальнейшее, идущее в революционном порядке – это уже, как я сказал, борьба за власть.

– Вы, ген… гражданин, вы говорите со мной от имени Штамбарова?

– А если бы и так?

– Неблагодарный! Мы давно могли бы его арестовать.

– Могли бы. А теперь – он «может». И не только арестовать, а и… вы меня понимаете? Но рука руку моет. Штамбаров щадит вас. Успокойтесь и возьмите на себя труд внимательно меня выслушать. Незачем цепляться за призрачную власть, да еще слабыми руками. Гораздо лучше уехать за границу, жить себе припеваючи, и каждое утро чувствовать, что у вас голова на плечах. Вы богатый человек, у вас на всю жизнь останутся приятные воспоминания о том, как вы жили в королевском дворце, как ездили в королевском поезде, как вы были с визитом у Думерга. Какая-нибудь американская фирма закажет вам написать для нее мемуары… Чего же еще желать? Какие могут быть колебания? Мой дружеский совет – укладывайте чемоданы и вместе с супругой и дочерью уезжайте скромно, тихо, без всякой помпы.

– Вы издеваетесь надо мной? – с усилием вымолвил уничтоженный Мусманек.