Ювенилия Дюбуа

растить дуб, вырезать крест

и нести на Голгофу.

7.Новые декорации, буряты и рок

Чух-чух и все дела. Рельсы стремительно уносят меня из родного города. Вечер, становится не так душно, не считая двух бабуль напротив, обсуждающих внучат. Кстати, еду я в плацкарте на боковушке, где по два места. Билет куплен на нижний стульчак, типа ради стратегического хода конём, если можно так выразиться. Будущий попутчик будет зависеть от меня. Если мне что-то не понравится, то: «Товарищ попутчик, я тут решил прилечь, мне нужно убрать столик и расстелить матрас на койку. Да, я знаю, что ещё день и никто не хочет спать, да и вам, там наверху будет ой как неудобно, но всё же будьте добры, s`ebite nahui!» Остаётся надеяться, что попадётся адекватный и умный человек. Может, будет с кем провести несколько партий в шахматы.

Проходит около двух часов. Остановок чёт не видать. На каждой «пятиминутке» забегает по несколько человек. Честно сказать, рожи заглядывают на огонёк в основном неприятные, типа колхозные. Ни в коем случае не хочу никого обидеть, господа присяжные, но вы поймите меня: когда человек не удосуживается расчесаться, на футболке свежее пятно, а лицо нагло-пунцовое, то кроме отвращения это чучело ничего не вызывает. Грубо, да, но на своём веку я встречал бездомных, которые выглядели опрятней. Так что тут не скрыться под маской бедности, здесь грешок посерьезнее, мать её лень.

Потроха проходят по узкому коридору с vonyuchimi баулами непонятного наполнения, приходится задерживать дыхание. Каждый раз на таких остановках я уламываю вселенную, чтобы она отгородила от такого вот соседа или соседки. Пока что чернушка показывает чудеса, спасибо ей.

Ехать в одиночестве немного нервозно, не с кем перекинуться там типа пустяковым словечком. Самое время заварить себе bih-пакет, да навести чаю. Два раза моя тень мельтешит в коридоре. Сначала заливаем лапшу, относим на место. Затем завариваем чай. Заодно фотографирую расписание остановок, очень уж хочется покурить.

На данную минуту я единственный человек, который жуёт за обе щёки. На меня типа иногда поглядывают, уж не знаю с какой целью. Некомфортно. Будь моя воля, пошел бы есть в сортир, лишь бы не чувствовать тяжесть земок.

Пространство пропитано болтовнёй. Кто общается со своими родственниками, кто успел уже познакомиться с попутчиками и начинает пересказывать всю свою неинтересную жизнь. Создаётся впечатление, будто я единственный человек, сохраняющий словесный нейтралитет.

Через пятнадцать минут остановка. Поезда всегда максимально точны. Останавливаемся. Курильщиков видно сразу, бегут вперед планеты всей. Пытаюсь не отставать.

Свежий ветер приятно обдувает щебень. Горят фонарные столбы, слышны негромкие разговоры и смех. Рядом охотятся последние кровососы. Сигаретный дым аппетитно так затягивается, даря мозгу заветный никотин, короче, обнуляемся. Хорошо. Я бы сказал: романтично. Начинаю чувствовать себя по-особенному, словно я – герой романа.

Остановка полчаса. Зажигаю ещё одну сигарету. В тусклом свете фонарей начинаю всматриваться в окружающий калейдоскоп лиц. Вот толстый старый дядька справа тоже курит. Он ещё типа и высокий, от этого силуэт кажется чуть ли не богатырским, несмотря на возраст. Щёлки глаз маленькие, непонятно, куда он вообще смотрит, но на губах играет лёгкая улыбка.

Справа стоит молодая девчонка, её черты пленят. Ноги и шея в татуировках, за балахоном скрывается грудь чуть больше среднего. Она курит толстые сигареты, параллельно говоря с кем-то по телефону через наушники.

На платформе стоят бабули. За пару часов они успели сплотиться в приличную банду. Теперь их пятеро. А нет, вон ещё две подошли. Семь перхотьпатов. Третья часть с моего вагона, остальные с соседних. Не слышно, о чём они говорят, но судя по спокойному мурлыканью и редких смешочках, они делятся ностальгическими рассказами о своей молодости.

