Черный куртец или приключения Ромы Зубренко

Часть третья

20

Удивительно, как одно случайное событие может разворотить человеческие отношения, оборвать ту невидимую связь, которая с непосильным трудом выстраивалась меж людьми годами, по щелчку пальцев обращая настоящую жизнь со всеми ее эмоциями, страстями и радостями в тяжелое и невыносимое воспоминание. Как порою может сблизить оно людей совершенно незнакомых – тех, у кого и не хватило бы духу заговорить друг с другом при обыденных обстоятельствах.

– А нет ничего поменьше? – крикнул Рома, стоя в одних трусах перед зеркалом; он приложил к поясу бриджи бежевого цвета с тридцатью карманами, которые смотрелись на нем как штаны-шаровары.

– Надевай то, что есть! – прозвенел голос за дверью.

– Ну что за комедия…

– Что говоришь?

– Комедия какая-то.

– Что?

– Да… ничего я не говорю!

Рома залез в бриджи и, придерживая их одной рукой, открыл дверь. Аня стояла к нему спиной, с неподдельным вниманием глядела в зеркало, совершала неестественные, но милые движения губами, очевидно размазывая помаду. Она заметила его в отражении.

– А тебе идет, – сказала она, стараясь подавить смущение, вызванное неожиданным появлением Ромы.

– Большое спасибо!

Рома ухмыльнулся, и как бы привлекая ее внимание, поднял кверху ладошки. Бриджи сползли и тут же плюхнулись на пол.

– Но только они мне немножко большеваты.

– Ах! Что ты… – вымолвила Аня, прикрывая рукою рот, отвернулась и быстрым шагом направилась в другую комнату, однако, голос ее искрился смехом.

– Ты же сама сказала, что мне идет!

– Оденься, быстро!

– Какие мы недотроги… – пробубнил себе под нос Рома и следом же сказал погромче. – И что, мне всегда вот так ходить с рукою на поясе?

– На, вот, завяжи, – из угла вылетел розовый шнурок.

– Что завязать?

– Штаны.

– Нет… ты издеваешься?!

– Простите, но другого у меня нет.

– Я не буду этим…

– Если не завяжешь свои штаны, я сейчас же выставлю тебя за дверь! – перебила его Аня вдруг совсем строгим голосом, в котором чувствовалось раздражение.

– Ну это уже ни в какие ворота не лезет…

Рома с кислой гримасой натянул до живота бриджи, обмотал вокруг пояса розовый шнурок, завязал на конце пышный бантик. В таком виде он появился в ванной и злобно, деловито – тоном, каким начальник обращается к своему косячному подчиненному, сказал:

– Ну, что там с моими штанами?

Аня сидела на полу у стиральной машинки; она первым же делом посмотрела на его ноги, на пояс, и, не поднимая головы, заглянула Роме в лицо. Глаза ее блеснули и тотчас же мелькнули обратно на крутящийся барабан.

– Вот они.

– Ну а долго еще?

– Нет, пять минут, – вставая, сказала она. – Расслабься, чего ты как дерганый?

Поводов «дергаться» для Ромы было несколько. Во-первых, он всю ночь не спал, а утром подрался с отцом – нервы его были на пределе. Во-вторых, он находился в этих чертовых бриджах с бантиком перед красивой девушкой – самоуверенность его пошатнулась. В-третьих, его окружала аристократическая обстановка квартиры, что было ему в крайней степени непривычно – и он чувствовал себя не в своей тарелке.

– Может быть, чаю пока попьем? – сказала Аня, тем самым надеясь ободрить своего гостя; она ждала от него какой-нибудь шутки про кофе, но в ответ услышала лишь задумчивое мычание.

– Э, чаю… да, давай попьем чаю.

Даже столь недюжинная натура Ромы была обделена некой тонкостью чувств, требуемой для понимания людей и называемой проницательностью, а те ее крошки, которые он почерпнул из книг в минуты уединения среди стен своей комнаты, нынче унеслись ветрами бурной жизни. Слова про чай Рома воспринял иначе. Все время, пока они шли на кухню, он собирался с духом, и как только Аня повернулась к нему с вопросом: «сколько тебе ложек сахара», он ткнулся губами в ее губы.

