Сноуборд

Утро начинается не с кофе. Не знаю, что думаете об этой фразе вы, но лично мне она совсем не по вкусу. Завтрак без выпитой чашечки кофе можно смело считать прошедшим впустую. Кофе… Признаваться в любви этому напитку я могу бесконечно. Именно благодаря нему я стал тем, кем являюсь – кофеиновым наркоманом. Вот поэтому я и оказался в реабилитационном центре для зависимых от кофеина. Да, славные были времена, когда кофе свободно продавался в магазинах. Можно было покупать его в зернах, молотым, растворимым, в дрип-пакетиках, в капсулах… Москва была полна потрясающих кофеен, где можно было пить кофе – не поверите – с кофеином. Современному поколению мои слова, конечно, покажутся старческим брюзжанием. Да чего уж там! Брюзжанием зависимого человека. Но давайте обо всем по порядку!

В недалеком прошлом, когда Москва, как я уже упоминал, была забита кофейнями, я был студентом-историком. Каждый день я заглатывал чашку растворимого кофе за завтраком и выпивал еще по меньшей мере одну в кофейне по дороге в университет. Это было прекрасное время! Мы с университетскими товарищами, кажется, только благодаря этому напитку и закрывали сессии на «хорошо» и «отлично». После пар, бывало, пропускали по каппучино в «Сноуборде» – так называлась сеть кофеен, куда молодые люди ходили не просто взять на бегу картонный стаканчик в ларьке, а наведывались туда, чтобы приятно провести время – в одиночестве, с друзьями или любимыми. «Сноуборд» отличался от других кофеен характерным антуражем в виде потертых кресел, старых книг и настольных компьютеров из нулевых годов двадцать первого века. Потолки были украшены светодиодными лампами, наполнявшими помещение холодным светом. Считалось, что именно при таких лампах работали в московских офисах в первые два десятилетия двадцать первого века. Почему кофейня носила такое название? Истинный ответ на этот вопрос до сих пор остается неизвестным, и нас, посетителей «Сноуборда», он практически не заботил. Возможно, выбор названия был продиктован желанием создателей заведения культивировать таким образом зимний колорит России и привлечь внимание посетителей к этому традиционному в наших широтах виду досуга. Среди голубых экранов старых компьютеров, неизменно изображавших один из символов начала третьего тысячелетия – зеленое поле и небо с облачками – стояли приваленные к стене сноуборды, а каждый работавший в кофейне бариста был обязан взирать на клиента сквозь лупоглазые очки для указанного спорта. Несоблюдение этого правила приводило к немедленному увольнению нарушителя. Руководство компании само поощряло доносы клиентов на таких сотрудников. Этими драконовскими мерами достигалась анонимность и прозрачный беспристрастный подход последних при работе с клиентами.

Кажется, последний фактор немало способствовал популярности «Сноуборда» среди молодых людей, которые могли делать заказ, обходясь холодным протокольным обращением к обезличенному бариста и не утруждая себя взглядом в лицо незнакомца.

«Сноуборд» был символом студенчества, пристанищем неформалов, хипстеров и других прогрессивных личностей, снабжая их организм как необходимым для нормального существования кофеином, так и соответствующей ритуалу приема кофе приятной атмосферой.

Но в один не очень прекрасный день государство озаботилось повышением количества сердечных заболеваний среди молодых людей. Лидером среди этих недугов была тахикардия. Недолго думая, власти провели опросы общественного мнения. Тут-то и выяснилось, что молодежь в России и особенно в Москве просто поголовно пьет не менее трех чашек кофе в день. Это был некий усредненный и, пожалуй, не очень правдивый показатель, поскольку количество выпиваемых чашек кофе постепенно увеличивалось, и к тому моменту, когда кофе и все содержащие кофеин товары постепенно начали становиться незаконными, мы с друзьями выпивали по восемь-десять чашек ежедневно.

Противокофеиновые меры начинались безобидно – из магазинов постепенно стали пропадать энергетические напитки. Были, правда, и те, для кого уже это стало настоящим ударом. Например, моя одногруппница Зоя. Человек с этим непривычным для обывателя двадцать первого века именем несколько раз за день озаряла аудитории, где проходили наши занятия, тем самым коротким, негромким, но все же звонким звуком свободы. «Чпоньк!» – это Зоя открыла банку «Красного бычка» – напитка, который, по словам маркетологов, буквально снабжал крыльями того, кто его пил. Когда поставки «Красного бычка» прекратились, а все уже произведенные партии были изъяты – Зоя решила свести счеты с жизнью. Не скажу, что мы все были шокированы ее уходом – у нее были весьма своеобразные отношения со всеми нами и, как бы цинично это ни звучало, практически никому из нас, включая преподавателей, не было никакого дела до того, что происходило со здоровьем Зои, как ментальным, так и физическим.

