Жизнь продолжается: Настя. Часть 3

Я так и не дослушал ее, прикрыл за собою дверь. Скверно я чувствовал себя, не понимал, что делал, и объяснение этого у меня не было.

Задорнов встретил меня с ухмылкой.

– Ну как?

– Никак,– говорю ему, нервно, закуривая

– Понять я тебя могу. Это у тебя на лице нарисовано. Что? Неудобно? Семья там, а тут… извини…

–Задорнов, прошу. А то рана от возмущения откроется. Не дергай ты меня сейчас. Ты даже представить себе не можешь, как мне плохо.

–Ошибаешься, Василий. Представить могу. Я уже не тот участковый, который всех хочет сделать счастливыми. Знаешь. Я теперь другой. – И ударив кулаком по баранке руля, выкрикнул. – Душа у меня не успокоится, пока за Михайловича не отомщу!

– Ты в уме?

– Я – то в уме. А ты? Так и оставишь в покое свои раны?

– Честно… Я не знаю. Я просто не знаю, с кем мне воевать, и кого мстить. Они без имени и родства. Как я их найду?

– Ты после ранения, Василий, другой.

– Конечно, Миш. Чуть почку не вырезали, ты еще мне за это упрекаешь.

– Система,– шипит он, – уродливая у нас.

– Какая система, Задорнов! – кричу я уже на него.

– Конечно,– язвительно вторит мне он. – Это ж уму непостижимо. Страну этакую взяли и поделили между собою.

– Задорнов! – кричу я уже. – Страна у нас такая громадная,– я раздвигаю руки по сторонам. – Эту систему, Задорнов, породили еще коммунисты: разделяй и властвуй. В одних местах – рай. К примеру, – зашипел я от возмущения. – Москва, на мази, а на окраинах, так себе. А страна у нас одна. Что не так?!

– Интересно. – Задорнов даже повеселел от моих слов. – Ты все сказал?

–Все.

– Русак, ты, Василий. От мозга до костей. Не зря, недобитый.

– Задорнов!

– Ты мудак, Василий. Ладно. Ты лучше скажи: какое ты решение принял на счет Насти сына? Так и будешь жить?

– И что ты сможешь в данный момент мне посоветовать? К стыду, сказать, я не знаю, а и правда, что будет с Настей и сыном. Не знаю. Так что отстань.

– Что ты взъярился. Я у тебя сейчас никакого ответа не жду. Как сам решишь, так и будет. Поехали, ловелас деревенский.

*

Обратно, Задорнов меня довез до самого моего родительского дома, высадил, а сам по делам снова отправился по деревне. У него в подчинении три деревни. Это он, как я понял, обязан был объехать, почти с каждым жителем поздороваться, разузнать о житье, – как он мне рассказывал. Такая работа может и интересная, но как я понял, очень уж и нервная. Но и понимал, не каждый может такую работу нести достойно на своих плечах. И, видимо, ему такая работа нравился. После университета, он ведь мог остаться в том же городе, но не захотел, выбрал деревню. Но судя, как он переживает за смерть своего друга, Михайловича, да и прощения успел, говорил, написать о переводе его в мой город, я понял, это всерьез у него. И я, на сто процентов был уверен, что это будет страшным судным днем для тех, кто убил Михайловича. Его невозможно было отговорить. Суды он уже не верит. Поэтому я не знаю, как мне себя повести, чтобы новых насилий не было. Знаю, мои слова ему, просто покажутся пустыми, а если буду настаивать, чтобы он успокоился; просто получу от него грозный окрик:

«Не лез! Теперь моя очередь…»

Да и с Настей у меня не все ладно. Я не смогу, да и не хочу бросать свою семью. Как ей это сказать? Скоро, как уж год, как жена с дочерью в Магадане, у матери. Звал ее приехать, но кричит только в трубку:

«Не хочу! Не хочу, чтобы и мою дочь они убили!»

Я был, в тупике, не знал, как выйти из этого положения. Да и сам еще не совсем окреп, хотя врачи настоятельно рекомендовали:

«Деревня вас, Василий Матвеевич, вылечит. Рана, конечно, у вас серьезная. Поезжайте».

Послушал я этих врачей. Теперь, вот, жена обиделась, на весь этот белый свет. Как что, сразу переходит на крик.

«Я не верю! Не верю, чтобы в нашей стране, когда-нибудь восторжествовала справедливость! Семьдесят три года мы строили социализм, что вышло?

И вновь, этот ее упрек:

«Забыл, забыл, как тебя в юношестве? Где ты видишь эту справедливость? Да особенно, в нашей стране. Не видишь, что они со страной сделали?

Как мне такое ее обвинение изменить? Знаю ведь, она это все из-за обиды. Но, тогда как мне было ее понимать? Сама же, сама еще, когда жили в Магадане, перебивая меня, кричала:

«Страна у нас замечательная. И люди открытые».

Но когда она мне это говорила? Ведь прошли эти славные времена, когда сосед, видя, что его сосед строит дом, брал топор и шел к нему без приглашения помочь. А как пришли эти времена, недоразвитый капитализм, с людьми в их мозгах что-то произошло. Теперь сосед к соседу, не идет. Видит его горе, радуется, скалит зубы, да еще в придачу, старается подставить подножку, чтобы он еще по страшнее пострадал и переживал.

Мы стали в стране не обществом, а черт те знает, кого превратились: куда погонят, туда идем. Как стадо. Преемника хвалят, возносят захлебываясь, эти пропагандисты из телевизора. А мы, следом за ними, хлопаем ладошками, радуясь, что у нас такой «правильно» говорящий, выборный нами начальник. В общем, в детство снова впали, как во времена советов.

Вот что хотела сказать мне моя жена, когда кричала в трубку.

Я сижу на крылечке веранды, на своем излюбленном месте, курю сигарету за сигаретой. Никак насытиться не могу. Во рту уже горечь от этого никотина, но остановиться не могу. Отбросил сигарету, хотел уже за вторую, раздумал, вытащил из кармана телефон, машинально набрал номер телефона жены. Отзыва долго не было, но она, все же, подключилась, сразу с тревогой перебила мое «Алё».

– Ты, дорогой? Ты где? Ты же меня сейчас разбудила. Забыл разницу времени? Где ты? Все еще в больнице?

– Нет, дорогая. Я уже выписался. Сижу на крылечке в деревне.

– Зачем? Что ты там делаешь?

– Курю. Мне без вас трудно. Ты это понимаешь?

– Снова упрекаешь. Сказала я, и сейчас скажу, не могу, не хочу! Не хочу! У меня здесь работа, студенты. Дочь учиться. Нет, нет, Василий. И еще раз, нет. Я не хочу подвергать опасность. Не обижайся. Я не приеду, пока в стране не наведут порядок. Я боюсь. Боюсь…

И разрыдалась.

Долго я слушал ее всхлип. В конце – концов, видимо, нервы у нее не выдержали, отключилась. И снова эта мучительная тишина установилась в моем родительском дворе. Жалко бурьянов, я все их в прошлый раз скосил. Поэтому, шальной ласковый ветерок, вольно бьется об забор.

«Господи,– шепчу я, проведя рукою по растерянному своему потному лицу. – Дай мне силы и знание, чтобы я очередной раз не совершил что-то непредсказуемое?»

Но душа моя молчит. Не желает со мною общаться, и даже, Мария – Стюарт, которая, когда я мучился, искала эту истину, забегала в мою душу, а оттуда нудно, требовательно кричала на меня.

«Вася, Васенька. Откуда это твое золото?»