Странная жизнь

Странная жизнь.

У шизофреников это называется "терять время", но Александр не был шизофреником, он чуть больше часа назад вышел из дома в свой законный выходной, чтобы купить продуктов на неделю. А сейчас он стоял на троллейбусной остановке с пакетом продуктов в каждой руке и не помнил, кто он и что он тут делает. Кажется, в медицине есть понятие "Истерическая амнезия". Больной забывает все, что касается его личности до потери памяти, иногда отождествляет себя с другой личностью. Мозг словно бы вытесняет всё, что связано с сильными личными переживаниями. Но теперь уже никто не знает, что могло произойти в жизни Александра такого яркого и мощного, чтобы он мигом забыл всю предыдущую жизнь. Может, только если она, наоборот, была настолько скучна и однообразна, что мозг решил затолкать всю эту скуку подальше и начать жить заново.

Он открыл глаза и увидел мир. Вот остановка, на табличке мелким, еле различимым шрифтом написано "Остановка Сиреневый бульвар". Два дома друг напротив друга, настолько же разных, насколько первые тридцать семь лет Александра и последующие несколько.

В руках пакеты с продуктами – я ходил в магазин. А я откуда тут? И как меня зовут? Что произошло? Как же так – ничего не помнить!!!

– Простите, женщина, вы не со мной?

– Нет. Мужчина, не подходите! Держите себя в руках!

– Вы меня не узнаете? Не знаете, кто я?

У женщины глаза чуть на снег не выпали.

– Понятия не имею, родной. Иди, куда шёл.

– А куда я шёл? – спрашивал он себя, отходя в сторону.

Александр побоялся садиться в транспорт, пошёл пешком. Он не знал, куда ему нужно идти, он даже понятия не имел, какой это город. Поэтому просто шёл по наитию.

Может, по дороге встретится кто-нибудь знакомый?..

Зимой темнеет рано, а времени прошло уже достаточно. Он не заметил, как прошёл уже несколько улиц, оказался в ещё одном совершенно незнакомом ему месте, и что самое главное, напрочь забыл, как дошел сюда, так что вернуться в начальную точку координат, на остановку, уже не представляется возможным.

К тому моменту в квартиру Александра, которая находилась примерно в километре от него, стоило бы лишь вернуться на несколько сотен метров назад, повернуть на ближайшую улицу и пройти в самый её конец, зайти во двор, первая парадная по левую руку, почти напротив заправочной станции, вернулась его жена с его же дочкой семи лет. Они вернулись с прогулки, и женщина очень удивилась, что "наш папа" ещё не пришёл. Она попыталась ему позвонить на мобильный, но тщетно: знакомая мелодия, прорываясь сквозь гудки зазвучала в соседней комнате. Он забыл телефон. Вот это фатальное совпадение для одного дня!

А ему самому и в голову не пришло, что нужно поискать телефон по карманам. А, может, он не знал, что такое мобильный телефон? Может, и это вылетело из его головы.

Честно говоря, становилось холодно, и руки катастрофически затекли от пакетов. Их было невозможно нести. Александр почувствовал голод – то немногое, что он не забыл, чувство голода, когда внутри все сворачивается в тугой клубок, и ты начинаешь представлять, как кладёшь в рот кусок хорошо прожаренного мяса, масло стекает по губам, рот наполняется слюной, и ты хочешь еще и еще, и хорошо бы всё это под соусом.

Он присел на скамейку, располагающуюся вдоль улицы, немного поодаль, рядом с деревьями на небольшой аллее для прогулок мамочек с детьми, и начал изучать содержимое пакетов.

Наевшись бастурмы, булки и запив всё это питьевым йогуртом, он обнаружил три пачки сигарет и зажигалку в кармане брюк. Закурил, благо он помнил, как это делается. Хоть что-то радостное за этот вечер.

В это время жена обзванивала всех друзей, приятелей, знакомых, больницы, подняла на уши всех своих влиятельных "бывших", которые могли хоть чем-то ей помочь. Пока тишина. Позвонила в милицию – человек пропал:

– Ждите! Раньше, чем через 36 часов, мы поиски не начнем. Таков закон. Еще вернётся. Поверьте мне, 99% возвращаются. Загулял с друзьями, мало ли что ещё. Объявится!

Позвонила соседке, объяснила ситуацию, оставила ребёнка с ней, а сама пошла искать по району.

