Шаг вперёд, два назад

В доме разговаривать граф не стал. Сказал – смердит. До сих пор платок в руке держит, каким благородный нос прикрывал. Попросил Ульриха во двор на пару слов.

– Ваша светлость, не надо говорить со мной так, будто не знаешь, как меня зовут, – сообщил роттмайстер, складывая руки на груди.

Почтения к графу у баварца не было никакого. Это далеко не Йорг фон Фрундсберг и не Мерк фон Эмс[24 - Георг фон Фрундсберг и Мерк Зиттих фон Эмс – легендарные командиры ландскнехтов, сковавшие все крупные победы 20-х гг. XVI века. Увековечены в ландскнехтских песнях как «верные слуги императора» и «отцы солдатам».], которые к каждому кнехту относились, как к родному сыну, а в бою рубились за троих. Этот прыщ в строй, конечно, встает, но далеко не в первых рядах, к центру все жмется, хотя доспех у него хороший. И на штурме его Ульрих не видел. Другие братья говорили, что граф – боец знатный, хоть и рисковать не любит, но у мастера двуручного меча была своя мерка.

– Ты не ответил на вопрос, Ульрих.

– А мы о чем, собственно, беседуем?

– Квартирмейстер поселил вас в этом доме с обещанием не дебоширить, – разъяснил граф. – Было такое?

– Ну да, – почесал бороду Ульрих.

– Тогда в третий и в последний раз спрашиваю, какого черта происходит, Ульрих? – не выдержал хауптман. – В первый же день вы спьяну вынесли дверь, потом зарезали мужика, а бабу его к крюку привязали и пользовали по мере надобности.

– А что, убудет от нее, от бабы-то? – рассмеялся Ульрих. – Она ж как ремень кожаный, от постоянного пользования только мягче становится.

Граф скорчил еще более хмурую мину.

– Так скоро в округе никого живого не останется… Зачем тогда замок берем, роттмайстер?

– Так война же, ваша светлость! – развел руками ландскнехт. – Как не пострадать мирным людишкам? А на что замок – и вовсе не наше дело. Храбрым братьям думать не надо, надо приказы выполнять.

– Приказы, говоришь? – прищурился хауптман. – Почему в караул не пошли?

– Так вон же человек стоит, – показал рукой Ульрих.

– Апостол, что ли?

– Нет, приятель его, – отмахнулся роттмайстер.

Граф повернулся в указанную сторону, пытаясь рассмотреть караульного, но в темноте можно было разобрать только фигуры: артиста, мальчика и какого-то высокого худого парня, который был вроде как голым. «Выручил слепой бродяга, даже народ вокруг подсобрал!»

– Насчет караулов, ваша светлость, я вот что скажу, – перешел Ульрих в контратаку. – Когда ты шлюх на смотре в свои и мои доспехи наряжал, о чем думал? Жалование за них, как за кнехтов, получить? Мы же не железные, третью ночь подряд в карауле стоять! И вообще, где моя доля? Договаривались на два гульдена.

Трабанты напряглись, но граф сделал вид, что пропустил все мимо ушей.

– Где лошади? – спросил он вместо ответа.

– Да какие лошади?! – не выдержал такой наглости Ульрих. – Трабант про лошадей, и хауптман туда же! Мы пехота, а не коннозаводчики!

– Пегая кобыла, Ульрих, перцу тебе в зад! – совсем не по-графски выругался хауптман. – Вечером кто-то кобылу увел, а меньше часа назад человек из твоей шайки зарубил нескольких рейтаров, забрал у них коня и унесся куда-то. О чем прикажешь думать, роттмайстер?

– О том, что пора разгонять рейтаров и набирать больше кнехтов, – заявил Ульрих, еще больше повышая голос. – Толку здесь от этих всадников, как от щегла навоза. Они на штурм верхом пойдут? Взяли бы еще орудий. Пороху и ядер – не сосчитать, а пушек всего три. До зимы стрелять будем.

– А ты, умник, не забыл, что я только за пехоту отвечаю? Хочешь, сходи к оберсту или прямо к князю и расскажи им все, что в военном деле смыслишь. Глядишь, будущей весной тебя командовать поставят, – ухмыльнулся граф и тут же пошел на мировую. – По поводу новобранцев кое-что поговаривают. Оберст какого-то стрелка нанял…

– Одного? – рассмеялся роттмайстер. – И чем он один поможет?

– Ты поменьше зубоскаль, Ульрих, – перешел вдруг на шепот граф. – Я его видел, и, скажу тебе, не стал бы я над ним смеяться. Кстати, его навыки мы скоро проверим: на рассвете штурм, подкоп доделали.

– Опять в потерянный отряд?

– Ты знаешь правила, роттмайстер: от каждой роттэ три бойца, но если на долю в добыче не претендуешь…

– Чушь не пори, ваша светлость!

– Нагло держишься, роттмайстер, – опять посуровел граф. – В обычной жизни вырвал бы тебе язык.

– Мы не в обычной жизни, – отбрил Ульрих, очень хотевший плюнуть на хмурый графский лоб. – Три дня на разорение?

