Странная жизнь

– А здесь-то вы как оказались? – спросил я у этого человека, который сидел рядом со мной на скамье и уже минут тридцать рассказывал историю своей странной жизни, у человека, чью жизнь я счёл своим долгом пересказать вам и чем занимаюсь на протяжении уже не одного десятка страниц.

– Слушай дальше, – сказал, немного рассмеявшись, этот приятный господин с пышной бородой. Я и не заметил, как он перешёл со мной на «ты». Думаю, просто для него это было так же естественно, как дышать – знаете, есть такие люди, которые не могут по-другому, "на ты" для них единственно верный и возможный вариант общения, и, что самое важное, органичный вариант.

– Все эти парады родственников, которых я не знаю, мне приходилось со всеми знакомиться заново, все эти сеансы у врачей, которые пытались понять, что со мной не так, жена и ребенок, которых я не знаю. Я не мог играть со своей дочкой. Она премилое создание, очень умная девочка, красавица, я умилялся ей. Но меня пугало всё это. Она ласково называла меня папой, просила поиграть с ней, а я не помнил себя её папой. Для неё я был этим самым отцом с самого рождения, а сам я родился как будто заново и весь этот окружающий мир начал на меня давить грузом ответственности. Пожалуй, я слабый человек, но я забыл, как жить мою старую жизнь. Поэтому я сбежал.

Александр Игнатьевич рассказал мне, как тихонько собирал вещи, пока жена не видела, как незаметно взял несколько бумажек "неприкосновенного запаса" из книги Лескова в секретере, как написал письмо и ушёл, когда жена пошла с дочкой в магазин, вероятно в тот самый магазин, с пакетами из которого бродил в тот злосчастный день Александр.

– Моя жена по всем параметрам была чудной женщиной. Я даже заново в неё влюбился. Правда всё это было настолько странно, что расскажи мне кто-то за пару лет до этого, что такое может произойти, то я и вообразить себе подобную историю не смог бы. Вот представь, что к тебе приходят и говорят, что у тебя есть жена и дочь. И тебе надо жить с ними, любить их. Сложно было всё время, но я принял правила игры и начал под них подстраиваться. Я задавал много вопросов, я старался не обращать внимания на страдания жены, ей ведь тоже пришлось несладко – вот тебе обновленный муж взамен старого, на вид такой же, только не помнит ни черта.

Мой сосед по скамейке остановил свою речь, грустно улыбнулся и посмотрел куда-то поверх травы, что росла у дорожки из песка и гранита вдоль которой мы и сидели. Он долго что-то себе думал. Казалось, он снова окунулся в ту другую жизнь своими мыслями и воображением. Я молчал вместе с ним. Немного погодя, он продолжил:

– Я старался. Я влюбился в неё. Знаешь, она была мне очень симпатична, она любила меня, я счёл своим долгом возвращать ей эту любовь своей любовью. Я пробовал общаться с дочерью, воспитывать её, уделять ей внимание. Я снова знакомился со своими родственниками, друзьями, знакомыми. Я оказался вне работы, ибо с такой вещью, как амнезия продолжать было нельзя, да я и не помнил ничего. Но коллеги меня поддержали. Вообще идиллия была. Я, должно быть, был очень счастливым человеком до того, как со мной произошло всё это. Хотя чего уж там! Мне и сейчас не на что роптать.

Так продолжалось шесть месяцев. И все эти шесть месяцев я чувствовал, что живу какой-то чужой жизнью! Я заставлял себя играть с ребенком, я заставлял себя улыбаться людям. Все, кто меня окружал, считали, что очень хорошо меня знают. И меня это дико раздражало, поскольку тот человек, которого они знали умер, как бы это парадоксально не звучало. Я не он! И этого никто не хотел понимать! Они были ко мне назойливо добры, а я, первое время отвечая им тем же, за шесть месяцев перешёл к улыбчивому раздражению. Я жил чужой жизнью и занимал место, которого был, скорее всего, не достоин. Поэтому я ушёл.