21

Эх, мой уважаемый читатель… Позволь поделиться одной мудростью, которая открылась мне еще в молодости: если жизнь ставит перед тобой сложные, на первый взгляд непостижимые вопросы, то ты не должен думать, что на них нет ответа. Незачем человеку взваливать на плечи бремя безвестности, подбирая тысячи ключей к одной двери, когда она просто-напросто не имеет замочной скважины. Ты не должен идти на поводу у всех этих философских вопросов о смысле жизни, о своем предназначении и мире в целом. Нет. Ты и без того знаешь ответ… на такие сложные вещи, такой простой ответ: «потому что так надо».

Рома Зубренко сидел на кухне, смотрел в кружку и держался за красную щеку. Он задавал вопросы: «Почему я вообще встретился с нею? почему она окатила меня кофе? почему она позвала к себе домой, а потом… а потом дала мне по роже?». И, прижимая холодный кулак к огненному месту, сам себе отвечал: «потому что так надо». Рома не был фаталистом и никогда им не являлся, но сейчас же он уверял себя, что Аня – это его судьба, пусть и вся такая возвышенная и недосягаемая.

В это же время героиня его дум вышла из ванны; злобно сверкнув глазами, она метнула в него штанами и указала на дверь.

– Они же мокрые еще… – пролепетал Рома.

Аня повторила жест.

– А чай?

Она все то же.

– Ты меня выгоняешь, значит? – вдруг настороженно спросил он.

Аня дала твердо понять, что да – выгоняет. Она требует этого!..

Рома поднялся из-за стола, и, принимая вызов, подошел к ней на расстояние вытянутой руки, еще несколько опасаясь очередной пощечины. Взглядом, выражающим всю силу характера, он уставился ей прямо в глаза… как вдруг шея его сама по себе вытянулась, и их носы оказались в сантиметре.

– Ну! Давай! Шлепни же мне еще разочек! – сказал Рома, всем своим видом демонстрируя сомнение в авторитетности ее приказов. Ох!.. но вы бы только знали, какое чувство проткнуло его в тот самый момент, когда Аня, не выдержав взгляда, опустила глаза. Умиление, жалость и восхищение пронеслись в нем разом, а следом явилось сознание, что своим поступком он уж очень сильно напугал Аню, хоть, в сущности, хотел совсем немногого: уловить малейшую перемену выражения на этом прекрасном личике.

Пощечины так и не последовало. Рома двинулся к выходу и… и если б он в большей степени владел собою в данную секунду, то услышать слова, которые незамедлительно полетели в спину, никакого труда ему бы не составило.

22

В отличие от Ромы, Аня была верна своим словам: все те эмоции, которые язвительно щекотали грудь, она сумела выразить одной простой фразой:

– Какой ты… неотесанный дурак!

Только о единственном сожалела она – что не сказала ему это в лицо, когда на то была возможность. Но, черт побери, разве можно было противостоять его напору? Она, точно котенок, потерялась перед ним, ведь Рома – все-таки мужчина. В нем существует одно начало, одна и та же сущность предстает как отрицательной стороной: резкость, грубость, невоспитанность… так и стороной положительной – его твердый характер, некий внутренний стержень.

Аня вытерла на полу две мокрые полоски от его штанов, нашла тот самый розовый шнурок у двери, убрала чашку с чаем, из которой Рома сделал не больше двух глотков, и вскоре пожалела, что обошлась с ним так резко. Она вспомнила кудрявую голову и едкий запах табака; его реакцию, когда он узнал о квартире на двадцать третьем этаже и взгляд – прямой, ясный, которым он смотрел на нее; вспомнила о столкновении, о силе, о поцелуе…

И каждый раз, когда Аня отрывалась от воспоминаний, она находила у себя сильный стук в груди, а на губах застывшую улыбку. В чем заключается причина ее душевного волнения? – вопрос, ответа на который она не находила… а сказать точнее, прикладывала все усилия, чтобы его не находить.