Время проходит быстро. Из мыслей меня вытягивает голос проводника. Пора возвращаться. На этой станции к нам никто не подсел, хотя мест пустует ещё так предостаточно. Быстро типа проверяю почту на телефоне, пока есть вышки и оператор может ловить сигнал. Ничего нет. Выключаю, нужно экономить батарею, телефон уже никакой, сегодня-завтра откинется. Становится невыносимо скучно, начинает клонить в сон. Ещё с час сижу, пытаясь сделать запись в блокноте в полумраке, но ничего путного не выходит. Один сплошной наивно-топорный бред.

Народ начинает потихоньку стелить выданное спальное белье. Синхронно подключаюсь, толкаться и мешаться в куче куда веселее. Укутываюсь в шерстяное одеяло.

Ночью становится достаточно прохладно. Вагоны не новые, много типа, где микродырочек, из которых задувает, а под эгидой скорости создаётся и вовсе ощущение включенного кондёра. На фоне уши улавливают женский шепот. Вагон всё время делает свой «чух-чух». Свет выключен, только приглушенное матовое свечение горит для тех, кому ещё нужно possat` и obristat`sya. Общая атмосфера навивает мне уют и спокойствие. Под мысли о «себе будущем» мирно засыпаю.

Раннее пробуждение. Солнце вовсю стучит в грязные окна. На часах шесть утра. Многие тела ещё дрыхнут. Вытягиваю голову в коридор – мини-армия ног торчит со вторых ярусов. В нос бьёт ужасная vonishya. Ну уж очень люди очень любят poperdet’.

Недавняя романтика испаряется. Остаётся только один положительный пункт: я чертовски хорошо выспался. Готов поклясться, что никогда и нигде так хорошо не высыпался, как в редких путешествиях на поезде. Меня словно поместили в целительную капсулу, где я провёл неделю, отключённый от всего мира, а специальные смеси с целительными добавками воскресили физическую непосредственность.

Какое-то время просто сладко валяюсь. Von’ уже не так резко бьёт, нос смирился с испорченным воздухом. Рот держу на замке. Не хватало ещё завтракать чужим perdejom.

Тут замечаю, как сильно pis`uki давят на мочевой пузырь. Ужасно хочется побрызгать. Новая проблема приходит оттуда, откуда её не ждёшь. Народ начинает просыпаться, а я ужасно хочу в туалет, но на пути у меня собственная эрекция, да такого масштаба, что её не удаётся сбить не мыслями о трупах, личинках, и даже не получается утихомирить жестокими щипками за yayca и golovku. Stoyak решил, что самое время проявить себя стоиком. Начинаю думать о том, что быть девочкой вполне удобно, есть свои киски-фишки.

Моё тело типа окутывается болью. Лицо ничего не изображает, но внутри страдаю и бьюсь в грешной агонии. В какой-то момент начинаю думать о том, что мне уже плевать на свой стояк, пусть лучше лопнет моя совесть, чем мой мочевой пузырь. Вот так вот. От мысли о скором унижении мой дорогой мистер din-don начинает сникать, а уже через две минуту полностью капитулирует. Правильно, durachok, нечего воевать против бати. Один организм топчем.

Медленно приподнимаюсь. Боль жуткая. Мочевой пузырь вот-вот лопнет. Мелкими шажками добираюсь до ближайшего туалета. Слава всем списанным из истории богам – СВОБОДНО. Выпускаю болезненную струю, одновременно чувствуя подступающее блаженство. Тело сдувается, словно вместо крови у меня mocha от головы до пят, и когда я закончу облегчаться, то останется от меня только кожа, да кости.

Внизу живота ещё потягивает. Поезд начинает медленно сбавлять скорость. Остановка двадцать минут. Хватаю пачку сигарет, успевая налить растворимый кофе. Самое время подышать свежим воздухом.

Прохладно. Осеннее утро прекрасно своей сбалансированностью. На станции в мой вагон ломятся сразу четыре персонажа. Две тётеньки блондинки с небольшим багажом, молоденькая кисонька (чуть младше меня, симпатичная такая типа на мордашку со взглядом отличницы) и, очень худой, морщинистый мужик с горбом размера XS. У него сломана рука и судя по гипсу, который переходит в область грудины, сломана ещё и ключица, но могу ошибаться. Дядя не старый, но уже потрёпанный. Выглядит, как типичный рецидивист. В целом, мерзкий персонаж.