– А что было в письме? – спросил я. – Хотя я вот сейчас спросил и понял, что вопрос неуместный!

– Отчего же! – перебил он меня. – Я понимаю твоё любопытство. В конце концов, это я затеял этот разговор. В письме не было ничего особого. Я извинялся перед женой за ссору. Мы за день до этого поссорились. Ругаться начал я. В общем, это было самовлюблённое нытье, а она, в свою очередь, за словом в карман не полезла – накипело. Это было письмо-извинение. Я же понимал, что, уходя, делаю больно всем. Кстати, дочери я тоже написал письмо. Она умница, поэтому, думаю, без труда могла прочесть написанное мною.

Когда я вышел из дома, дико боялся встретить какого-нибудь знакомого. Пробирался, что называется, по стеночке, постоянно оборачиваясь, как параноик.

Я доехал на метро до вокзала, где взял билет на электричку до ближайшего населённого пункта, чтобы сэкономить, но, к сожалению, кондуктор высадила меня где-то через час в каком-то городке, который, видимо, начинался сразу как заканчивался город, которого я не знал и который я покинул тогда, видимо, навсегда. Мне этот маленький городишка, в который я попал прямиком из душного вагона категорически не понравился. Уж не знаю отчего, поэтому я дошел до выезда из него и через некоторое время удобно разместился на переднем сидении фуры, водитель которой не растерялся, а, скорее, даже порадовался, услышав, что мне лишь бы ехать, а куда абсолютно всё равно. За рулем был улыбчивый парень лет тридцати. Его улыбка обезоруживала, а глаза горели ехидным упрямством и горячностью, так что думаю, от девушек у него отбоя не было.

Оказалось, что он едет из Мурманска в Москву, и за последние двое суток спал всего четыре часа, так что мы остановились ближе к ночи у двухэтажного дома, который стоял вдоль дороги. На его крыше неоновым светом горела вывеска "Мотель Белые ночи". Там мы и решили заночевать. Я сказал, что с меня пиво и угощение, и направился в магазин "24 часа". Не помню, что я тогда там купил, но очень отчетливо запомнилось, что на кассе мне дико захотелось мармелада. Взрослый мужик стоит с пивом на кассе и покупает мармелад! Но я тогда задумался, а когда в последний раз я позволял себе что-то по-детски непосредственное, что-то такое ребяческое? Так пусть будут хотя бы жевательные конфеты из желатина в форме различных зверюшек.

Ночью к нам в номер ворвались пятеро поддатых мужчин, повытаскивали нас из кроватей с криком: "Наших женщин приехали портить?" Мой новый знакомый уже хотел решить проблемы, так сказать, "без разговоров", но я его отвадил от этого занятия. В итоге, пришлось съехать досрочно и ночевать в машине. Я ему не стал говорить, но, видимо, эти пятеро ворвались к нам из-за меня. Не нужно было мне на кассе дарить кассирше сладости. Она выглядела уставшей и расстроенной, и я купил ей плитку. Это ещё одно ребячество того вечера после мармеладных зверей.

Нас тряхануло, и я проснулся. Очнувшись, я понял, что тряхануло меня во сне, а мы стоим и уже довольно давно. Оказалось, в тягаче неисправность. Я небольшой специалист в этом деле, пытался помочь, но поломка была серьёзной. Дальнобойщик, с которым мы ехали, вызвал помощь, а мне оставалось либо дожидаться вместе с ним, либо идти дальше и ловить следующую попутную машину. На прощание он сказал мне, что до ближайшего города километров пятнадцать-двадцать пути. И я пошел.