23

Ну и оставим гордую девочку, пусть разбирается со своим внутренним львом наедине! Мы же вернемся к нашему доброму другу – Роме Зубренко, для которого гордыня есть пустой гонор, но честь и достоинство значит что-то действительно многое.

Угрюмый и озабоченный покинул он мраморные хоромы подъезда. В одной руке у него были постиранные штаны, а другая отирала пот на лбу. На нем до сих пор висели бриджи, и вспомнил он об этом не сразу, а как вспомнил, то было уже поздно: дверь закрылась, чуть было не прищемив ему пальцы.

– Ну что ж поделать… – сказал он и, оглядываясь по сторонам, переодел штаны прямиком на лавке.

Куда теперь ему идти? Этого он и сам пока не знал. Мысли его имели вид сборной солянки: ссоры, девушки, драки, родители… Ох, неужели Рома является зачинщиком и порождает скандалы?.. или это все такие конфликтные вокруг него? Ответа он не нашел, но в виде озарения открылось ему – избавиться от гадости на штанине гораздо проще, нежели избавиться от гадости на душе. Кофейное пятно отстиралось, ибо на свете есть мыло, щетка, в то время как для второй ситуации верного средства нет… существуют лишь извинения да благие поступки, которые ровным счетом ничего тебе не обещают.

Рома миновал то самое место, где Аня окликнула его, прошел скамейку, на которой они болтали, махнул через лужу кофе на асфальте, и некие сомнения заползли к нему в душу. Милое личико улетело от него и явился образ высокомерной, холодной девицы. Если б только не эти бриджи, которые должен вернуть, и то нахальное поведение с его стороны, за которое следует извиниться, то он предпочел бы более никогда не встречаться с Аней.

Но что ж теперь думать об этом: сделанного не воротишь… Роме точно придется встретиться с нею, и, быть может, цветами он загладит свою вину… однако, первым делом ему стоит помириться с родителями. Да и, вообще, пора бы уже перестать быть таким… таким… дураком!

_____________________________________________________

Полдевятого. Вечер. Красивой, но однообразной картиной плывет розовая вата по небу. На земле воцарилась всеобъемлющая нега, и ее влияние стало так велико, что даже солнце, поглядывая на мир матовым глазом, едва сдерживало дрему. Но, стойте!.. Стойте!.. Бежит тучка!.. С криком, точно избалованный ребенок, влетела она в центр композиции, пнула, растолкала все вокруг себя, и тут же ринулась в другую сторону. С намерением плюнуть в сердце города явилась она, но получилось все то же, что и всегда – сцепилась с облаками и расхныкалась. Вся в слезах убежала тучка… и за нею устремилось всякое людское безразличие. «Радуга», «радуга!..» единым голосом закричали дети, указывая пальцем вверх. И действительно… Какой красивый мост раскинулся над городом! Люди задрали головы; одни убедились, что волшебство существует, а другие очередной раз прокрутили в голове процесс возникновения физического явления. Кто-то вышел подышать свежим воздухом на балконе, кто-то принялся бродить по улицам, а кто-то…

А кто-то – в белой рубашке, выглаженных брюках, с букетом цветов сидит на скамейке и, потирая щетинистые щеки – которые не выбриты по досадной оплошности, – думает: «черт побери, как же быстро пролетели эти два года с нашего знакомства!..»

Он откинулся на спинку и вдохнул полной грудью. Усталость после рабочего дня дает о себе знать.

– Без пяти минут девять. Интересно, опоздает ли она?.. – закатывая рукава, подумал он, – впрочем, опоздает, как всегда.

Он залез в карман, чиркнул спичкой и закурил сигарету. Под гнетом круглой даты его так и тянуло на всяческую лирику. «Как все изменилось, подумать только…». Он припомнил свою девушку образца двухлетней давности, сравнил с тем, какой она является сейчас, и пришел к выводу, что теперь она меньше красится, строже одевается, подняла волосы и более не пользуется помадой с блестками… Он поднес сигарету ко рту, сделал первый полный затяг, как в толпе мелькнуло белое платье.

– Вот и прокурили, называется!.. – не до конца понимая, следует ему иль плакать, иль смеяться, он топнул ботинком по сигарете и схватил букет.

