Отец и грешник

– Какой?

– Ты ведь не станешь пускать в стену стрелы?

Радомир усмехнулся, когда-то это было одно из его собственных, любимых выражений.

– Хорошо. Допустим, я решусь на это, и что дальше? Ты полагаешь, эти люди мне поверят? Они даже не ощущают скверны вокруг. И они считают, что просто болеют. Каждый из них высмеет меня, или решит, что я безумен. А ты прекрасно знаешь, что делают с надоедливыми безумцами.

– Может кто-то отзовется. Нельзя сдаваться прежде, чем ты начинаешь. Ты ведь сам это всегда говоришь: решиться на что-то – это уже победа. Ну, так решись. Попробуй. Я не думаю, что станет хуже. Мне трудно это представить.

– А ведь ты никогда не страдал от недостатка воображения… Эти люди ничего не знают, они не могут увидеть этого или почувствовать.

– То, что было вчера, могут увидеть все.

– Они решат, что человек просто сошел с ума. Что это горячка. Если я скажу, что его тело захватило нечто, как скоро они потащат меня на костер, как еретика? И кому я должен это говорить? Кто мне поверит? А, самое главное, поможет? Может, такой, как Алексий?

– Вот уж плохая кандидатура, – нахмурился Слав. – Не хочешь о нем поговорить?

– О чем именно?

– Хотя бы о том, почему ты это сделал. Малин вчера весь день говорил о том, как подозрителен этот тип. Я с ним согласен. Он такой… странный. Пугающий и скрытный. Ты же вроде хорошо разбираешься в людях, Радомир. А он темнит. Малин даже не хочет оставлять его без присмотра, он считает, что девочке грозит опасность. На счет этого не уверен, а вот тебе она грозить может.

– Что ты хочешь услышать? Что я совершил ошибку?

– Я не Малин, – пожал друг синими плечами, с которых срывались языки пламени. – Просто скажи, что ты в курсе. Мне будет этого достаточно. Ты всегда знал, что делаешь.

«Если бы это было правдой…»

– Так что, ты знаешь, что делаешь?

– Надеюсь, что да. Я не слепой, как думает Малин. Алексий выдает себя за другого, это ясно. Я вижу, что временами он говорит не то, что думает, а иногда льстит, как неуклюжий придворный. Пока я не совсем понимаю, что его связывает с девочкой, но она, вроде бы, привязана к нему. Мне кажется, Малин преувеличивает, он всегда беспокоится сильнее, чем нужно. Забавно, но этот мужик оказался как раз вовремя. Никто в деревне не знал, где искать нашу цель, а он знает. Похож на того, кто знает. У меня было ощущение… ну, знаешь, будто все это не просто так. Будто я должен взять его с собой. Я привык пользоваться возможностями. Так что, пока от него есть прок, пусть идет вместе с нами. Девочке будет полезно уйти подальше от войны.

– От войны никогда нельзя уйти достаточно далеко. Знаешь, кто это сказал?

Радомир раздражительно отмахнулся. Напоминания о собственных словах сейчас были явно лишними. Да и вообще общаться на этот счет не хотелось. Он сделал то, что считал необходимым. Фраза вызывала горечь и какое-то жжение в груди. Такие же ощущения, как от красного снега много лет назад. Но теперь уж точно ошибки не будет. «Я виноват, но я все исправлю».

– А что думает Вилман? – спросил он, желая переменить тему.

– Ты ведь знаешь, его всегда было трудно понять. Он занят своими мыслями и не особенно любит ими делиться с окружающими.

– Где он?

– Сказал, что ему нужно посмотреть. Чтобы это ни значило.

– Вот оно как, – Радомир с тяжестью поднялся и огляделся по сторонам, догадываясь, где может найти его. – Тогда пойду поищу его. Пригляди, пожалуйста, за домом.

– А если Малин окажется прав? – неожиданно спросил Анслав, когда он уже развернулся. Радомир не спешил оборачиваться, он неохотно ворошил эту мысль в своей голове. Что, если Малин прав? Тогда этот Алексий окажется бандитом, похитившим девочку. «И что я буду делать?» Странное дело, он ощущал некоторую отрешенность. В конце концов, если он не справится, то в опасности окажутся, возможно, очень многие или даже все девочки на свете. А еще она.

– Там поглядим, Слав.

Странник решил подняться на небольшой холм впереди. Если он хорошо знал Вили, а он знал, то тот должен был находиться именно на холме, откуда открывается хороший обзор. Вилман всегда любил одиночество в таких местах, что позволяли охватить взглядом все, что было вокруг. Странная отчужденность, смешанная с желанием быть в курсе всего.

Вилман стоял именно там, где и должен быть. На самом краю холма, словно зависнув в воздухе возле одиноко покосившейся березы, которая вскоре должна была упасть со склона.

– Ты чувствуешь что-то важное, Вили? – он был единственным, кто кроме Радомира ощущал присутствие скверны. И даже более того. Вилман словно видел еще что-то, что ускользало от его собственного взгляда. Будто взору призрака открывался еще и какой-то другой мир. Друг стоял без ответа, лишь пламя медленно и лениво подрагивало.

– Вили?!

Тот не отвечал. Радомир с опаской приблизился, осторожно ступая на самую кромку холма. Друг ничего не весил, а вот он может свалиться, сломав себе ногу. Голубой огонь подрагивал совсем рядом, но Радомир не чувствовал ничего, кроме обжигающего холода. Взгляд призрачных глаз был прикован к одной точке.

– Ты меня слышишь? – предпринял он еще одну попытку, и будто посылая этот вопрос в саму голову из огня. Вилман вздрогнул.

– Разрыв растет, – медленно проговорил призрак, почти не шевеля своими странными губами.

– Какой разрыв?

– Хуже…определенно хуже… – шептал друг, не обращая на него внимания. – Их все больше…

– Да, я тоже заметил…

– Судья здесь.

– А? Какой судья?

– Все еще хуже, чем я думал.

– Вилман, поговори со мной.

– Они ищут его, чувствуют присутствие. Но не могут найти. Их это пугает, все напуганы. Происходит что-то очень странное. И такое интересное.

– Я бы назвал это по-другому.

– Все меняется. Безвозвратно. Тает, как ледяной замок. И они ждут, затаившись в темноте, они ждут проходящую жертву. Они ощущают силу, что струится вокруг, и ведут себя как жадные комары, почуявшие кровь. Да, комары, они очень похожи. Им нужно питаться, иначе они умрут. Почему они такие, ты знаешь?

Только сейчас Радомир понял, что тот обращается к нему. Вилман смотрел все так же в одну точку впереди, но наконец-то понял, что рядом кто-то есть.

– Если честно, Вили, я понятия не имею о чем ты. Может, расскажешь?

– Ты ведь сам спрашивал, можно ли что-то сделать? Ты не сможешь.

Внутри у Радомира что-то неприятно пошевелилось, будто маленький зверек шелохнулся в животе, готовый выпустить когти и порвать его изнутри.

– Что ты сказал?

– Ты не сможешь. Это ответ на твой вопрос.

– Но я ничего такого не спрашивал.

– Разве? – какой-то странный всполох прокатился по призрачному лицу, и тут же погас, будто он просто нахмурился.