Каково же было наше удивление, когда самоубийство Зои получило широкий резонанс в различных средствах массовой информации. У всех нас – от декана нашего факультета до рядовых студентов вроде меня безуспешно пытались взять интервью. Почему безуспешно? Нам просто нечего было рассказать о Зое – до такой степени она была отстранена от жизни нашего коллектива кофеманов-сноубордистов или кофердистов, как мы стали сами себя называть с легкого языка моего приятеля Коли, которого за его чрезмерную любовь к каламбурам и всяческому языковому юмору мы прозвали сначала каламбастером, а затем Колямбастером, вплетя его имя в этот почетно-насмешливый титул.

Уход Зои, как я узнал со временем, стал причиной открытия первого реабилитационного центра для людей с острой зависимостью от содержавших кофеин напитков. Сначала нам, кофердистам, казалось, что все это не может нас коснуться. Мог ли я тогда представить, что уже совсем скоро и сам окажусь в таком месте?

Пока же я продолжал, как и прежде, пить по несколько стаканов кофе в день и ходить в «Сноуборд» с друзьями. В один из таких походов в нашу любимую кофейню мы разговорились про Зою.

– А все-таки странно это – внезапно сказала Юля Гарпунова – мы ведь совсем не знали Зою, а теперь она в мире ином.

Особой, по-детски удивленной интонацией она выделила последние три слова. Юля была моей одногруппницей, которую я знал с первого курса и хорошо, пусть и не очень близко, общался с ней на протяжении трех лет, прошедших на тот момент с моего поступления в университет. Воспринимая мир чересчур серьезно и даже трагично, я всегда считал, что наклейка «все так хорошо, что мне нужны депрессанты» на ее ноутбуке отражала не реальное положение дел, а скорее играла аффирмативную роль. Юля была большая любительница брать в «Сноуборде» кофе с изощренными сиропами вроде «карамельного мазохизма» или «лакричной меланхолии». Мне, как поклоннику простого каппучино на коровьем молоке, были непонятны подобного рода предпочтения. Справедливости ради отмечу, что манера пить кофе со странными вкусами, а также пристрастие к экзотическим, главным образом восточным, напиткам и яствам было характерной чертой Гарпуновой и придавало ей некоторой потребительской индивидуальности.

– Да – задумчиво произнесла Ева, другая моя одногруппница, перешедшая с молочных рек латте, каппучино и флет-уайтов на суровые кисельные берега американо и эспрессо, поскольку вышеупомянутые напитки с молоком уже давно перестали сообщать ее организму даже небольшой намек на заряд бодрости и кофеиновый приход – блаженное ощущение, которое начинается в момент поступления кофе в организм и достигающее своего пика через пару минут после того как кофе выпит.

Односложно выразив согласие, Ева больше не произнесла ни слова и в созерцательном молчании отдалась процессу приема кофе. Достигнув середины своего американового стакана, она зажмурилась от удовольствия. Втягивая свой подслащенный каппучино через пластиковую трубочку, я наблюдал за Евой. Сквозь линзы в роговой оправе ее очков видны были закрытые, слегка прижимавшие глаза веки, обрамленные синеватым кольцом кругов вокруг глаз – приметы закоренелой трудоголички.

Коля-Колямбастер пил фильтр и слегка покачивал головой, выражая таким образом свою солидарность с нами, со всеобщим легким и несколько равнодушным недоумением, вызванным внезапным уходом из жизни нашей одногруппницы.

 Уже не помню, о чем мы говорили после этого. Да и говорили ли? Кажется, мы молча допили свои напитки, встали из-за стола и направились к выходу. Дошли до метро, попрощались, как это у нас водилось, слегка приобняв друг друга, и разъехались по домам.

Помню, что, возвращаясь домой, зашел в ларек, который держали чеченцы недалеко от моего дома, и взял там еще стаканчик латте – все-таки час был уже поздний и пить слишком крепкий кофе было нецелесообразно.

