– Затем, чтобы ты послужил мне.
– Что значит, послужил? Я вам что, собачка? – обиделся Леха. – Впрочем, кажется, догадываюсь… Вы заманили меня за тем, чтобы я исполнил три ваших желания. Так? И отпустите, разумеется, только после того, как я их выполню?
– Вообще-то, я думала только об одном…
– Ну да. Пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что. Но чтобы это-го ни у кого, кроме вас не было.
– Послушай…
– А спеть и сплясать не надо? Я могу! – Леха присел на корточки и выки-нул коленце. – Калинка, калинка, калинка моя! – заорал он, размахивая руками-ногами. – В саду ягода малинка, малинка моя!
А потом, резко бросив петь, топнул ногой.
– Немедленно отправьте меня туда, откуда взяли! А лучше – сразу в Григо-рьевку. Слышите? Немедленно!
Огорченно покачав головой, ведьма Аглая села на лавку.
– Вообще-то, я хотела попросить выполнить одно желание, – нервно заба-рабанила она пальцами по столу. – Но коли настаиваешь, я согласная. Пусть бу-дет три.
И так расстроившись из-за своей выходки, грубой, к тому же, как оказалось, бесполезной, Леха чуть не расплакался.
– Какие еще три желания! Мне в Григорьевку надо!
Словно не слыша обращенных к ней слов, ведьма Аглая потрогала пальцем царапины на носу.
– Значит, так, слушай меня внимательно. Для того чтоб воротиться домой, тебе надобно… Первое: достать мне Степенную книгу. Второе: пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что…
– Но чтобы этого ни у кого не было, – голосом Лехи, ехидно добавил Кеша.
– Да. И третье… – задумалась ведьма.
– Спеть и сплясать!
С этими словами попугай поджал лапку и, раскачиваясь из стороны в сторо-ну, принялся фальшиво насвистывать торжественный туш, который Леха играл пальцем на губе, перед тем, как начать рисовать портрет Борьки.
– Пожалуй, – согласилась с попугаем ведьма. – Спеть и сплясать.
Услышав последнее требование, Леха гордо выпрямил спину.
– Никогда! – сказал он с дрожью в голосе. – Вы слышите: никогда никто не заставит меня петь и плясать против воли. Я вам не собачка! Запомните это, Аг-лая Револеновна. Или как вас там… Ведьма Аглая!
С этими словами Леха надел шапку. Повернулся к хозяйке спиной и, громко хлопнув дверью, вышел из избы.
С негодованием вспоминая унизительные условия, поставленные ведьмой Аглаей, Леха лез через сугробы туда, где лес был реже и светлее и мечтал о том времени, когда он, преисполненный справедливого гнева, напомнит ей о ее не-благовидном поступке.
– Напоминаю! – донесся до него голос вышедшей на крыльцо ведьмы Аглаи. – Степенная книга мне надобна самое позднее послезавтра… На один миг… Принесешь на поварню царского дворца… Не забудь… Послезавтра…
Она прокричала еще что-то, но разгулявшийся к вечеру ветер унес слова в сторону, туда, где, как подумалось Лехе, находилась дорогая его сердцу Григо-рьевка.
Пройдя еще несколько шагов, Леха выбился из сил. Остановился, уткнулся лицом в снег и закрыл глаза.
До нового года осталось пять дней.
Глава четвертая
Козьма и Миколка
– Смотри-ка, тятя, живой! – раздался похожий на звон колокольчика дет-ский голосок.
– Я же говорил: почивает он. Не мешай, – отозвался хриплый мужской го-лос.
И снова колокольчик:
– А как же, тятя, он почивает, коли у него глаза открытые?
– Видать, проснулся.
До Лехиный ушей донесся звук приближающихся шагов. Прошла секунда, другая и над ним нависла фигура бородатого мужика.
– Ну, ты и горазд дрыхнуть! – добродушно рассмеялся он. – Бока-то еще не отлежал?
Приподнявшись на локтях, Леха обвел мутным взглядом комнату, обстав-ленную примерно так же, как и горница ведьмы Аглаи.
– Где я?
– Известно где, – ответил бородач, – в лешем лесу.
Облизав языком высохшие губы, Леха перевел взгляд на сидящего у ног ма-ленького белобрысого мальчика.
– Как я попал сюда?
– Тебя тятенька подобрал, – зазвенел колокольчик. – Кабы не он, ты б всю ночь провалялся в снегу… Тебя как величать-то?
– Леша. А вас?
– Меня Козьма, – ответил мужик. – Чадо – Миколкой.
– Очень приятно.
Не зная, принято ли здесь пожимать руки, Леха посмотрел на свою ладонь. Немного подумал и убрал под одеяло.
– Спасибо вам, – как можно искреннее сказал он Козьме.
– Дык! – ответил тот, – завсегда рады помочь хорошему человеку.
Он нагнулся и, внимательно посмотрев на Леху, спросил:
– Чего с лицом? Не обморозил?