Когда я услышал эту историю, она показалась мне безмерно ироничной. Подумать только два человека потерялись буквально в трех соснах. Представьте себе, когда жена Александра пошла его искать, она дважды проходила мимо него по противоположной стороне дороги. Вот только на улице поднялась метель, и ни черта не было видно, да и пакетов у него в руках не было. Он их оставил возле скамьи, а хлеб раскрошил птицам, тем, что не успели улететь или наоборот, как снегири, прилетели в стужу. Выглядит, как жест отчаявшегося человека. Однако уже довольно подмёрзший Александр пошел дальше по проспекту в надежде найти место где погреться и спокойно обдумать ситуацию. И он нашел его. Буквально через двадцать минут он набрел на большой столб с ярко-синим знаком "М". Точно, метро!!!

Он направился к зданию какой-то космической архитектуры позднего советского периода. Внутри он впервые за последние несколько часов почувствовал что-то знакомое, это запах смеси гудрона и мазута, которыми смазывают шпалы, и чем так характерно пахнет больше даже в петербургском метрополитене, нежели в любом другом. Но этот запах только поманил, но ничего не дал. Запах как запах.

Главное, что стало тепло. Руки покраснели и стали отогреваться, пальцы ног пронзили тысячи игл. Он подошёл к кассам, там были очереди, рядом висели расценки на проездные карточки и абонементы. Что он искал, было непонятно даже ему самому, но мир вдруг окрасился в другие краски – одно движение век, моргнул, и теперь всё иначе, всё другое. Далее он прошёл к лавке "первой полосы" и стал осматривать лица на обложках газет и журналов, названия книг.

– Вам что-то подсказать?

Александра от этой фразы как будто холодной водой охолонуло. На миг показалось, что эта женщина может его знать. Он пристально посмотрел ей в глаза, чем безумно её смутил. Но нет, она не знает.

– Нет. Спасибо.

Он прошатался по вестибюлю 30 минут.

– Добрый вечер, гражданин! Документы будьте любезны! – обратился к нему сотрудник полиции.

–Документы?.. Документы!!! Точно! Дурья моя башка! Да, конечно. Минутку.

Он начал елозить по карманам с бешеной скоростью эпилептика, чем сильно встревожил итак несколько пугливого молодого парня в форме полицейского.

После осмотра нескольких карманов, Александр понял, что документов при нем нет, есть только кошелек. Он испугался. Во-первых, он не знает, как его зовут, и кто он такой, во-вторых, подозрительно шатается здесь уже полчаса, в-третьих, он решил, что его сочтут за пьяницу и запрут на сутки в обезьянник. А может… В общем, это один из тех случаев, когда испугался на животном уровне, словно почувствовал, что дело закончится не лучшим образом, если он скажет:

– Извините, документов нет!

– Пройдемьте со мной до выяснения! Как вас зовут?

– Не знаю.

– Ясно. Шутить, значит, любите…

Ничего хорошего.

Сделав вид, что пытается рукой пролезть в дальний карман брюк, он выждал момент, когда полицейский потеряет бдительность хоть на секунду, и дал дёру оттуда со всей остервенелостью, на которую был способен переваренный йогурт с бастурмой.

– Стой!

– Да оставь ты его! Тебе нужны проблемы? – прозвучал голос старшего.

– Но он же…

– И пусть бежит. Наше дело – метро. И пока тут все в порядке, тебя не должен волновать этот полоумный. Ясно?

– Так точно!

Александр выбежал на улицу и бежал еще метров триста, пока не понял, что сзади никого нет. Он остановился. В груди жгло, как будто глотнул вместо воды острого соуса, в ногах появилась тяжесть.

Он огляделся вокруг. Ничего знакомого. Это игра переставала быть увлекательной. На улице темень, часы на руке говорят, что уже половина девятого! Где ночевать? Что делать? Бумажник!!! Точно! Отлично, где он … там?

А бумажник-то выпал из кармана прямо там, в метро, в тот момент, когда он дал дёру.

– А этот припадочный кошелёк обронил! – как-то слишком радостно, а может, иронично сказал молодой парень-полицейский, – значит вернётся.

– Есть там чё? – спросил старший.

– 200 рублей, кредитка, куча визиток и скидочных карт и …права на имя Волкострелова Александра Игнатьевича…

– Бумажки можем приватизировать…

Александр Игнатьевич издал истошный рёв негодования на самого себя, на сегодняшний день и весь этот мир, в котором происходит нечто подобное.