Чеченка средних лет протянула мне мой стаканчик со словами:

– Ваш латте.

Она проглотила последний звук в названии напитка. Я разглядывал ее грубоватые, но не лишенные южного обаяния черты лица. Если бы не перекачанные губы, ее можно было бы назвать симпатичной. Отказавшись от идеи попробовать узнать ее имя и попросить поделиться своим контактом в мессенджере, я придавил пластиковой крышечкой стаканчик, сунул в него с трудом оголенную от бумажных одеяний пластиковую же трубочку и затянулся прямо на ходу, как часто делал по пути от метро к университету с утра. Ближе к подъезду кофе в стаканчике истощился. С помощью трубочки я собрал с картонных стенок одноразового сосуда осевшую на них пенку и слизал ее всю подчистую. Нельзя разбрасываться такими вещами!

Войдя в подъезд, я ощутил легкую головную боль, которая увеличивалась с каждой ступенькой ведущей к лифту лестницы. Ввалившись в лифт, я понял, что теряю сознание и провалился куда-то в небытие.

Очнулся я лежащим на какой-то незнакомой кровати с незатейливым белым постельным бельем. Где-то в левой части лба неприятно нарывало. Пошарив рукой по лбу, я обнаружил в левой его части крупную шишку. «Где я?» «Что произошло в лифте?» – эти мысли ножами вонзались в глубину сознания и возвращали сопровождавшую недавнюю потерю сознания головную боль. Слегка приподнявшись, я огляделся по сторонам. Белые стены. Окна выходят на какую-то стройку. Экая невидаль в Москве! Похоже, я в больнице. Справа от меня стоит постель с неряшливо скомканным одеялом. Кажется, я не один в палате. Сил встать с постели не было, и я тупо уставился на бродившую по белому потолку муху.

Думаю, я бы задремал и уснул, если бы не услышал звук движения ключей в замочной скважине.

«Так я еще и был заперт!» – едва успел удивленно отметить, как в комнате появилась симпатичная рыжеволосая медсестра.

– Как самочувствие? – приветливо спросила она. Хотя большая часть ее лица была скрыта маской, по голосу я понял, что она улыбается – их всех научили создавать видимость доброжелательности по отношению к пациентам в медицинском училище. Она улыбалась той улыбкой, какой растягивает лицо намеривающийся оформить на ваше имя «выгодный» кредит сотрудник банка или предлагающий вам приобрести бесполезный купон на скидку продавец-консультант в магазине электроники.

– Объясните, где я… -спросил я заспанным голосом.

– Доктор Коньячков сейчас придет и все Вам объяснит! – мягким, но упредительным тоном ответила медсестра – У Вас хрестоматийный случай кофеиновой интоксикации. Ситуация понемногу стабилизируется, но спешка в Вашем случае недопустима.

– Что?.. Какая интоксикация? – начал было спрашивать я, но медсестра спешно покинула палату, чиркнув ключом в замке. Я остался лежать. Ситуация была очень странной и необычной, однако сил на любопытство и закономерную в данных условиях панику попросту не было.

Моему сну вновь помешал звук ключа в замочной скважине. На этот раз в палату зашла не только молоденькая медсестра, но и моложавый мужчина пятидесяти лет в по-армейски плотно прилегавшем к его телу белом халате. Совсем не похож на людей в аналогичных халатах из рекламы моей любимой зубной пасты со вкусом мяты. Вслед за мужчиной в комнату вошел парень в футболке и трениках – мой ровесник или чуть постарше меня. Обтянутый белым халатом мужчина рублеными шагами подошел прямо к моей кровати и мультяшно наклонился ко мне:

– Ну здравствуйте! Я доктор Коньячков, Ваш наставник!

– Здрасьте – буркнул я и завернулся в одеяло.

Доктор Коньячков засмеялся зычным смехом доктора Ливси из советского мультфильма «Остров сокровищ». Его приторно-радостное поведение вызывало у меня раздражение.

– Ууу, понятно! – заключил он. – Стадия отрицания! Все через это проходят.

Ко мне начинали возвращаться силы и покидало терпение:

– Кто-нибудь уже объяснит мне, что здесь происходит?

– Не волнуйтесь, голубчик – Коньячков опять засмеялся – все в порядке, просто с Вами произошел ну прямо хрестоматийный случай кофеиновой интоксикации.

