Декорации

Бенджамин

Безуспешные попытки выйти на связь с Пилигримом не прекращались уже четыре часа. Бенджамин был оповещен в то же мгновение, когда Агата информировала ЦРТ, и, прибыв в Центр Управления Полетами, он отменил все свои встречи. ЦУП был под управлением Георгия Мирина, человека, к своим пятидесяти годам, умело руководившего полетами в космос – как спутников, так и кораблей.

Огромный зал, именуемый командным центром, имел круглосуточную связь, как с орбитальной базой земли, так и кораблем пилигримов и с марсианской базой. Большие экраны занимали три стороны зала: три метра в высоту и пять в ширину. На том, что был основным терминалом связи, передавалось изображение Агаты и других космонавтов. Экраны по левую руку во всех подробностях проецировали схему полета корабля, движение планеты и, в отдельных окнах количеством тридцать штук, Новый горизонт, изображение которого передавалось с роботов, круживших вокруг для возможного перехвата космического мусора и визуального контроля за состоянием. Экран по правую руку – это множество параметров, графиков с информацией о станции, которая сейчас была на связи со всеми. Десятки сотрудников в данный момент занимали свои места, постоянно переговариваясь и перебирая варианты причин происходящего.

– Итак. На данный момент связи с Пилигримом нет. Визуальное подтверждение с телескопов точно дает понять – антенны целы, как и сам корабль. С Нового горизонта сигнал поступает, есть небольшая задержка, но это погрешность. Значит – проблема внутри корабля. Агата, ты курировала экипаж и последняя, кто общалась с ними, было что‑то требующее внимания?

Это была словно речь, трактующая последние события, явно под определенным углом, дабы подвести все это к конкретному человеку, допуская обвинение.

– Нет, – твердо произнесла Агата, взяв защитную позицию, – как раз после диалога команды с твоим психиатром, я говорила с капитаном корабля, Филиппом, и связь оборвалась. Запись нашего разговора есть в архиве, так что я бы сосредоточилась на другом вопросе.

– Это важный вопрос, – Бенджамин смотрел строго на Агату, она же отвечала взаимностью, – человеческий фактор был и остается одним из самых главных нерешаемых проблем.

– Я не прошу отвергать вариант. Но даже если и так, исправить это пока невозможно. Уверена, психиатр подтвердит, причин для подозрения индивидуального или коллективного нарушения приказов и обязанностей – нет.

– Доктор, вы это подтверждаете?

Белла появилась рядом с ней на экране.

– Я согласна с Агатой. Ни один член команды не вызвал у меня сомнений в своей компетентности. После я детально изучила записи наши диалогов, сделав отчет, который уже отправлен. Никаких явных признаков расстройств психики не было замечено.

– Но это не значит, что их нет… – задумчиво произнес Бенджамин и будто обмяк, что не осталось незамеченным Агатой.

– Конечно, не значит, – доктор старалась соблюдать нейтралитет, – но мы должны помнить – это первый полет такого типа. Они там, одни, летят в место, далекое от дома. Даже если учесть какой‑то срыв, повлекший за собой, осознанно или нет, поломку связи, – это не значит коллективную причастность. Никогда нельзя игнорировать природу людей, я понимаю ваши опасения. Но сейчас я скажу уверенно – это последнее, о чем я бы волновалась.

– Легко повесить все на команду, но, может быть, мы будет решать конкретную проблему. – Агата пыталась занять главенствующую позицию в диалоге. – Нельзя без доказательств обвинять наших космонавтов. Смею полагать, вряд ли мы поверим в некий заговор или возникшую патологию.

Большинство смотрели на нее в страхе возразить, прекрасно понимая, как какое‑либо возражение должно быть обоснованно.

– Есть возможность переключить камеры с роботов, дабы посмотреть на корабль с носовой части?

– Они слишком слабы, – ответил Георгий Агате, держась все это время в стороне, – мы говорим о расстоянии в десятки миллионов километров. Мы ничего не увидим, а Новый горизонт телескопами пока не оборудовали.

