Место на серой треуголке

– Иди отсюда.

– Не иди, а идите. А я хочу знать, что за обязательства такие. Вы должны меня ознакомить.

Лейтенант Тараканов застонал.

– Ладно, все, – сказал Л., – пока, Литла, не хулигань больше, жди маму.

В дверях он столкнулся с сержантом, с которым дрался.

– Прости, – сказал Л., – я немножко не в себе был.

– Бывает, – согласился сержант.

Л. вышел на улицу. Дул ветер. В телефонной будке неподалеку стояла его знакомая. Он распахнул дверь и ударил ее ногой.

– Что, сука?

– Не надо, не надо, миленький, я виновата, прости, пожалуйста.

Они пошли переулками к нему. В комнате она стала плакать и целовать его:

– Прости меня, собаченька моя, я тебя люблю, змеюченька, заинька.

Утром они курили. Л. сказал:

– Ты правду вчера говорила?

– Нет, я тебя испугалась.

– Я так и думал, – сказал Л., – ну иди, ладно, что теперь делать.

Она не уходила. Л. включил магнитофон.

– Знаешь, у меня какая мечта, – сказал Л. Маше. Он был у нее дома. – Выйти из какой-нибудь обалденной машины, разумеется, моей. В коротких джинсах, в жопу рваных и старых, но чистых, в белой рубашке, длинной, расстегнутой до пупка, с красивой цепью на шее. Голова наголо выбрита, брови тоже выбриты. Представляешь? На спине крышка от унитаза, я – босой. Вот кайф!

– Ну, брови выбрить и ходить босым ты и сейчас можешь.

– В том-то и дело, что нет. Это моя заветная мечта, и я пока не могу ее осуществить. Вот Юкио Мисима еще в шестнадцать лет мечтал себе харакири сделать.

– Кто такой Юкио Мисима?

– Мой друг. Японец. Ну, вот, если бы он сделал его в шестнадцать лет, то это ничего бы не стоило, и он это понимал и тридцать лет его готовил. Стал великим писателем, занимался каратэ, там, тяжелой атлетикой, чтобы быть красивым, создал на свои деньги военизированную организацию, декорацию подходящую подобрал, меч самурайский четырнадцатого века и только тогда брюхо с кайфом взрезал. Вот молодец!

– Псих какой-то.

– Наверно, может быть, и псих. – Л. стал мечтательно смотреть в потолок.

Они лежали в постели.

– Я в детстве, – говорил Л., – занимался французским языком. У меня учитель был – француз. У него отец какой-то там белый офицер был, бежал во Францию, там женился, дети у него уже взрослые были, а он решил вернуться. "Россия, Россия!" И детей с собой привез и жену. А они-то бедные, ведь они французы. Ну ладно, в общем такой учитель у меня был. Отец мой спрашивает у него, как там, мол, мой сын учится. А тот ему отвечает: " Знаете, – говорит, – у меня какая система, я к каждому ученику подбираю ключик, и к нему долго пытался подобрать, но у меня ничего не вышло, впервые, потому что он – Моцарт".

Л. сидел на краешке ванной, опустив голову над раковиной. Текла холодная вода, и кран запотел. Л. курил и пил воду. Вся раковина была в пепле. Он смыл его рукой в отверстие. Потом опять стал стряхивать пепел как попало.

Летел мокрый снег. Л. шел в полуботинках, осторожно ставя ноги на тротуар. Он вышел из подъезда и шел к телефонной будке. Там он не опуская двух копеек набрал номер и долго слушал гудки. Снова набрал и опять долго слушал. Пошел обратно. Взъехал на лифте и звонил в дверь условным звонком. Никого не было. Он стоял в телефонной будке, но уже никуда не звонил, а просто курил медленно. Он хотел пойти опять в подъезд, но потом повернулся и пошел в другую сторону. На остановке он ждал нужный ему троллейбус, но когда дождался, оттуда вышел кто-то знакомый, и пока они здоровались и спрашивали как дела, троллейбус уехал и на его месте стоял другой. Л. вошел туда, прислонился к окну лбом и стал глядеть на снег, налипавший на стекло. Очнулся он на конечной и понял, что заехал не туда. Он поехал обратно и стал выходить напротив знакомой остановки. Вдруг колени его неестественно дрогнули, и он как-то боком спрыгнул на тротуар. Ни в троллейбусе, ни на остановке никто ничего не заметил. Он стоял, боясь идти. Потом осторожно пошел к тому подъезду, но остановился и оперся спиной о будку. Он вынул из пачки сигарету, положил обратно. Все еще осторожно он пришел на остановку. В троллейбусы он не садился, сел в автобус. Долго шел пустыми улицами, между пятиэтажных домов. Бросил в окно снежок. Там показалась голова и плечи в цветном халате. Махнули рукой.