Я шел шесть часов. Думаю, что за это время я преодолел расстояние куда большее, чем двадцать километров, поэтому боюсь, что мой недавний знакомый совсем немного ошибся в своих подсчетах. Преодолев неопределённое расстояние за эти нескончаемые шесть часов, я свернул по указателю на старый асфальт, который не меняли, пожалую, лет сорок, и боюсь, что это был первый и последний положенный асфальт в этом городе. Что-то мне подсказывало, что обновления не предвиделось.

– Я оказался в малюсеньком городе, который застрял во времени, – продолжил он, – многие скажут, что маленькие города у нас в стране все похожи друг на друга и чаще производят грустное впечатление, я и сам успел после своего забытия посмотреть на разные города, но этот был какой-то особенный, город-призрак, на улицах почти не было людей, а тех, что были, я даже не замечал. У меня возникло ощущение дежа-вю, я как будто помнил эти времена, неуловимо чувствовал дух какого-то времени, но не мог понять, откуда этот ветер перемен.

Я понимал, о чём говорил Александр. И сейчас, по прошествии нескольких лет, в этом городе мало что изменилось. В кафе на столах так и лежат клеёнки, пиво наливают в тяжелые стаканы с ручками, люди предпочитают спортивные костюмы и галоши и не любят выходить на улицу. Город очень спокойный, но как бы это грустно не звучало, как будто бы мёртвый или уж, во всяком случае, подающий вялые признаки жизни.

– Я вошёл в этот город вечером, и меня он напугал, – продолжил он, – Я пошёл по, как мне казалось, центральной улице. Вдоль нее стояли двух-трёхэтажные дома с тёмными окнами, кое-где горел свет, но этого было мало, чтобы поверить, что этот город живёт яркой и насыщенной жизнью. Больше всего мне запомнился один дом. Из первого этажа торчала старая пристройка, а, может, это была часть этого жилого здания с самой его постройки, но выглядела она аляповато. Там некогда располагался магазин. Он пустовал и, судя по всему, уже давно: вывеска и большие панорамные окна покрылись грязью и пылью с дороги, на стёклах виднелись разводы, оставленные проливными дождями и ненастьями, а старая металлическая дверь хранила в себе историю частых попыток взлома и проникновения в никому ненужные помещения. В тот момент, я очень ярко ощутил то странное чувство, когда голова не помнит, а чувства и эмоции ярко отзываются на этот визуальный образ. Знаешь, такие фантомные боли. Может, я бывал в том городе, а может и жил когда-то. Или возможно во мне говорили воспоминания о каком-то определенном времени, которое сохранилось лишь в этих уголках ненужности.

Мимо меня пронеслась заниженная "Лада" кирпичного цвета, из которой доносились сильные и громкие басы какой-то клубной "толкотни". Жалея о том, что вообще сюда зашёл, я пошёл дальше в ту сторону, куда укатила машина и вышел, видимо, на главную площадь города. На площади стоял собор – большая относительно красивая церковь, скорее даже типовая, каких много. Понятное дело, что она была уже закрыта. Поднялся сильный, но тёплый ветер, и начал гонять пыль и песок по площади. Черт подери, даже счастливому человеку там было бы страшно одиноко, не говоря уже обо мне.

Я помню, как закурил – у меня оставалось несколько сигарет. Я вообще-то не особо курящий человек, но в такие минуты хочется именно подымить. Этакая мантра. Нужно было перевести дух. С первого раза закурить не удалось, но я всё-таки добил эту сигарету. И не было в мире тогда человека более свободного и более одинокого. Ну, это мне так казалось. Знаешь, люблю курить стоя, не двигаясь с места, поэтому я постоял немного прямо на площади, осмотрелся. Надо было где-то ночевать, а где? Денег у меня осталось совсем мало, но на место мне бы хватило.

Спустившись немного с холма, на котором стоял собор и где высилась вся центральная площадь, я, к своему удивлению, оказался на берегу… Естественно это был берег озера, а не моря, – улыбнулся мой собеседник. – Хотя с тем же успехом, что и берег озера, это мог быть берег реки. Но всё-таки это было озеро.