«А что если я преступник? – подумал он, – значит мне нельзя соваться в полицию! Или, наоборот, лучше сунуться и сдаться по-хорошему. Так стоп! Никакой я не преступник! Я просто не знаю, кто я. За это не сажают в тюрьму.»

Представьте себе, идёте вы домой с работы, а мимо вас проходят люди, и среди них есть вот такие вот Александры, забывшие умышленно или нет, кто они такие. А чем, скажете вы, я им могу помочь? – и будете правы. Мы ходим на работу и возвращаемся с неё, носим сумки с продуктами из магазина, посещаем бары или кино по выходным. И всё это как-то механистично. Как-то грустно и неинтересно. Как-то однообразно. Для нас сказать "привет" приятному человеку в метро – сродни самоубийству с одной и другой стороны: один рискует глупо выглядеть, другой примет вас за психа или испытает неловкость. Но неловкость – это то же человеческое чувство. Так почему же его стоит бояться и избегать, если оно нам свойственно так же, как чихание или мочеиспускание? Хотя последний пример не совсем удачный. Что же выходит: для нас попросить сигарету у незнакомого – это нормально, а познакомиться в толпе немыслимо? Мы тяжело больны в таком случае!

А между тем, Александр решил пойти в полицию. Поэтому он начал подходить к прохожим, у кого лицо не кирпичом, и кто хоть немного источал доброжелательность к миру, но никто понятия не имел, где искать ближайшее отделение полиции-милиции.

– Дядя! – произнёс чей-то звонкий голос.

Александр обернулся – никого. Опустил глаза. Внизу стоял милый мальчуган лет семи с ранцем за плечами:

– Я слышал, вы спъяшивали у пъяхожих, где можно найти дом полицейских! Вам нужно идти пъямо несколько километъов. А потом повеънуть направо. Там будет желтый дом. Вы его увидите. – буква "р" этому парню никак не удавалась, но он был настолько серьёзен в своих советах и побуждениях, что походил на мужичка, только ещё совсем маленького.

– Спасибо, родной. А ты чего один тут в такой час с чужими разговоры ведешь?

– А я маму жду из магазина! И я уже не маленький, я тхэквондо знаю.

Этот парень заставил уже довольно угрюмого Александра Игнатьевича улыбнуться от уха до уха самой широкой своей улыбкой. Он уже не помнил, когда в последний раз так улыбался. В принципе, он не помнил, когда вообще в последний раз улыбался.

– Ладно, беги, пострелёнок!

– До свидания!

– До свидания!

Я сказал "пострелёнок"?! Жуть! Видимо, мне вообще всю голову отбило.

Иронизируя над собой и улыбаясь при мысли об этом маленьком мужичке, Александр направился к отделению полиции.

Войдя в здание, он направился к окошку "Дежурная часть". За окном, что удивительно, сидела женщина с таким выражением лица, как будто она за обедом съела не один, а даже два незрелых лимона.

– Добрый день! Мне нужна ваша помощь!

– Интригует… – сказала женщина, не отвлекаясь от какого-то документа – журнала звонков и заявлений, видимо.

– В смысле?

– Дальше, гражданин! Дальше!

– Дело в том, что я вышел из дома, и… Как бы это сказать…

– Хоспади, говорите, как есть, – манерно вскинула брови дежурная.

– Ну, я вышел из дома и забыл, кто я и где я нахожусь!

– Употребляли спиртное? – спросила она так, что показалось, здесь каждый второй забывает, как его зовут, и вообще это абсолютно нормально – дело на одну трубку, как говорил Шерлок Холмс.

– Думаю, нет. От меня не пахнет. И чувствую я себя нормально. Но вот вы спросили, и я не совсем уверен. Я ведь не помню.

Кажется, женщина несколько смягчилась к этому на её взгляд нелепому человеку. И теперь уже легко и спокойно, на выдохе, без каких-либо обертонов безразличия или раздражения в голосе, я бы даже сказал, с пониманием, произнесла:

– Поднимайтесь на третий этаж. В 307 кабинет к участковому. Вам повезло, что он ещё здесь.

Прозвенел звонок.

– Алло. **ое отделение полиции слушает. Дежурная часть…

Дальше он не слышал этот несколько визгливый голос.