Дверь ему открыл приятель, чуть ниже его ростом и, улыбаясь, повел в свою комнату.

– Знаешь, – сказал Л., – со мной такая хуйня приключилась. Меня ударило током.

– Ну и что?

– В троллейбусе, током.

– У тебя ноги мокрые были, так это…

– Я думал меня парализовало, у меня все дрожит со страха до сих пор.

– Хочешь вина выпей. Да так бывает, вот мою знакомую…

– А у тебя есть что-нибудь?

– Есть, – обрадовался тот, и показал ему коробку из-под каких-то лекарств.

– Давай, – согласился Л., – только объясни что к чему.

– Сейчас, сейчас, вот видишь, – он высыпал на ладонь несколько разных таблеток, – вот эти большие желтые, они успокаивают, делают тебя, как бы ватным.

– Хорошо, – с вдохновением говорил Л.

– Эти централизуют тебя, и ты делаешь очень правильные движения и думаешь правильные мысли.

– Хорошо.

– Ну, эти просто снотворное, но…

– Тоже хорошо, а мы какие будем?

– Понимаешь, я люблю смешивать.

– Ага! И я тоже, ну, давай.

– Две вот этих, половиночку этой, этих по одной, один, один, один, вот этой тоже половиночку, – насыпал тот ему в ладонь.

Они внимательно смотрели друг на друга.

– Можно запить вином, еще лучше будет, но много нельзя.

– Да, да, я знаю, кинуться можно.

Они проглотили таблетки и отпили немного вина. Сидели, ждали. Потом заулыбались и стали поздравлчть друг друга с тем, что уже скоро.

Л. взял телефон и стал разговаривать с кем-то:

– Понимаешь, – говорил он улыбаясь, – я так хорошо к тебе отношусь, так хорошо. Я все время хочу тебя видеть, давай завтра встретимся, может выпьем, я позвоню часов в одиннадцать. Ну, пока.

Он набрал другой номер.

– Я, наверное, тебя люблю. И ты меня тоже? Смотри, как здорово получается. Я не смеюсь, я радуюсь. Давай поженимся. Завтра? Давай завтра. Я часов в одиннадцать позвоню. Да, пока, пока.

Он стал набирать другой номер, но положил трубку:

– Пропал прикол, – сказал он.

Приятель ничего не ответил. Он лежал на подушке. Л. встал покачиваясь, с трудом вытащил из-под него матрац, бросил на пол. Положил что-то под голову. Лег. Встал, закрыл на ключ дверь. Опять лег. Потянулся, взял коробочку и съел еще две таблетки. Запил вином. потом съел целую горсть. Ел долго, пил вино, и, спохватившись стал звонить.

– Завтра обещал? Это не важно. Важно то, что я звоню… Забыл, да, попрощаться. Понимаешь, мне не с кем больше прощаться. – Он слушал. – Да, вроде того, вроде уезжаю. Своего рода уезжаю. Со мной? Ничего. Все в порядке, а ты как там? Тоже все в порядке. Ну, надо же, а? Ты подумай только. Да, несу, так надо, все в порядке. Ну, ладно, киса, будь всегда здорова. Прости меня за все. И мне надоело…

Он смотрел на трубку. Короткие гудки. Он положил трубку рядом. Стал есть таблетки, уронил уже пустую коробочку. Пил вино. Открыл еще бутылку и еще пил. Пошарил вокруг сигареты, но их не было.

Приятель толкал его в бок. Л. ничего не понимал. Мотнул головой и уснул.

– Девочки хотят приехать, звать или нет, – тот снова толкал его.

– Ночью?

– Уже день, – усмехнулся тот.

– Все равно, дай поспать.

Было опять темно, его снова толкали.

– Ты что, съехал, съехал, что-ли, дурак, – жалобно говорил приятель, держа в руках коробочку.

– Сколько время?

– Одиннадцать.

Л. опять уснул.

Был уже другой день. Л. сидел на матраце и говорил в трубку ровным, без выражения голосом:

– Сейчас приеду. Выезжаю. Хорошо. Обязательно приеду. Прямо сейчас. Голос такой, потому что чувствую себя плохо. Все равно приеду. Пока.

– Придурки, – сказал он, – надо ехать.

– К придуркам?

– Нет… Ну, в общем такие дела…

Он встал. Одел пальто.

– Ну, как ты? – спросил приятель.

– Ничего, только крыша все время на боку где-то и никак не встанет на место.

– Ну ты живуч!

– Живуч, живуч, – согласился Л.

Через некоторое время, он смотрел на видеомагнитофоне какой-то порнографический мультфильм, отпивая чай. Вокруг все смеялись, не обращая внимания на его безразличие…