Я побрел вдоль берега, вглядываясь в глубь тумана, которым заволокло почти всё пространство передо мной и противоположный берег, если его вообще можно было увидеть. Озеро было огромным. Тишину нарушил приближающийся звук глухих и ритмичных ударов. Через минуту я расслышал, что это была музыка, и доносилась она всё из той же заниженной "Лады" кирпичного цвета. Машина подъехала почти вплотную к берегу, и из неё начала выбираться компания молодых ребят и девушек с громким смехом и матом. Я стоял неподалеку, поэтому постарался поскорее уйти оттуда, чтобы не привлекать внимания и не навлечь бед на свою странствующую натуру. Ускорив шаг, я отошёл от воды в сторону прибрежных зарослей и вдоль них побрёл дальше. Крики и хохот начали стихать, но по звукам я понял, что к той "ладе" потихоньку подтягивался местный колорит.

Когда всё стихло, я был уже где-то в конце городского пляжа и увидел понтон. Я сделал несколько шагов по нему, и этого хватило, чтобы оказаться на краю у воды. У меня захватило дух. Помню, водил дочку в музей. Там была картина какого-то французского художника. Это был один сплошной туман, нарисованный одним цветом. Вот примерно то же самое я тогда увидел вживую своими глазами. Настоящее природное искусство. Понять, где небо, а где земля можно было только по еле уловимой сквозь туман тени суши и деревьев на другой стороне озера.

Я стоял и так долго смотрел вдаль, что даже и не заметил, как ко мне сзади кто-то подошёл. Когда шаги раздались совсем близко, я опомнился и повернулся на звук. Сзади стояли трое. Молодые ребята: один по центру высокий, худой и лысый, двое других ничем неприметных, но приятных на вид парня, только взгляд – взгляд наиграно волчий. Они заглядывали мне прямо в глаза.

– Чего вам нужно? – спросил я.

– Закурить не будет? – ответил вопросом на вопрос лысый.

– Не курю, – ответил я и попытался обойти этих ребят.

– Врать нехорошо. Я видел, как ты курил на площади. Неместный? – сказал лысый, схватил меня со спины за плечо и, видимо дал знак остальным окружать меня, поскольку двое неприметных, как волки начали заходить с двух сторон, как бы невзначай, с видом "нам проблемы не нужны".

– Не ты, а вы, – сказал я и первым нанёс удар лысому прямо в челюсть. Удар оказался сильным, поскольку я бил рабочей правой. Лысый потерял сознание и упал в воду. Ему для этого много не надо было. Хоть он был выше меня на голову, я тяжелее, и одного касания хватило. Двое других оторопели от такой наглости и потеряли часть своего гонора. Сразу после удара лысому в челюсть второй хотел меня схватить, но я опередил его и съездил ему локтем в нос, ну и шлифанул разок коленом. Он тоже оказался вне игры. Третьего я толкнул ботинком в живот, но он успел отскочить и вытащить нож. Адреналину во мне было много, так что я ринулся прямо на нож, выбил его из рук этого парня, схватил его за шею, уронил на землю и разок прописал ему в нос. Даже вроде не сломал, но он отрубился.

Всё это произошло за несколько секунд. Я слегка перевёл дух, оттащил лысого из воды, чтоб он не захлебнулся, и заметил, что у меня футболка в крови. Я испугался, что зарезал кого-то, но оказалось, что зарезали меня – третий успел полоснуть по коже – небольшая царапина, но крови было много.

– Серьёзно?! – воскликнул я удивлённо. – Вы просто вот так взяли и дали отпор трём отморозкам? Это очень опасная затея, но я бы сказал вы храбрый человек, и вам сильно повезло. У вас остался шрам?

– В принципе, повезло, если бы всё было так просто, – задумчиво и очень тихо произнёс мой собеседник.

– Что вы имеете в виду?