Средь летающего в воздухе пуха приближалась к нему девушка; в точности как ангел была она. На ней было роскошное белое платье, которое сидело так хорошо, как не сидело ни на одной земной женщине. В груди оно было пышным, а в талии слегка облегало – что выглядит особенно красиво при отсутствии вульгарности. Если и есть самый приятный баланс между цветами, то, без всяких сомнений, им является белоснежная, немного помятая одежда на фоне нежной кожи.

Девушка подбежала к нему и, замечая, какой восторженный взгляд обращен в ее сторону, рассмеялась.

– Ты такая…

– Пунктуальная? – сказала она, моргнув глазками, и прильнула к нему.

– Очаровательная… ну, и пунктуальная тоже.

Поглаживая ее по спине, он взглянул на часы. Время было две минуты десятого.

– Как твой день прошел?

– Нормаль…

– Сильно ты, – перебила она своим звонким голосом, – сильно устал?

– Нет, нормально… – он хотел обнять ее двумя руками, но букет помешал ему. – Ох, Аня, это же тебе!

– Спасибо мой милый Рома! А что за праздник сегодня?

– Как это? – брови его нахмурились.

– Да шучу же я! Хи-хи-хи!.. Сегодня ровно два года, как я пролила на тебя кофе! – сказала она, радуясь про себя за то, что ей удалось одурачить Рому.

– Ооо, да, это верно. А ты ведь и вправду забыть могла, я тебя знаю.

– Угу, конечно!.. – она решительно тряхнула головой и глаза ее сверкнули. – Спорим, что ты первый забудешь дату нашей первой встречи?

– Смотря, на что спорить будем.

– На желание!

– Не… Давай лучше на пять тысяч?

Аня задумчиво посмотрела себе под ноги. Рома с улыбкой на лице готовился встречать очередную победу; ему доставляло удовольствие поджигать фитилек страсти в ее живой натуре.

– А давай! – выпалила вдруг Аня и протянула ему руку. – Спорим!

Их пари было заключено на каменной лестнице, прямо у ног небоскреба, на последних этажах которого находился ресторан с великолепной панорамой города. Для похода в этот ресторан Рома отложил треть своей месячной зарплаты, что являлось тяжелым для сознания обстоятельством, но таким жалким и незначительным в нынешний вечер. Аня держала Рому под руку, оплетая обеими руками его локоть, и как только они добрались до последней ступеньки, двери пред ними тотчас же растворились. Лакей во фраке приветливо склонил голову.

– А Москву отсюда хорошо видно, – сказал Рома, держа в руке бокальчик шипящего шампанского.

– Да… Ты еще посмотри на эту луну. Она такая большая и желтая сегодня.

– Это точно.

– Знаешь какое-нибудь стихотворение про луну?

– Ха-ха, нет! Ты же знаешь, что поэзия – не сильнейшая моя сторона.

– Как ты быстро меняешься во вкусах! А помнится мне, что кто-то совсем недавно читал Онегина.

– Я? Ничего подобного… – сказал Рома с ухмылкой, припоминая те самые строчки про ножки.

– Я тебе сейчас даже их воспроизведу, погоди-ка…

Аня устремила взгляд куда-то вверх, вдохнула полной грудью и начала было читать четверостишие: «Ах! долго я забыть не мог две ножки…», как вдруг запнулась на полуслове – у столика находился официант.

– Прошу прощения, ваше блюдо готово. Прикажете подать сейчас или несколько позже?

– Нуу… – и Рома взглянул на Аню с тем, чтобы угадать ее желание, но кроме смущения на покрасневшем лице ничего более не нашел. – Подавайте через десять минуточек.

Официант поклонился, кивком дал понять, что все будет в лучшем виде, и поспешил к другому столику. Рома взял Аню за ручку и лицо его засияло.

– Сейчас будем есть устрицы!

– Ага… – уныло сказала она.

– Ну, чего ты?

– Не люблю, когда вот так встревают в разговор!

Злость ее была так велика, что она, сама того не подозревая, сжала в кулаке Ромин палец.

– Да, понимаю, – сказал он, едва сдерживая свое умиление.