Если бы эта женщина проявила хоть малую толику находчивости, то смогла мы связать два события – звонок трёхчасовой давности от женщины, потерявшей мужа, и появление мужчины, не помнящего, кто он такой. Но, видимо, она была слишком поглощена бессмысленностью своего существования.

Александр поднимался к участковому.

– Добрый вечер!

– За дверью минутку подождите.

Он сел на металлическую скамью. Ему в лицо дышал портрет, вернее фотография, начальника отделения. По бокам были ещё фотографии, но он запомнил эту. Лысина и щенячьи глаза, которые как бы молили: "Забери меня отсюда, пожалуйста. Я устал. Я слишком стар для всего этого."

– А я-то как устал, ты не поверишь…Вы не поверите, – невольно сказал Александр вслух неожиданно даже для самого себя.

– А к нам-то зачем пришли, раз устали?.. – послышался голос из-за спины. Александр вздрогнул. Участковый стоял возле него и уже несколько секунд наблюдал за этим фарсовым этюдом, – Дома не сидится… Что вам? Проходите.

Они вошли в кабинет, в котором стояла атмосфера переезда. Казалось, что участковый недавно вступил в должность, а ранее здесь обитал кто-то другой. А может, это чисто наша народная потребность постоянно всё переставлять с места на место: перестановка дома, на работе, в магазине. Каждые год-два, а то и раз в пару месяцев, чтоб внести элемент чего-то нового и авантюрного в жизнь.

– Понимаете…

"Дм. С. Луковецкий" гласила надпись на шевроне служебной куртки, которая аккуратно висела на стуле. Вообще Александр Игнатьевич начал замечать, что после так называемой "перезагрузки" его голова начала впитывать многое как губка: детали одежды, различные мелочи. Это не отнимало у него рассеянности, но в данном случае помогло избежать маленькой неловкой ситуации.

– …Дмитрий Сергеевич…

– Семенович…

– Ох, простите.

– Похвальная наблюдательность. Так что у вас?

– Понимаете, я не помню кто я…

– Вот это поворот! – серьёзно сказал участковый, не скрывая при этом иронии к происходящему. Чёрт подери, а чёрного юмора у ребят в этом отделении не занимать. – Так… А теперь давайте по порядку. Что помните?

И Александр рассказал участковому всё, что, как ему казалось, могло помочь в установлении личности.

– Значит так… Сейчас вы напишите мне заявление, где подробно опишите ситуацию. Объясню, что вам предстоит. Некоторые выводы я уже сделал. Сейчас мы вызовем врача. Он установит возможность травм головы, в общем, сделает свою работу. Далее мы снимем ваши отпечатки пальцев и сфотографируем – будем пробивать вас по базе. Не пугайтесь! Пройдёмте.

Они вышли в коридор, где снова столкнулись с целым отрядом глаз, взирающих со стен.

– Вот стол, ручка, бумаги завались. Пишите. Я сейчас вернусь.

Он запер дверь на ключ и пошёл к лестнице. Александр присел на скамью, взял белый лист бумаги, который показался ему очень похожим на его сознание сейчас – белый, пустой, опустошённый, абсолютно чистый и такой хрупкий. Что и как писать? Обдумывание каждой строчки давалось с великим трудом, и обдумывая каждое слово, он смотрел на стены, как бы прося о помощи. Вдруг он заметил в рамке знакомое лицо. Это было лицо участкового. В кабинете он казался таким уверенным в себе: резкие и короткие фразы, пронзительный взгляд, – а на фотографии это был взгляд мальчишки, добрый, тёплый, безопытный, так сказать. "Видимо, он всё-таки давно здесь работает" – подумал Александр и продолжил выводить буквы на бумаге.

Тем временем, Дмитрий Семенович Луковецкий спустился вниз в "дежурку".

– Поздравляю, друзья! У нас потеряшка! Надо сделать фотографии, снять пальчики.

Ребята, сделаете? Кто у нас сегодня дежурный по разборам? Серый, ты? Сделаешь?

– Ёклмн… Что ж за день-то сегодня такой? – сказал Серый, который был раза в два шире участкового в плечах, и на голову ниже, – да сделаю я, иди! – добавил он с внутренней грустной улыбкой в то время, как его лицо выражало усталость и полное отсутствие жизненных сил.