– Да я о том, что такое бывает только в кино.

– То есть вы сейчас это всё придумали? Или это правда? Я запутался! Шрам-то у вас есть?

– Шрам есть! Только получил я его при схожих, но все-таки других обстоятельствах. Я стоял тогда на понтоне и услышал шаги позади меня. Я немного испугался, было уже довольно поздно. А я в незнакомом городе один. И испугался я не напрасно. Сзади стояли уже знакомые тебе ребята. По ним сразу видно, что им хочется помахаться. Они попросили закурить, и я отдал им последние сигареты. На моё добро они не скупились, поэтому каждый взял себе по сигарете. Я попытался их обойти, но они не пустили меня. Начали говорить что-то про мелочь на бутылку пива, что им не хватает. В общем, стандартный развод. Я сказал, что денег нет. В итоге, закрутилось: лысый ударил меня по лицу, и я упал в воду. Я попытался встать, двое толкнули меня обратно. Я пытался с ними как-то поговорить, но они не слушали. Когда я попытался встать, у меня не получилось, я снова пошатнулся, упал на колени и пополз к берегу на четвереньках. Эти ублюдки не унимались и, когда я подполз ближе, они стали бить меня ногами. Через какое-то время они натешились вдоволь и успокоились. Я потерял сознание, а когда очнулся через пару часов, оказалось, что их уже и след простыл, а вместе с ними пропал и мой рюкзак. К тому же уже светало. Я попытался встать, всё тело очень сильно болело, и было жутко холодно стоять мокрым на берегу. А потом я заметил кровь, много размытой крови на футболке, так что футболка казалась уже не тёмно-зелёной, а бордово-красной. Этот шрам, о котором я говорил, – он показал на правый бок чуть ниже рёбер, – я получил, видимо, когда упал на камни в воде.

– Неужели после всего этого вам не захотелось вернуться обратно или хотя бы обратиться за помощью в полицию или в больницу?

– Самое интересное, что нет. Я стоял на берегу весь в крови и чувствовал себя как никогда более живым. Я жил и ощущал это каждой частичкой тела и души! Я улыбался в тот момент! Подняв глаза к небу, я заметил, что что-то блеснуло ярким светом вдалеке. Я спустился взглядом чуть ниже и увидел на противоположном берегу, на острове храм. Не знаю, что произошло со мной в ту секунду, но я испытал непреодолимое желание оказаться там. Мне нужно было именно туда. Может, моё тогдашнее состояние диктовало поведение, а, может, во мне заговорил внутренний голос. Я смотрел в сторону того острова, и он казался мне раем на земле, я чувствовал успокоение и единение с тем местом. И знаешь, я наплевал на все эти увечья. Я просто пошёл туда. Дорогу я узнал на заправочной станции на выходе из города – городок маленький, так что далеко идти не пришлось. Народу на улице было мало, а кто был не замечал моего состояния. Только продавец на заправке поинтересовался, не нужна ли мне помощь. Я отказался. Я очень чётко решил, где и как я хочу получить эту помощь, тем более что порез был не очень глубокий. А всё остальное я смыл водой ещё там на берегу, после того, как мне явилось откровение.

По словам продавца, я увидел на том берегу монастырь, и идти до него предстояло 7 км. Путь оказался не таким легким. Кровь продолжала медленно сочиться, более того я не ел уже около суток. Первые километры я прошёл довольно бодро, а вот дальше мне с каждым шагом становилось всё страшнее и страшнее за свою жизнь. Хоть здравый рассудок и утверждал, что умереть будет непросто, даже если я очень сильно этого захочу, но мне начало казаться, что я не смогу дойти и останусь в этом лесу умирать в одиночестве.

