Публичное одиночество

И я убежден, что благодаря именно таким зрителям у российского кинематографа есть будущее. (VII, 5)

ЗЮГАНОВ

(1996)

Зюганов лично – интеллигентный человек, доктор философских наук.

Впервые со времен Владимира Ильича Ленина во главе коммунистов личность, которая имеет действительно хорошее образование, а не просто окончившая ВПШ… И когда Зюганов говорит серьезно, с точки зрения здравого смысла, он не похож на большевика, он, скорее всего, социал-демократ… (I, 66)

И

«И ВСЕ-ТАКИ Я ВЕРЮ…»

(1990)

Сейчас целые поколения людей, изуродованных советской идеологией, вообще не понимают, что происходит. И кроме ненависти к тому, что происходит, у них нет ничего.

И их винить нельзя в этом. Люди всю жизнь привыкли верить в то, что этот строй незыблем.

Я глубоко убежден, что имперское самосознание рушится. Унижение в своем самосознании народа достигло критической точки: уважения к себе нет никакого. И этим народом очень просто управлять. Можно завтра направить совершенно в противоположную сторону. И народ с наслаждением вырвет колья и пойдет крушить.

И все-таки я верю в возрождение. Даже простая логика подсказывает – не может разрушение продолжаться бесконечно. (I, 32)

ИДЕОЛОГИЯ

Идеология и искусство

(1998)

Интервьюер:Ваш фильм «Сибирский цирюльник» основан на патриотической, державной и православной идеях. Не опасна ли столь тесная связь искусства с идеологией?

В таком случае Пушкин, Достоевский, Толстой, Чехов, Бунин – идеологические писатели. Они были людьми державными и православными. К этому нужно относиться как к данности. Люди рождались, воспитывались и жили в этих условиях. В результате написали «Войну и мир», «Евгения Онегина», «Идиота».

Не надо этого пугаться.

Страшно, когда происходит что-то насильственное. Если бы я снимал картину, в основе которой лежала бы идеология секты «Белое братство», тогда был бы повод для сомнений.

А тут в чем странность?

Я – русский человек, воспитанный на русской культуре, но это не мешает мне плакать, слушая азербайджанские песни или стихи казахских поэтов. То, что я делаю, основывается на тех культурных корнях, которые меня взрастили. И только поэтому то, что я создаю, может быть интересно кому-нибудь еще… (I, 74)

ИДЕЯ

Либеральная идея (2010)

Либеральная идея для России на сегодняшний день – гибель.

Вот этот немножко поправил, теперь пусть другой немножко поруководит – эти штуки проходят в маленьких странах. Они не могут существовать в стране таких масштабов. Или каждый регион будет в результате делиться, как в прежние времена, на отдельные княжества, которые будут существовать своей жизнью, не любить иногородцев или соседей, приехавших из другого княжества.

Это развал страны, развал России, гибель мира. (II, 64)

Русская национальная объединяющая идея

(1991)

После официального низвержения коммунистической идеи, которая плохо ли, хорошо ли, но объединяла страну семьдесят лет, так же как до революции империю объединял престол, не осталось идеи, вокруг которой можно организовать структуры, требующие народного единства.

Вокруг свободы или идеи свободы нельзя объединиться, тем более что в России свобода понимается как вседозволенность.

Я считаю, что надо вернуться к давней идее континентального евразийского осознания России. Это основа, вокруг которой можно организовать народы, республики. Понять это принципиально важно, потому что в этом случае возможно возрождение государственно мыслящих людей, живущих в едином государстве, а не на раздробленных территориях. Нужно все структуры стягивать к этому, понимая, что главное – единство государства.

Я не вижу у политиков позитивного желания добиться этого и не разделяю эйфории, сопровождающей происходящие сейчас политические процессы. В результате возникнет та самая раздробленность, которая приведет к катастрофическому раздиранию тела державы. Считаю, что подобное «пространство без державы» обречено на гибель и чудовищное местечковое самоуправство.

Это можно (и необходимо) понять и почувствовать. Если бы это понимали политики, главы государств, они нашли бы способ внедрить это понимание и в сознание своего народа.

Я считаю, что объединение только под знаком экономики невозможно. Нашей стране нужна идея, это одно из немногих пространств, которое не потеряло желания объединения вокруг духовной идеи в отличие от других государств, для которых лишь экономика является движущей силой. (I, 40)

(1991)

В России без идеи жить невозможно. Я не имею в виду идеологию, скажем, большевистскую. Мы уже это проходили. Но без идеи, без какого-то духовного единства в России нельзя. Действительно, «не хлебом единым жив человек»…

Вы посмотрите, какое сопротивление оказывается приватизации, рынку! Это не шпионы действуют – это внутреннее сопротивление. А сопротивление новому связано с тем, что нет общей идеи…

Россия объединялась до 1917 года вокруг престола, империи, православия, народности; после революции – вокруг идеи социализма. Монархию заменил сталинизм, сталинщина. Товарищ Сталин обращался к людям сначала – «товарищи», а когда грянула война – «братья и сестры». «Товарищи» – понятие выдуманное, «братья и сестры» – глубинное. Религию заменил социализм. Ни в одной стране мира не было государственного строя, который воспринимался как религия, на уровне эмоциональном!

Была эта идея у России. Теперь эта идея разрушена… (I, 41)

(1992)

Отмирание большевизма – хотя и чрезвычайно сомнительно, что он наконец отпустил страну, – это еще не решение проблемы.

Потому что отмирание какой-то ткани еще не значит заживления раны и наращивания нового материала. Должна возникнуть новая общенациональная идея (не путать с националистическим или узкорусским).

Когда мы говорим о национальной идее в США, у нас не возникает вопроса, кого она объединяет – негров, белых, ирландцев или мексиканцев. Национальная идея в США – это общегосударственная идея, она объединяет американцев.

Так и у нас.

Пока не будет новой государственной идеи, вокруг которой должны сплотиться народы исторической России (все то, что осталось от Советского Союза), все усилия, которые предпринимались в прошлом году и предпринимаются сейчас, будут бесплодны. (II, 25)

(1994)

Дело в том, что на сегодняшний день русская национальная идея не сформулирована.

Она имеет разные крайности, она мечется из одной стороны в другую и не ощущает под собой того живого оздоровительного, позитивного стержня, который должен стать ее основой.

Когда во Франции, Германии и где бы то ни было мне говорят о русском национализме, я очень удивляюсь этому и пытаюсь объяснить: дурной национализм – когда ты любишь себя и свой народ за счет других народов. А когда я просто люблю мою страну, и мою историю, и мою культуру – это самый здравый патриотизм, который, кстати говоря, во Франции очень и очень распространен. На их домах написано на мемориальных досках, что, мол, здесь жил такой-то герой, который отдал жизнь за Францию.

Это почему-то считается во Франции нормальным… (I, 64)