– Врача я сейчас вызову и заявление приму. Сам, – словно извиняясь, добавил он в ответ на взгляд коллеги.

– Вот моё заявление… Уж и не знаю, как я ещё не разучился писать, – сказал Александр с добродушной улыбкой.

– Благодарю, – ответил ему участковый, принимая заявление. – И ещё: забыл вас предупредить. Скоро приедет врач, но ночь и день вам придётся провести в изоляторе временного содержания. До тех пор, пока мы не пробьём вас на криминал, отпустить, к сожалению, не можем.

– Хорошо, – сказал Александр, но эта новость его мало обрадовала. "Хотя чего я ожидал, собственно говоря, номер в пятизвездочном отеле?" – подумал он про себя и добавил: "Я забыл сказать. Час назад я был в вестибюле метро и обронил там свой бумажник. Звучит странно, но это был мой последний шанс узнать что-то о себе.

– Нуууу… – начал участковый, – тут мы уже вряд ли поможем. Подадим заявку, конечно, но метро – это такое дело… Кто мог подобрать ваш бумажник?.. Концов не сыщешь. Что за станция?

– Я не знаю.

– А территориально где находится, объясните?

– По соседней улице прямо далеко идти, километра четыре.

– Значит, Гражданка. Ясно. Так, погодите. А почему вы так уверены, что там обронили? И если уверены, почему сами за ним не вернулись?

– Дело в том… – Александр замялся, не зная, что сказать, поскольку правда звучала как-то не в его пользу, а врать значило самому себе вредить.

– Ну же, гражданин! Чего вы мнётесь?!

– Дело в том, что я убегал от полиции, – как-то мягко по-детски, потупив взгляд, сказал Александр Игнатьевич.

– Что? – вырвалось у участкового.

– Вы поймите, они попросили предъявить документы. У меня их не было. Я нащупал бумажник. Но заглянуть в него не успел. Выгляжу я странно. Вообще всё, что сегодня со мной происходит странно. Я испугался, что меня примут за наркомана, пьяницу. – В голосе появилось волнение, и Александр, задыхаясь, начал говорить громко и отрывисто, с раздражением на самого себя, – Я, может, и есть наркоман или пьяница. Я не знаю. Вы поймите. Вот и побежал.

– Ладно, успокойтесь. Попробуем разобраться.

На лестнице послышались шаги. Это Серый нехотя, шаркающей походкой, поднимался наверх.

– Сейчас вами займутся, – сказал участковый Дмитрий Семенович и скрылся за дверью своего кабинета, забрав с собой заявление и неозвученные ответы на немые вопросы Александра.

– Будьте любезны, – сказал Серый, не останавливаясь, и направился в другой конец узкого коридора, позвякивая ключами от кабинета.

Александр не очень хорошо понял, что значило это "Будьте любезны", он просто молча встал и направился за мужчиной в форме к кабинету.

Напряжение в висках начало зашкаливать. Казалось, что кто-то с неимоверным усилием сдавливает голову с обеих сторон невидимыми ладонями в попытке её раздавить. Когда они вошли в кабинет, оперуполномоченный щёлкнул выключателем, и дневной свет всех четырёх ламп кабинета врезался в глаза Александра Игнатьевича, учинив им немало неприятностей.

"Будьте любезны!" – сказал полиционер и указал рукой на стул, как бы приглашая гостя отделения присесть. Видимо, "будьте любезны" было любимой фразой этого господина полицейского, и он повторял её по сотне раз в день. Может, эти слова были тем немногим, от чего он ещё получал удовольствие в своей работе, из раза в раз повторяя это "будьте любезны" по отношению к понятым, свидетелям, преступникам, дебоширам, наркоманам – всем тем, кто был частью его профессиональной деятельности, а значит и частью его непростой жизни.

Сеанс снятия отпечатков и фотографирования прошёл успешно. Александр на секунду испугался, что будет вспышка от фотоаппарата, и она снова причинит боль глазам, и поэтому, наверное, на фото выглядел изрядно напряжённым, но это, в любом случае, неудивительно – день выдался непростой. За сегодня он успел многое, например, забыть себя.

Приехал врач. Маленький старый человечек с лысиной и эспаньолкой, говорил он дрожащим голосом в нос и, казалось, постоянно во всем сомневался, хотя мастерство его не могло ускользнуть от взгляда наблюдательного человека, – движения его были отточены и выверены до миллиметра. Все, что он говорил, он сам же и подвергал анализу, из-за этого казалось, что он не доверяет самому себе. Врач осмотрел Александра Игнатьевича и пришёл к выводу, что никаких видимых повреждений тела или головы нет, за исключением нескольких старых синяков на локте и коленке. Единственное, что не давало покоя врачу – в прямом смысле не давало покоя – это головная боль и тошнота, на которую жаловался пациент. Это могло быть симптомом сотрясения, сотрясение же могло объяснить всё – нужно делать снимок.

Снимок отложили до выяснения всех обстоятельств дела, а Александра Игнатьевича поместили в изолятор временного содержания до утра, по крайней мере. Ночью ему не спалось, да и отделение, надо сказать, не дремало. Район, казалось, был довольно спокойный, но то и дело воздух разрывало верещание телефона, и дважды приходил наряд, приводя с собой "нарядных" – одних, судя по всему, задержали за драку – как выяснилось позже, это были дядя и племянник. У племянника был разбит нос и подбит глаз, а дядя же светил кровавыми костяшками и разбитой губой. К утру оба успокоились и уже больше наезжали на господ полицейских, нежели друг на друга. Между ними уже не было ни следа ночной ссоры – а их родственникам и друзьям, наверное, даже могло на миг показаться, что они ещё больше сблизились после случившегося.

Вторая банда – так называемая, местная интеллигенция, судя по всему – была задержана за шум и распитие спиртных напитков в неположенном месте. Хорошо, что всех их поместили в соседний обезьянник.

Под утро Александр немного задремал, а проснулся от громкого высокого женского голоса, который доносился от окошка дежурной части. До Александра долетали обрывки фраз, он встал и подошёл поближе к решётке.

– Как это не можете… Это мой муж… – говорила женщина.

– Вы его даже не видели еще… Не положено… – отвечала визгливая дежурная.

– Вот его документы…

Две возмущенные женщины, и их не менее возмущенные голоса, – подумал Александр.

Потом раздался еще чей-то голос, только теперь мужской, но его Александр Игнатьевич уже не слышал. Хотя, пожалуй, нетрудно было догадаться, что это был голос участкового или того усталого опера.

Где-то через десять минут в помещение, куда выходили решётки камеры, влетела возбуждённая женщина, повертелась из стороны в сторону, недоуменно обернулась, и воскликнув: "Саша!" – бросилась к решётке, за которой сидел добровольный пленник. Сразу же за ней в комнату вошел участковый. Оказалось, что ночью в голове женщины, которая сидела на телефоне в дежурной части и которая первая встретила Александра в отделении, произошёл некий инцидент: обстоятельство звонка от женщины с заявлением о пропаже мужа и обстоятельство появления в здании отделения полиции забывшего свою личность мужчины столкнулись на пересечении двух извилин, вследствие чего в кровь попали сомнения, которые она высказала участковому. Я сейчас иронизирую, но, на самом деле, это небывалая удача, как бы странно это не звучало, учитывая весь калейдоскоп событий. Редко, когда люди находятся так быстро, я бы даже сказал, что люди вообще в таких случаях редко находятся. Так что это была удача!

Жена была крайне взволнована, но, знаете, Александру Игнатьевичу с ней безумно повезло. Она не кричала, не издавала никаких нечленораздельных воплей, её предупредили обо всем, что произошло, и несмотря на то что по ней было видно, что вся эта ситуация произвела на неё колоссальное влияние, она поборола в себе эмоции. В её глазах поблескивали слезинки, которые она сдерживала из последних сил. Взяв себя в руки через неимоверное усилие, она смахнула тыльной стороной ладони слёзы с глаз, протянула правую руку Александру и сказала: "Саша, пойдем! Ты…" – она запнулась, – "…Я не знаю, ты, может быть, не понимаешь, кто я, но я твоя жена, Саша!" – и одна предательская капля скатилась по её щеке.

– Пойдёмте, ко мне в кабинет, – предложил участковый, чья смена, видимо, подходила к концу, – поговорим там.

***

– Вот так, собственно говоря, я и превратился из "потеряшки" в "найдёныша", – улыбнулся мой собеседник – мужчина на вид лет тридцати пяти – сорока с пышной коричневой бородой и очень добрыми улыбающимися глазами. В этих глазах было много решимости, но в то же время они как будто постоянно за что-то извинялись.