Добрался до ворот я уже, когда солнце поднялось в зенит и началась страшная жара. Мне напекло голову, и я потерял много крови, поэтому когда я вошёл в монастырь, сил не оставалось, у меня начинался жар и бред. Я схватил первого попавшегося человека в рясе, прокричал, что мне нужен настоятель и потерял сознание. Помню, что просыпался несколько раз, требовал оставить меня в монастыре и внести в церковь и еще что-то странное. Очнулся я в так называемом лазарете, не зная, сколько времени прошло с момента моей потери связи с реальностью. Я сразу понял, что это не больница и что я точно ещё на территории монастыря. В течение часа меня никто не беспокоил, лишь из открытого окна доносился шум ветра и листьев и редкие голоса.

Никогда не догадаешься, что я сделал потом…

– … – я даже не стал ничего отвечать, поскольку был просто потрясён всей этой историей и, честно говоря, от этого человека можно было ожидать чего угодно. На моём лице отразился немой вопрос, который был подхвачен собеседником, и он продолжил.

– Когда ко мне пришел поговорить настоятель, я сказал, что не помню, как здесь оказался, что со мной случилось и что самое важное, кто я. Вот такой жизненный парадокс. Я знал, что при мне ничего, кроме одежды, не было, – документы и остатки денег ушли вместе с "тройкой игроков" у озера, поэтому волноваться, что меня раскроют, мне не пришлось. Я просил их дать возможность остаться на некоторое время здесь, пока не приду в себя. И вот я прихожу в себя до сих пор. Мы здесь живем натуральным хозяйством, сами сеем, сами собираем, вспахиваем. У нас есть домашний скот: молоко, творог, масло – всё своё. Здесь чудесно. Есть свои минусы, конечно… Курить нельзя… Не хочешь немного пройтись?.. – предложил он мне. Мы вышли за ворота монастыря и пошли вдоль берега. Отойдя на приличное расстояние от ворот, он достал из кармана сигареты со спичками и закурил.

– Сколько? – спросил я.

– Что сколько?

– Сколько вы здесь?

– 6 лет. И поскольку здесь никто не знает о моей прошлой жизни, то мне дали новое имя и крестили. Так сказать, "в миру" я Александр Игнатьевич Волкострелов, а здесь послушник Авдикий.

Через некоторое время после того, как я оказался тут, я писал жене. Она потом приезжала. Мы виделись здесь за оградой. Она плакала, много говорила, а я всё больше молчал. Она любит меня, но я это уже не я. Сам знаю, как гнусно звучит, но вернуться было бы для меня преступлением против самого себя. Ох, и натворил я бед. Но есть у меня внутреннее ощущение, что всё развивается так, как должно развиваться, и я сам не знаю, где окажусь завтра. Но всё-таки мне кажется, что завтра я проснусь от первых лучей солнца, которые проникнут в моё окно. Здесь мой дом. Здесь моё сердце.

***

Я встретил этого человека уже довольно давно. Лет пять назад. Кто-то скажет, что пять лет – это как будто вчера, но для каждого из нас время течет по-разному. Оборачиваясь назад, я понимаю, как быстро пролетели эти годы, по пальцам можно пересчитать, все к ряду на одной руке поместятся, а если задуматься, то это была целая жизнь, огромная и важная эпоха, частью которой, думаю, был и этот человек.

Спустив эти пять лет в казино жизни, я снова оказался неподалёку от этого монастыря. Грех было не заехать. Может, этот послушник-монах Александр уже меня и не помнит, может, я вообще один из сотни таких же слушателей, кому он все эти годы рассказывал историю своей жизни, или же, возможно, он уже не живёт в монастыре, а вернулся в семью и теперь живёт еще одной другой жизнью.

Я не искал встречи, но хотел, чтобы она произошла. Просто приехал в монастырь, оставил машину на парковке возле, прошел ко входу. Прогулялся по территории. Хотел сфотографировать, но обнаружив запрещающую табличку, не стал нарушать внутренних порядков, как, впрочем, и не стал получать "благословение на фото и видео съемку". Я вообще не люблю делать много фотографий. Настоящая фотография должна что-то значить для человека, нести какой-то смысл. Не нужно делать фото, нужно просто раскрыть глаза пошире и жадно впитывать этот мир, фотографировать его, только не телефоном или фотоаппаратом, а своей памятью.