Вспоминаю, что рядом со мной свободное место, а ехать ещё полноценные сутки. Делаю глубокую затяжку, стараясь не думать, кто из этих персон может ко мне подсесть. Я бы скрестил и пальцы, но извините, руки заняты.

Поезд делает фирменный «чух-чух», нервно будто что-то сплёвывая. Задвигаемся в салон. Иногда кажется, что всё-таки что-то над нами да есть, а может и в нас. Мои молитвы на собственном языке в очередной раз были услышаны. Блондиночек я вообще не увидел, скорее всего они расположились с другого конца, а гипсовый chmoshnik расположился на следующей боковой койке. Компанию ему составила та самая отличница. Стоит ей только посочувствовать.

Завариваю очередную bihku с чаем. Отличница сидит, облокотившись спиной на дальнюю стенку, поэтому я вижу ее лицо. Гипс сидит спиной ко мне. Он начинает впаривать soplyachke что-то нечленораздельное, только по отрывкам понимаю, у petuhкa в области живёт дочурка, к которой он едет в гости.

Отличница только кивает, фальшиво улыбаясь. Я прям порами чувствую её отвращение, а ещё готов поспорить, у рецидивиста давно эрекция, и он в мыслях представляет себе ясное дело что. Он незаметно поправляет своего kornishona правой рукой. Ваш верный слуга замечает это по движению локтя и работе плеча. На ступеньку второго яруса дядя выкладывает пачку сижек. Примечаю их, думается, надо бы spizdit` ближе к вечеру.

Сажусь читать. Всё бы ничего, но сидушки в вагонах жестковаты, причём в любых классах. Стабильность снова удружила народу. Через час начинает ныть копчик, переминаюсь с булки на булку.

На очередной большой станции звоню матери, немного болтаем о пустяках. Посматриваю на petuhкa. Не зря я к нему привязался, какое-то внутренне чувство подсказывает, что от него будут неприятности. Как минимум он просто неприятный ueban.

На станциях, как всегда, куча мамкиных предпринимателей, пытающихся продать мелочь разного рода. Вообще раньше я только смеялся с подобных продавцов, особенно с тех, которые пытались продавать наборы постельного белья, но как оказалось, смеялся я рано. На подобный товар слетались всевозможные бабки и тётки, верящие каждому слову pizdabola и, как следствие, перхоть скупала большую часть. Хороший навар, браво!

Гипс замечает женщину с небольшой тележкой бухла. Гипс покупает баночку крепкого, отстёгивая бешеные бабки. Дядя начинает возмущаться, мол, баночка-то тёплая! Продавщица только разводит руками, бери мол, что есть. Ueban отплывает. Молча открывает нектар дураков, начиная жадно высасывать. Снова все овцы в загон. Едем.

Чертила продолжает потягивать мерзкую баночку. Девчонка всё больше и больше морщит нос, стараясь отвлечься музыкой. Вонь от гипсовой mochi стоит приличная. Вагоны в плацкарте плохо проветриваются.

Летняя жара поднимает градус. Душно и дурно. Лырь допивает свою банку, ставя болванку под сидушку. Его мерзкая рожа заискивающе смотрит на молодую соседку, но та выдерживает напряжение и не отвечает взглядом. Durachku скучно. Он начинает озираться по сторонам.

Свинячьи глазки палят на меня. Насупливаю брови, начиная смотреть на него, как на govno. Petuh скользит взглядом дальше, натыкается на двух бабуль. Завязывается тупорылый разговор, который затягивается на целую вечность. Он спрашивает бабок куда те едут, они честно отвечают. Им хватает «ума» задать тот же вежливый вопрос, и тут понеслось.

Снова слышу одну и ту же историю, только теперь в деталях. Рецидивист говорит мерзко, не думая, часто путается в словах, выстреливает плохо выговариваемыми звуками из своего гнилого рта. После пива его знатно развезло, это прям типа чувствуется. Он говорит, как типичный пьяница, привыкший находиться в подвешенном состоянии.

Не могу сосредоточиться на чтении под его pizdej, поэтому достаю дорожные шахматы. Начинаю играть сам с собой. Замечаю любопытные взгляды людей, но никто не предлагает своих услуг соперника.

Наконец durachok завершает рассказ о своей никчёмной жизни (странно, но он ни разу не упомянул о том, что сидел в тюрьме), затем на весь вагон сообщая что ему нужно отлить. Интересно-интересно. Откладываю шахматы, смотрю ему вслед.

В поезде нормально так трясет, нужно следить за равновесием. Балансировать помогают руки. У petuha одна рука, а ещё он поддатый. Сомнительная походочка. Его хрупкое тельце то и дело резко бросает из стороны в сторону. Если бы не узкий коридор с койками по бокам, то он давно бы улетел nahui. Жалкое зрелище. Durachok доходит до двери туалета, дёргает ручку. Походу занято. Неожиданно он падает с грохотом на пол, при этом ударяясь головой о боковую стенку. Его начинает дико трясти, буквально колбасить на горизонтальном рейве. Я в радостном ahue. SUKA! А Я ВЕДЬ ЗНАЛ! ЗНАЛ! Koncha всегда видно издалека.

На шум поворачивается много голов. Старые перхоти начинают визжать: О БОЖЕ! НА ПОМОЩЬ, НА ПОМОЩЬ! ЧЕЛОВЕКУ ПЛОХО! Поднимают кипиш. Нехотя высовывается проводник. Видит жмура в перспективе.

Пару жён насильно отправляют своих подкаблучно-суженных на помощь. Одна pizda всё продолжает оглядывать свидетелей с выпученными глазами и орать: ЧЕГО ВЫ СИДИТЕ, А?! ИДИТЕ, ПОМОГИТЕ! НУ! Её маленькие глазки пилят мой профиль. Поворачиваюсь, максимально морща ей лицо, но ничего не говорю. Как объяснить тупой корове, что там и так больше людей, чем нужно, коридор слишком узкий, это раз. Даже если бы там не хватало спасателей и было много места, я бы не пошел помогать подобному отбросу, пусть откидывается, это два.

Продолжаю наблюдать за ситуацией с интересом. Шесть рук приволакивают тельце на койку, девчонке приходится отсесть. Взглядом приглашаю её на свободное место.

Рецидивисту плещут холодную воду в лицо. Он приходит в себя. Говорит, что всё нормально, только знобит, а в голове каша. Его штанцы мокрые до носков. Да, товарищ obossalsya.

На ближайшей станции заходят медики. Начинают расспрашивать потерпевшего. Оказывается, мистер биомусор из-за сломанной руки пил прописанные ему таблетки, которые в компании алкоголя спровоцировали эпилептический припадок. Всё могло окончиться благополучно, но засранец выжил на злобу судьбе.

До конца поездки ему советуют пить только воду и особо ничего не есть. Уходят. Konch более-менее оклемался, даже хочет выйти покурить, но его не пускают заботливые пенсионерки.

Вечер. Девчонка забралась на второй ярус своего места. Готовимся ко сну. Ням-ням чёт не хочется. Всё жду, когда захочу под «чух-чух» сделать своё «пи-пи», но организм отказывается играть себе же на руку. Ладно, paskudny ublyudok, посмотрим на тебя завтра с утра. Расстилаю матрас. Время спать. Уже завтра днём я приеду в мегаполис своих грёз.

Утром история повторяется. Снова эрекция, снова нестерпимое желание сходить possat’. Но, чёрт возьми, как замечательно я выспался! Чувствую себя просто потрясающе. Думается, что в следующий раз я просто воткну себе катетер для отвода мочи, и смогу погрузиться в наслаждение с головой без последствий.

Процедура повторяется, только на этот раз в туалет есть очередь. Проваливаюсь мыслями в пустоту. Страдание должно стать фоном. С утра человеки опорожняют кишечники, мочевые пузыри, расчесываются, чистят зубы, пукают, а некоторые умудряются накраситься.

Очередь до меня доходит не скоро. Пока я болезненно пускаю струю, думаю о том, что странная типа штука: за всю жизнь в поезде я не навалил ни одной кучи. Как только оказываюсь в подобной среде, организм начинает считать, что ему не нужно выводить ненужные остатки пищи. Ладно бы был запор, болел живот там с вечными муками и типа бла-бла-бла, но ничего этого нет. Мистика.