– Я уже слышал эту сакральную фразу и был бы очень благодарен, если бы вы изволили истолковать мне ее значение…

Меня удивила собственная наукообразная речь, процеженная сквозь зубы.

– Да-да-да – затараторил Коньячков, голос которого сразу сделался очень высоким – конечно-конечно! А теперь скажите-ка, сколько кофе вы вчера выпили?

– Кажется, две чашки или около того

– Эээх Выыы – протянул мой «наставник» – и не стыдно Вам так бессовестно врать! Нет, ну Вы гляньте на него? – он обернулся к медсестре – ну прямо святая простота! Две чашки… – его разбирал смех

Меня стали одолевать сомнения относительно того, вменяем ли сам Коньячков и вообще реально ли все, что происходит со мной последнюю четверть часа. Выражение моего лица, вероятно, было недовольным, поскольку я прекрасно знал, что выпил гораздо больше. Однако, к своей чести, отмечу, что я правда не помнил, сколько именно кофе выдул за вчерашний день.

– Надеяться обмануть меня с Вашей стороны в высшей степени наивно, молодой человек, – продолжал с улыбочкой быстро говорить Коньячков – ведь я прекрасно знаю, что вчера Вы выпили около двенадцати стаканов кофе.

– Не может быть…

– Еще как может! Мы измерили Ваше давление и частоту сердечных сокращений. Не буду мучить Вас цифрами. Я прекрасно знаю, что точные науки – не Ваш конёк. Но, уверяю Вас, они в несколько раз превосходят норму. Отныне кофе Вам противопоказан.

Я издал продолжительный стон, вырвавшийся откуда-то из гортанных глубин и, казалось, заставивший содрогнуться всю палату, включая парня в трениках. Один Коньячков и медсестра никак не отреагировали. Как я понял впоследствии, они уже успели привыкнуть к подобного рода поведению.

И все же я не собирался вот так запросто отказываться от своего любимого напитка:

– Ха! Напугали ежа голой задницей! Да кто вы такие, чтобы давать мне указания?

– Константин Иваныч Коньячков, ведущий врач-наставник РЦПЛОКЗ.

– Врач-наставник? – я с недоверием покосился на Коньячкова.

– Именно так, молодой человек. И на Вашем месте я бы прислушался к советам сведущего в своем деле человека. Не говоря уже о том, что я старше Вас почти в три раза.

– А что такое РЦПЛОКЗ?

– Реабилитационный центр по лечению от кофеиновой зависимости.

– Вы что, это все серьезно?

– Более чем!

– Кофеиновый рехаб что ли?

– Что-то вроде того – судя по его следующим словам, своим видом я выражал полнейшее недоумение – Удивительно, что Вы не знали, ведь, казалось бы, трагическая гибель Вашей знакомой должна была чему-то Вас научить!

Я устало откинулся на подушку. Коньячков продолжал:

– Случай Зои Медовухиной наконец-то подтолкнул правительство озаботиться тем, что происходит в стране и особенно в Москве. Молодежь стала пить слишком много энергетиков. Кофе нещадно потребляется студентами и молодыми людьми, наблюдается рост сердечно-сосудистых заболеваний! Это настоящий алкоголизм двадцать первого века! Уже давно было очевидно, что нельзя все это тако оставлять. И вот наконец наше государство решилось открыть первый реабилитационный центр по борьбе с зависимостью от содержащих кофеин продуктов!

Коньячков взял паузу. Свою тираду он произносил с таким тошнотворным воодушевлением, что с каждым словом я все сильнее чувствовал, как возникшая во мне с самого начала неприязнь к этому человеку начинала перерастать в граничащее с ненавистью отвращение. Как будто почувствовав мое к нему отношение, Коньячков прервал молчание:

– Да Вы только поймите, что это для Вашего же блага! Со дня на день президент подпишет закон о запрете продажи кофе, не говоря уже об энергетиках, которые уже фактически приравнены к тяжелым наркотикам. Так вот! – смеется – После этого таким закоренелым кофеманам, как Вы и Ваши дружки, нужно будет жить в обществе, соблюдая законы государства. Уже из-за одного этого следует задуматься о том, чтобы изменить свою жизнь к лучшему и оставить отравляющие ее вредные привычки!

Казалось, от улыбки вены на лбу Конъячкова вот-вот лопнут. В тот момент мне от всей души хотелось это увидеть. Было стойкое ощущение, что кто-то играет со мной злую, совершенно не смешную шутку.