Я сел на ту самую скамейку, точнее, на новую скамью, которая стояла на том же месте взамен старой – в монастыре за время моего отсутствия произошла реставрация, которая оживила архитектуру, но, как мне кажется, несколько притушила особый дух, который витал здесь раньше. Но, не могу не признать, что всё в этом мире требует обновления и очищения. Я сидел на скамье, осматривал купола, территорию, туристов, которых значительно прибавилось с тех пор, искал глазами знакомое лицо, но узнавания не происходило, и я пошёл дальше. Подставляя своё бледное лицо под лучи летнего солнца, я прошёл ко входу в храм. Левее от храма, поодаль, куда не было тропинки для туристов, виднелся двухэтажный дом послушников. Вокруг дома был огород, там копошился человек. Было далеко, и я не мог разглядеть этого человека подробнее. Я решил обойти храм, чтобы найти тропинку к тому дому или хотя бы просто подойти поближе. За поворотом я наткнулся на мужчину в рясе.

– Прошу прощения! Добрый день. Вы не поможете мне? Дело в том, что я хотел бы поговорить с одним послушником. Его звали Александр, но, когда я говорил с ним несколько лет назад, он сказал, что это его имя "в миру", так, кажется, он выразился, а здесь все зовут его Авдикий. Он ещё здесь?

– Я вас понял. Идёмте.

И он меня повел туда, куда я собирался идти, за храм.

– Вот. Прошу.

Он указал рукой немного в сторону. Я повернул голову и увидел несколько цифр на тёмном фоне и выгравированное имя "Авдикий". Это было маленькое монастырское кладбище. А передо мной стояли два почти свежих камня. На одном имя моего знакомого, на другом ещё одно неизвестное мне. Но что странно – дата смерти одна.

Я немного завис, пытаясь осмыслить все происходящее. Неожиданно для меня это стало потрясением. К горлу подступил комок, и внутри стало как-то тревожно.

– Они погибли два года назад в автомобильной аварии недалеко отсюда на федеральной трассе, – прервал молчание монах.

– Они?

– Да. Авдикий и наш настоятель Архимандрит Даниил, – сказал человек в рясе и продолжил, – А откуда вы узнали, что его имя Александр. Даже мы здесь об этом не знали. Вы были знакомы раньше?

Я вздохнул и сказал: "Это долгая история…"

Я вышел из храма. Сел в машину и поехал. Дорога была хорошая, но узкая и извилистая. Она пролегала через серию маленьких островов, связывала их воедино и представляла собой одну единственную дорогу к монастырю и из него. Сам монастырь стоял на самом большом острове посреди огромного озера. Я остановился на обочине и спустился к воде. По обочинам было много деревьев и зелени, в этих зарослях прятались "дикари" – любящие так называемый дикий отдых туристы, которые разбивали на берегу палатки и жили там месяцами, наслаждаясь купанием и свежим воздухом. Я же выбрал спуск к воде побезлюднее. Немного постояв у кромки воды, я скинул с себя всю одежду и вошёл в воду. Она произвела бодрящий эффект, но холодно не было – было приятно и свежо. Солнце отражалось от воды, а его лучи пронзали воду насквозь. Впереди виднелась цепь островов, покрытых слоем буйной зелени. Ветви деревьев свисали над водой и касались листвой водной глади, оставляя на ней рябь. Однако воду это не мутило. Она была кристально прозрачной, что меня удивило тогда больше всего. Я подумал: "А ведь нам бывает легче и приятнее всего в жизни, когда нам тоскливо и скучно! Именно тогда мы больше всего ценим жизнь." – подумал и нырнул с головой в воду.