– А я не понимаю. Неужели нельзя было подождать, пока мы договорим?

– Нельзя.

– Отчего же? – и бровь ее поднялась, что являлось знаком сильнейшего недоумения.

– Хотя бы просто потому, что мы сидим, отдыхаем и нам ни до чего нет дела, а он носится уже вот целый день, и каждая минута у него на счету.

Аня плюхнулась в подушки с нежеланием принимать свою неправоту, но перебивать Рому не стала.

– Обычно, чтобы понять поступки людей, я просто ставлю себя на их место, будто бы перемещаюсь в чужое тело, сознание и ситуацию. И, знаешь, тогда все то, что раньше вызывало у меня негодование, становится таким естественным и… и закономерным что ли. Даже если у меня и не получилось понять какой-либо странный поступок, его всегда можно объяснить тем, что характер у всех разный, и странность эта является лишь разницей нашего восприятия… Так к чему я все это, – обнаружив, что мысль его пошла несколько по кривой, Рома метнул взгляд на Аню, дабы распознать: слушает она или нет.

Ох… какое блаженство он испытывал каждый раз, когда замечал блеск внимающих глаз; и какое, не уступающее по эмоциональной напряженности чувство досады поселялась в его груди при виде зевающего рта. Удивительно, но столь разнобокие эмоции выливались в одну простую закономерность: он любил Аню тем сильнее, чем больше наблюдал чужих зевков.

К тому моменту, когда Рома обратил внимание на Аню, она уже приподнялась с подушек и, прищуривая глаза, ловила каждое его слово.

– … я это все я к тому, что и тебе нужно бы почаще представлять себя в шкуре других людей.

– Звучит кровожадно! – она захихикала, но не прошло и секунды, как серьезность вновь завладела ею, – но для этого, наверное, требуется много фантазии… у меня ее столько нет.

– Не столько фантазия, сколько мудрость и проницательность. Я уже два года прошу тебя поделиться со мною этими качествами, а ты все никак не хочешь; у тебя ведь не убудет, а мне бы это точно не помешало.

Аня залезла под бок к Роме и обняла его руку.

– А вот и ракушки едут…

– Сам ты ракушка! – оборвала его Аня вновь жизнерадостным голоском, – это устрицы.

– Ракушки они и есть ракушки.

Три официанта приближались к столику: один нес шампанское в ведерке со льдом, другой катил столик с железным колпаком; для чего нужен был третий, который только и делал, что держал на руке полотенце – ни Аня, ни Рома так и не поняли. В бокалах зашипело шампанское, а из-под колпака вылезла ваза с морепродуктами, с большими-большими устрицами.

– Попробуй сделать то, о чем я говорил.

– Что именно?

– Влезть в шкуру официанта.

Последние слова Ромы были громкими, по крайней мере, так показалось Ане. Брови ее подпрыгнули, и она стукнула его каблуком под столом.

Хоть Рома и подпортил общее впечатление о блюде своими дурацкими сравнениями, мидии оказались верхом кулинарного искусства. После ресторана они еще несколько часов гуляли по улицам, и только когда горизонт пустил белую полоску средь бирюзовой дымки, Аня с Ромой пришли в свою новую, всюду заставленную чемоданами квартиру.

Они опустились на кровать, укрылись ватным одеялом.

– Я спать хочу, – сказал Рома, заплетаясь языком от усталости. – Я спать хочу. Конечно же, я люблю тебя больше жизни.

И он, такой сильный и большой, скрутившись комочком, сладко прижался к ее плечу. «Какая же она милая, родная…» – промелькнуло в его голове.

Через минуту Рома засопел, хотя Аня еще долго не могла уснуть. Она с затаенным дыханием прислушивалась, как что-то нежное, возбужденное, крепкое, ранее небывалое чувство распускается в ее душе. Губы ее сложились в особенную улыбку. Она вдохнула полной грудью и, поцеловав в волосы, сильно-сильно обняла его голову.

За окном пылал рассвет. Заря поползла по стенам, усыпала предметы нежным блеском, исполосовала комнату тенями от занавески и легла на одеяло. Так они встречали свою новую, взрослую и… и такую светлую жизнь!

2019г.