– С какой стати я должен вам верить? Зоя была закрытым и очень своеобразным человеком. Свести счеты с жизнью она могла из-за чего угодно. С чего только журналюги устроили такую шумиху по этому поводу?

– Молодой человек! Вы же, кажется, совсем не глупый! Учитесь, вон, в престижном университете и не можете сложить два и два! Почему же, как Вы думаете, «журналюги подняли такую шумиху»? Да потому и подняли, что этот случай уже не первый, но самый показательный! С этого момента всем стало понятно, что нельзя продолжать открытую продажу кофе и энергетиков! Нельзя, потому что иначе мы потеряем всю нашу и без того развращенную молодежь! Кому-то, голубчик, надо и детей рожать! Ну что ж, вынужден откланяться! Я и так потратил на Вас непозволительно много времени.

Коньячков обернулся в сторону медсестры:

– Сонечка, дайте молодому человеку Капотен, а через часик можно и валерьянки. И помните – снова он обернулся ко мне – мы стараемся для Вашего же блага!

Одарив меня фирменной широченной улыбкой, «наставник» покинул палату. Сонечка скрылась вслед за ним, а я остался наедине с парнем в трениках.

– Ну привет – буркнул я ему.

Ответа не последовало. Через пару минут Сонечка вернулась в палату и протянула мне таблетку Капотена. Своей ладонью я ощутил прикосновение ее нежных пальчиков. Я ощутил желание как-нибудь язвительно пофлиртовать, но идей для остроумной реплики не нашлось. Молча положив таблетку в рот, я делано улыбнулся. С ее стороны последовала ответная протокольная улыбочка, после чего она окончательно скрылась.

Я лег набок и вперился глазами в стену. Сна не было. Было только недоумение, смешанное с легким, но от того не менее неприятным раздражением. Я еще не представлял себе, как плохо может быть без кофе.

На секунду я обернулся в сторону соседа. Он полулежа сидел на своей кровати, уставившись в экран смартфона. «Ну и задрот» – подумал я – «Сколько же таких типов, даже общаться нормально не умеют».

Через некоторое время мне захотелось сходить в туалет. Я поднялся с кровати, подошел к двери и подергал ручку. Дверь была заперта. К моему удивлению, однако, почти тут же замок стал скрипеть от оборотов ключа в скважине, и в палату вновь вошла Сонечка.

– Вам что-то нужно? – опять одарила своей улыбочкой из-под маски.

– Да, хочу сходить в туалет.

Укоризненный взгляд на меня.

– Простите, в уборную.

Опять пауза.

– Ах да! Сейчас отведу Вас.

– Что, прямо до кабинки?

– Остроумно.

Я направился вслед за ней. Меня пошатывало от слабости. Пока мы шли по длинному ярко освещенному коридору, я смотрел, как под халатом слегка шевелились ее лопатки, и это зрелище с каждой секундой увлекало меня все сильнее.

Коридор казался бесконечным. Я подумал, что, возможно, РЦПЛОКЗ находится в знаменитом «лежачем небоскребе» на Варшавском шоссе, потому что трудно было представить, где еще в усеянной традиционными стоячими небоскребами Москве могло находиться такое длинное здание.

Помимо длинного коридора и лопаток Сонечки мое внимание привлекла группа из четверых людей, которые везли на каталке обмотанную в какие-то бинты девушку невысокого роста. Ростом и фигурой она очень напоминала мою недавно умершую одногруппницу. Группа куда-то очень спешила и как будто испугалась при виде нас, особенно меня. Включив здравомыслие, я решил, что это, конечно, не Зоя, а ее облик и странную реакцию сопровождавших девушку врачей списал на свое воспаленное недавними событиями воображение и решил, что все это мне просто привиделось.

Наконец мы подошли к двери с пиктограммой-человечком на уровне глаз.

– Пожалуйста, вот мужской. – Сонечка развела руками – Подожду Вас здесь.

Через несколько минут я вернулся в бесконечный и пустой коридор. Подозрительным образом Сонечка куда-то исчезла. Оглядевшись по сторонам и так и не обнаружив ни следа ее недавнего присутствия, я неспеша побрел в обратном направлении. Меж тем все сильнее хотелось выпить кофе. Стаканчик латте или каппучино. «Что ни говори, а кофе тут, видать, и правда не попьешь» – с этой неутешительной мыслью я побрел дальше.