– Один и с грабежмейстером[25 - Различались два вида грабежа: стихийный и организованный специально назначенным грабежмейстером. Последний предполагал планомерный вынос и складирование всех ценностей, выделение десятой их части командирам и равную долю каждому участнику штурма. Очевидно, что первый вариант предпочитали рядовые, второй – командный состав.], – уточнил граф. – Мартин Швейцарец.

Ульрих грязно выругался, предложив графу несколько оригинальных способов использования неструганного деревянного креста.

– Но задержанное жалование заплатят? – спросил он, когда выдохся.

– Конечно, – подтвердил хауптман. – После штурма.

– До штурма, ваша светлость.

Ульрих улыбнулся так нехорошо, что трабанты невольно сжали оружие.

– После штурма, роттмайстер, – с не менее дружелюбной улыбкой заявил хауптман. – Гонец запропастился куда-то, а у него бумаги важные. Без них денег не будет.

– А наши ли это проблемы, ваша светлость?! – взорвался Ульрих. – Слышал поговорку, нет денег – нет ландскнехтов? Какие караулы, какой порядок в лагере, какие штурмы, если на три недели просрочка? Мы подписались жрать дерьмо под стенами замка, но не надо думать, что мы будем вырывать друг у друга ложку и орать «Еще! Еще!».

Трабанты поудобнее перехватили древки и одновременно вышли из-за спины хауптмана, но нападать Ульрих не планировал. Сначала деньги, потом счеты.

– Будете, Ульрих, еще как будете, – омерзительно расхохотался граф. – И смаковать, и причмокивать, и жмуриться от удовольствия. Где бы вы все были без найма? Побирались на дорогах? Воровали бы кур и гусей по крестьянским дворам? Пахать и сеять вашему брату зазорно! Здесь ты герой с двойным жалованием, мастер меча, а в Нюрнберге булки бы пек, как твой отец, и лебезил перед каждым городским стражником! Так, Ульрих Вайсброт? Ты верно сказал, нет денег – нет ландскнехтов. А денег у вас сейчас как раз нет, так что нечего петушиться. Черт с ними, с караулами, черт с этой бабой крестьянской, а с рейтарскими конями трижды черт. Завтра утром – на приступ, за твоей и моей добычей. И двоих еще прихвати.

Граф Райнхард повернулся, продемонстрировав красивую чеканку на спинной пластине. Трабанты, не опуская оружие, прикрывали отход.

– Чтоб ты сдох, хауптман! – выплюнул им вслед покрасневший от ярости Ульрих.

– И тебе удачи на штурме.

* * *

«А вечерок-то удался! – подумал Штефан, шагая в направлении знакомой палатки с грязно-желтым пологом. – Теперь дело за Сабиной».

Только что выигранные деньги обнадеживающе позвякивали за пазухой. Ландскнехт похлопал себя по животу, будто сомневался, что такие деньги все еще с ним, и тут же скривился от острого приступа боли. Накаркала слепая ворона, разрази его Бог!

Последний штурм был со всех сторон неудачным. Часть пороха отсырела, поэтому стрелять приходилось через раз, и то с осечками. Лестниц подготовили мало, а подкоп еще не дорыли. Зачем на приступ отправили, понятно: чтобы поубавилось тех, кому надо деньги платить. Где роттэ Клауса? Нет роттэ Клауса! Где отряд Весельчака? Нет больше ни отряда, ни Весельчака! Все, долой имена из списка.

Потери тогда были огромные, и все-таки взобрались на стену, все-таки уперлись рогом на галерее, что вела в надвратную башню. Тут бы на подмогу бросить кого-нибудь, так нет, протрубили отход! Штефан тогда зазевался и по-дурацки получил железкой в бедро. Поганца достал, конечно, а про рану сначала и вовсе забыл. Мало ли дыр затянулось на шкуре? А заплатку на костюм шлюхи тем же днем поставили. Но к вечеру начался жар, а нога опухла и покраснела изрядно. Похоже, тот замковый хмырь, чтоб ему черти в задницу смолу вливали, меч намазал, чтобы рана не затягивалась. Штефану теперь жилось совсем несладко. Считай, совсем не жилось, потому что на простые походные радости сил едва хватало.

Но даже такие дни, проходившие в постоянном ознобе, слабости, боли, корчах и вони из гниющей раны, к которой сам ландскнехт привык, а окружающие нет, были лучше, чем все те годы, когда он горбатился на поле. Ганзейские города[26 - Ганза – союз городов, преимущественно немецких, торговавших в акватории Балтийского и Северного морей. В XIV—XVI веках фактически контролировал торговлю в этом регионе, пока не был вытеснен голландскими купцами.] хотели все больше и больше зерна, и благородные господа Померании с охотой им это зерно продавали, все жестче прижимая крестьян и заставляя их чаще работать на барщине. Один день превратился в два, а потом в три. Когда свою-то землю обрабатывать, если в воскресенье никто не работает? По ночам что ли? А еще и десятину платить надо! Штефан Неггер помыкался-помыкался и плюнул. Пускай другие бурьян распахивают, а он, пока молодой, попытает счастья в другом ремесле.