– Спасибо, цифры мне известны. Возможно, как предположение, – акцентируя последние слова, произнесла она медленно, – есть некая неполадка, которую они устранят и сразу выйдут на связь. Прошло всего четыре часа. Если не работает ни обычная связь, ни экстренная, то выйдут из Пилигрима в открытый космос и подать визуальный сигнал. Они знают, мы наблюдаем за ними.

– По протоколу они должны подать визуальный сигнал через пять часов, если нет связи. Подождем час‑другой, – пробормотал Георгий озадаченным тоном.

– А если они не могут? – Бенджамин произнес это громче, чем хотел. Осмотревшись, он увидел обращенные на него взгляды. – Повторюсь: если там все же произошла диверсия, а то и вовсе конфронтация, способная привести к жертвам или взятию контроля полетом, то стоит предполагать худшее. Либо – они физически не могут подать знак, либо – не хотят.

После паузы, от которой повеяло холодом, он продолжил:

– Агата, я знаю, возможно, как никто другой – ты веришь в своих людей и в их добросовестную работу. Вопреки всему я не могу игнорировать вариант неподчинения команды. Это не значит, – сделал он акцент, – что данная версия находится в приоритете. Но мы должны быть готовы ко всему. На кону куда больше, нежели жизни космонавтов.

Пока он говорил, все сотрудники молчали, привыкая к возможности неблагоприятного варианта. Это их задача – предполагать и адаптироваться, Агата знала, как это работает и как она должна мыслить в такие моменты, но не могла принять факт источника проблем. Внутри нее разразилась настоящая война, в которой она никак не могла объявить победителя – чувства к человеку или знания возможных исходов, основанных на статистике и человеческом факторе, к чему она, как руководитель, обязана быть готова.

– Почему мы не поднимаем другие причины? – Агата заполнила образовавшуюся тишину.

– Потому‑что десятки людей указывают искать проблему в другом месте, а не только в связи.

– Только если ее специально не глушат, – Агата говорила хладнокровно и уверенно, словно обвиняя в халатности, и под этим было основание, – теоретически, корабль могут изолировать от сигналов, введя в глухую зону. Они сами могут этого не знать. Мы делаем первый крупный шаг по освоению космического простора, не было задачи важнее, чем эта. Уверена, если поискать, то можно найти тех, кто не одобряет это стремление.

– Считаете, это провокация? – Георгий задал вопрос настороженно, поправляя очки.

– Я озвучу то, что, по‑видимому, никем не берется в учет, – тон ее становился строже, Бенджамин не сводил с нее взгляд, – недавно был потерян контакт со спутниками, лишив территорию Природных земель глаз и ушей. И эти два события слишком близки по времени и составу. Насколько мне известно, коммуникации там снова нет, словно вам разрешили забрать выживших, а потом вернули все обратно.

Холодный взгляд Бенджамина скрывал не только чувства о недавней трагедии: страх, рождаемый словами Агаты – ведь все и правда может быть взаимно связанно.

– Ни пресса, ни гражданские не должны узнать о временных трудностях! Паника неприемлема. Особенно после трагедии в Природных землях. Экипаж, вполне возможно, не знает о происходящем. Наша задача остается прежней, лишь с некоторыми поправками.

Агата понимала, что, в целом, Бенджамин прав – такой подход к проблеме закономерен, и на его месте, вполне вероятно, она поступила бы так же. Но она знает, как все это организовывалось. И хоть они с Бенджамином были в хороших отношениях, даже, казалось, стали неплохими друзьями за годы работы, все равно, стоило подняться важному вопросу, иерархия делила их мгновенно.

– Мы будем продолжать поиски контакта, – Георгий подхватил речь Бенджамина, – возможно, найдем неполадки с нашей стороны.

– Агата? – Бенджамин обратился спокойнее, словно они были наравне. – С капсул еще идут сигналы жизни‑деятельности?

– Нет. Но это не означает ничего.

– Их могут вскрыть раньше времени?

– Теоретически – это возможно, – Мария впервые вышла на первый план по видео связи, говоря неуверенно, словно сама только‑только начинает осознавать происходящее, – если… если будет угроза их жизни, или какая‑нибудь, может быть, такое возможно, неполадка в капсулах, которая может навредить им, то… пробуждение будет автоматическим. Я верю, что Морган Уэбс и Алиса Сафонова не будут рисковать жизнями людей, пробуждая их раньше времени, причин‑то для этого нет, а лишний кислород на корабле им взять неоткуда и…

– Спасибо Мария, – не дав закончить, поблагодарил Бенджамин, видя ее нервное состояние, – будем надеяться, вы правы.