Внезапно в коридоре нарисовался доктор Коньячков.

– А! – улыбнулся – Опять Вы?

– Как видите. Иду вот обратно в свою берлогу. Только вот ассистентка ваша куда-то делась, господин Наставник! – я не мог удержаться от удовольствия съязвить этому доктору Ливси.

– Это я специально попросил ее Вас не дожидаться. Вам будет полезно самостоятельно осваиваться в нашем центре.

– Простите? – я опешил от негодования – Что?

– А Вы как думали? У Вас до сих пор не прошла до конца кофеиновая интоксикация, давление стабильно выше нормы, серьезная тахикардия и, к тому же, симптомы явной и устойчивой аддикции к содержащим кофеин продуктам. Вам потребуется соответствующий серьезный курс реабилитации, пройдя который, Вы сможете вернуться к нормальной жизни.

– Вы серьезно? У меня, на секундочку, учеба! Я не могу вот так просто взять и выпасть из ритма своей нормальной жизни и проводить тут недели, месяцы или сколько там вы хотите меня продержать? Кто у вас тут главный? Мне надо с ним поговорить! Кстати, куда вы дели мой мобильный телефон?

– Вашим начальством во время нахождения в Нашем центре являюсь я. Что касается Вашего мобильного телефона, мы изъяли его для Вашего же блага и вернем его Вам обратно, как только увидим положительную динамику в ходе лечения.

Лицо Коньячкова вновь растянула улыбка доктора Ливси:

– А сейчас попрошу Вас, молодой человек, не тратить мое драгоценное время, пройти в свою палату и прийти в себя! В вашем состоянии лучше не перегружать организм лишними разговорами.

В этот момент в коридоре появилась Сонечка в маске. Ее появление произвело седативное действие на мое душевное состояние. Коньячков сказал ей проводить меня в палату. Подчиняться симпатичной медсестре оказалось гораздо приятнее, чем приторному оскалу Коньячкова.

Вернувшись в палату, я обнаружил своего соседа спящим. Тишина в РЦПЛОКЗе располагала ко сну, и вскоре я обнаружил, что меня тоже смаривает. Прилег и закрыл глаза. Я был слишком слаб для того, чтобы истерично предпринять попытку докопаться до истины – а именно такая реакция была для меня естественной в нормальной жизни. К слову, за время нахождения в рехабе я пришел к мысли о том, что эта черта моего характера была если не создана, то гипертрофирована ежедневными более чем обильными дозами кофеина.

Сквозь сознание тек поток мыслей, плывя по которому и не отдавая себе в этом отчета, я переключался с одной темы на другую. Беспокойство о не начатой еще курсовой работе сменялось мыслями об одногруппниках и Зое, для которой, по-видимому, ее курсач уже не имел никакого значения. Здесь мысли повернули в сторону того, как человек доводит себя до такого невыносимого состояния, что сведение счетов с жизнью начинает выглядеть привлекательным и желанным исходом. Что же, все-таки происходит с нами всеми? Быть может, Коньячков в самом деле желает мне добра и искренне хочет отвести меня подальше от края пропасти, в которую шагнула Зоя? Воспоминание об оскале наставника словно нашатырным спиртом развеяло эти мысли. Переваривая полученную информацию, я сначала погрузился в дремоту, а затем уснул.

– Стреляй, ну же! – Коля лежит в окопе, истекая коричневой кровью.

Я понимаю, что мой стреляющий Капотеном бластер совсем пустой – боевых таблеток не осталось и отстреливаться от наступающих на нас огромных кофейных зерен нечем. Отбрасываю ставшее бесполезным оружие и бегу к Коле.

– Коль, вставай, я донесу тебя до надежного укрытия, где тебе помогут.

– Мне уже ничего не поможет, идиот! Посмотри на рану в моем животе… она вся истекает не просто кофе, а кофейной гущей… Восполнить такую потерю кофе невозможно…

Его веки едва подняты. Очевидно, что у Коли галлюцинации, и вместо крови ему мерещится, что его тело истекает кофе. Я начинаю кричать от страха потерять друга. Сквозь шум летающей над нами военной авиации прорывается голос Коли, которого уже покидают силы, но это не мешает мне понять, что он выплескивает на меня остатки собственной агрессии и боевого духа: