Что-то есть… Рассказы и очерки

Но бабу Шуру разве собьёшь. Уж что задумала, то непременно сделает. Скоро зашелестели рядом с её хатой нежные яблоневые листочки. Баба Шура щедро поливала молодые деревца, нося воду из неблизкого колодца. Все яблоньки принялись, пошли в рост, хотя почва была скудная, песчаная. Старуха не могла нарадоваться на дело рук своих. Последняя оказалась это радость в жизни бабы Шуры.

Вскоре она умерла, не дождавшись плодов с молодого сада. И никто не дождался. Оставленные без присмотра яблоньки через несколько лет засохли. И вишнёвый сад заглох, одичал. Да и людей в округе не осталось. Одни уехали. Другие поумирали. Отвоёванный бабой Шурой у болота огород поглотила трясина. Даже кукушка куда-то улетела. Кому ей теперь отсчитывать года? В клубе больше не показывают Петра Первого. Да и вообще ничего не показывают. Самого клуба нет, и зрителей на хуторе почти не осталось. И племянник недолго пожил в новом доме, перебрался-таки с семьёй в райцентр. Но дом стоит, и люди в нём ещё живут. И Николай нет-нет да вспомнит о садах бабы Шуры и о когда-то бывшем на болоте огороде. И подумает про себя, будто споря с кем то, может быть, с самим собой:

– Пусть и сады, и огород исчезли, будто их никогда и не было, но что-то ведь осталось, и вообще, права была старуха: что-то там, в вышине, есть. Определённо есть. И не зря баба Шура сажала сады, не зря.

Семья Тибо

Никогда я не читал так много, как в то время, когда учился в хуторской начальной школе. Сейчас вот жалуются: дети перестали читать, как бы их приохотить к чтению. А со мной была другая, прямо противоположная задача. Ну если не отучить меня читать, то, по крайней мере, поумерить прыть, настоящую страсть к этому занятию.

Книгочейству предшествовал бесписьменный период, когда я ещё не умел ни читать, ни писать. Книги заменяла моя бабушка Лариса, прекрасная рассказчица и чтица. И не только книги, но и телевизор. Тогда, в середине 60-х годов прошлого века, телевизоров на хуторе ещё не было.

В своё время бабуля окончила с отличием в хоперской станице Букановской церковно-приходскую школу, знала по-церковнославянски. Читала и рассказывала она нараспев, с чувством, будто молилась. Чтение для неё было своего рода священнодействием.

– Вот сейчас почитаем книжечку. Посмотрим, о чём там писано, – приговаривала бабушка.

Потом торжественно водружала на нос очки, бережно брала книгу, гладила обложку, наконец, не спеша открывала и начинала читать.

Конечно, на первом месте в репертуаре бабушки были сказки, вот уж действительно, бабушкины сказки. Почему-то это выражение употребляют в ироническом ключе. По-моему, совершенно напрасно. Люди, не наслушавшиеся в своё время бабушкиных сказок, обделённые. Бабушка знала великое множество сказок в разных вариациях. Что- то и присочиняла к известным сюжетам. Весьма интересны были мне и разные случаи из давнишней, особенно дореволюционной жизни. Из книжек, читанных бабой Ларисой, особенно запомнились две – «Спартак» Джованьоли и «Капитан Сорви-голова» Буссенара. Перед глазами выпукло вставал необычный, завораживающий мир, отдалённый во времени и пространстве.

Чудо перехода от безграмотности к умению читать и писать в моём сознании почему-то чётко не зафиксировалось. Наверное, именно потому, что это чудо. Волшебницами были мои первые учительницы Анна Георгиевна и Галина Викторовна.

Освоив грамоту, я стал читать всё подряд. Тут были и сказки, и другие детские книжки, и произведения явно не по возрасту. Помнится, много Горького читал. Причём не только «Старуху Изергиль», но и «Мать». Вообще, тянуло меня к толстым книгам. Особенно привлекали многочисленные толстенные тома «Семьи Тибо» Мартена дю Гара. Это были самые объёмные книги на самодельных полках нашей хуторской библиотеки. Пытался представить, что же это за семья такая. Наверное, очень большая, раз про неё написаны столь толстые книги.

Размещалась библиотека в небольшом домике, который она делила с сельсоветом. Одну комнату занимала власть, так сказать, светская, а целых две – духовная. Первая библиотечная комната от пола до потолка была заставлена стеллажами с книгами. Вторая отводилась периодике. Газеты меня тогда, к счастью, мало интересовали.