– Нужно отправить к ним ремонтный зонд, – несколько резко вырвалось из Агаты, – на случай если проблема именно в технике. Нужно работать на опережение.

– Это хорошая идея, – Георгий поддержал Агату перед Бенджамином, – заодно, дадим им знать, что не бросили их. Мы сможем отправить такой с Кесслера через три часа.

Бенджамин одобрительно кивнул. Причина, почему он так надеялся строго на человеческий фактор, а не в техническую неполадку, была настолько же проста, насколько неприятна: проблема в технике была бы прямой виной его и ЦРТ, которую смогли бы использовать как рычаг давления вышестоящие, а вот человеческий фактор – это крайне непредсказуемое явление. Все это может создать очередное, крайне сложное и непреодолимое препятствие, на пути реализации всех его проектов и того результата, к которому он стремится последние пятнадцать лет. Слишком многое стоит на кону. Предвкушение очередных неудач или даже трагедии, давало ему карт‑бланш на использование крайних мер.

Он смотрел на людей вокруг, безостановочно следующих цели выполнить свою задачу, превращаясь в некий рой. Подобное всегда воодушевляло: некое содружество, единение людей в нечто общее, способное созидать. Мир будущего, создание чего было целью его существования и всех его трудов, с каждым годом словно выскальзывал из его рук все больше и больше, отчего Бенджамин не раз начинал подозревать, что, возможно, выдумал его… Но сейчас, видя настоящую, будто независимую от всего, жизнь, он убеждался, насколько цель его реальна: создать идеальный мир, где не будет болезней, не будет горя и боли, а знания и поиски этих знаний – не что иное, как путеводная звезда для всех и каждого.

– Этого не может быть! – Вдруг выкрикнула Агата, разглядывая что‑то на экране планшета, находившегося у нее в руках. Бенджамин поднял взгляд – для него вокруг вдруг настала идеальная тишина – в глазах Агаты он увидел смесь страха и растерянности.

Связи с орбитальной базой Новый горизонт больше нет.

Итан

– Нельзя полагаться на, скажем‑с так, своеобразный закон органической эволюции, ведь это сродни банкротству науки, где, достигнув определённого этапа, единственный выход – это обнуление. А из‑за неимения возможности двигаться вперед, приходится начинать сначала. Не в последнюю очередь, используя подмену понятий, дабы никто ничего не заметил.

– Как же это сделать? Грубое развитие будет воспринято неоднозначно, к тому же, уж вам ли не знать, как важно понимать полную составляющую глобальной идею.

– Возможно, нужно просто поднять вопрос открыто. У меня еще есть влияние, а с учетом… трагедии… скажем‑с так, вниманием я точно обделен не буду.

– Но зачем?

– Что значит «зачем»? – Подобного вопроса Итан не ожидал. – Я пытаюсь сделать хоть что‑то, чтобы ее смерть не была напрасной, чтобы… разве не к этому мы пришли в прошлый раз, уточняя мою неспособность отпустить прошлое, используя гнев как ресурс…

– Итан! Я прекрасно помню, чем наш разговор закончился в прошлый раз, не надо сомневаться в моей памяти. Мы здесь не за этим.

– Прошу прощения, – он искренне постарался извиниться, чувствуя, как вновь теряет контроль, – я не хотел оскорбить.

– Ничего страшного, я все понимаю. Но важно уточнить, что мое мнение на счет вашего, уж позвольте так сказать, нрава, безусловно положительно, при условии, что оно под собой имеет больше, чем желание оправдать предшествующие события.

– Но ведь, разве не в этом суть? Придать значение событиям, объяснение коих не поддается пониманию. Возможно… да, для меня важнее не сама работа, а желание оправдать случившееся… Но какая разница, если результат‑то будет один!

– К несчастью, разница есть. Желая придать значимость, вы, Итан, будете следовать бесконечному пути, так и не поймав момент подведения итога. Ведь невозможно понять должный результат, где ужасная трагедия является не спонтанным проявлением человеческого фактора, а несколько более важным, сподвигающим вас или кого‑то еще на действия, кои не должны были произойти без случившегося. Не окажется ли так, допустим, что именно родившаяся на почве трагедии затея, сама является частью большой мозаики?

– Предначертание или адаптация?

– Именно.

– Этого знать невозможно… но и не является причиной не делать чего‑то, ведь иначе, ничего и не произойдёт, будет лишь пустота и сожаления.

– Я понимаю, – она замолчала, вскоре продолжив, – но как же последствия?

– Последствия?!

– Да, они самые.

– И что же тогда делать?! Сидеть на месте и скорбеть? Я ведь не просто человек, на мне бремя определенных знаний и ответственности. Чем не повод сделать большее?!

– Я не пытаюсь вас отговорить, Итан. Моя дотошность в этом вопросе направленна строго на желание убедиться в том, насколько вы отдаете себе отчет в дальнейших действиях. Поймите правильно, любая работа во благо – это прекрасно, но нельзя использовать ее как панацею.

– Так ведь ничего более не остается! – Снова погорячился он, отчего сразу же постарался успокоиться, – скажем‑с так, я не могу просчитать будущее, уж точно не на короткое время, а, значит…

– Итан – перебил нежный и успокаивающий голос, – совершенно не важно, как вы сможете увидеть конечную точку своей работы, важно то, какой ВЫ видите ее. Независимо от последствий, независимо от новых, открывшихся возможностей.

Итан молчал.

– Знаете, какой итог ожидает вас, если строго преследовать желание оправдания смерти, а не результата работы? Вас ждет самая страшная потеря – самого себя. Разве таков ваш удел? Ведь точно так же, как я могу судить, вы поступили когда‑то давно, после несправедливой кончины вашей сестры Валентины. Посмотрите, к чему это привело. Я не вешаю ярлык, я лишь уточняю, насколько важно понимать свою цель, следовать ей и уметь остановится.

Итан слушал насквозь пропитанную заботой речь, с каждым словом понимая к чему она ведет.

– Да. Да, я понимаю. – Говорил он нехотя, кивая головой и пряча взгляд, словно стыдясь. – Я встречал людей, настолько погрязших в работе, в стремлении что‑то создать или открыть, от чего они попросту теряли связь с реальность… Превращались в затворников, параноиков, даже в фанатиков собственного дела. Это я могу понять.

– Вы испытываете уважение к таким людям? – Вопрос был задан с искренним любопытством.

– На удивление, да, – сказал он бодрее, поражаясь своему отношению к этому, даже гордясь. – За годы работы, я встречал таких людей и с каждым разом понимал, что совершенно невозможно провести грань между простой преданностью делу и фанатизмом. Но, вот что забавно…

– Что же?

– Я никогда не боялся этого.

– Не боялись перейти эту черту?

– Не боялся. Работа была единственным в моей жизни, а я очень люблю эту работу. Ни на что бы ее не променял, – Итан усмехнулся, – забавно такое произносить, даже не помню, говорил ли я такое когда‑нибудь или кому‑нибудь.

– И все же, сейчас вы по‑другому оцениваете такой исход?

– Я не знаю… честно, не знаю. – Чуть подумав Итан сказал сам себе: – Лишь те, кто рискуют зайти слишком далеко, знают, как далеко они могут зайти.

– Вы вспомнили цитату известного поэта Томаса…

– Да, она самая, – перебил он ее, снова погрузившись в размышления, – я вспомнил ее, потому что когда‑то, еще в студенческие годы, она была оправданием для нашего, практически бесконтрольного, фанатизма к профессии. Тогда не было идеи, нет и сейчас. Меня не покидает стремление что‑то делать… – Итан явно собирался закончить мысль, и было отчетливо видно, как он формирует у себя в голове подходящий вывод, – но этого не произойдет… Все было бы слишком просто, а это не для меня. Иначе, я бы не отличался от остальных… а я – отличаюсь. Кое‑кто взвалил на меня это бремя, с которым я не справился. А ведь, по‑настоящему забавно, но я крайне рад этому. Иначе важность моей работы, да, как и всей моей жизни, так и определялась бы парадоксом.

День 6