Отражение в стекле
– Для художника, знаешь ли, образование не самая важная часть тоже. Тут больше важно то, что можно узнать новые стили, новые умения, фишки, в конце концов.
– Может быть. Кто знает… у меня времени много, ещё успею и на второе образование попотеть.
– Так и вся жизнь пройдёт, в учебниках да побегушках по аудиториям. А жить когда? Путешествовать? Тебя мама за такие идеи ещё случайно не загрызла? Я когда своей сказала, что не думаю о детях, она меня чуть на месте не придушила.
– Ох… дети… никогда не отличался к ним симпатией.
– С чего это вдруг?!
– А что тебя так удивляет?
– Мне казалось, ты несколько выше всяких предрассудков.
– Я иногда ниже всяких предрассудков. Да и к тому же это скорее осознание факта, что отец из меня будет никудышный.
– И что, теперь так и умрёшь в одиночестве?
– Почему сразу в одиночестве? Может, девушку найду, а там и…
– … Когда? В перерывах между получением очередного образования? Ты к этому времени очки наденешь, чего уж про девушку-то говорить в таком случае?
«Куда это всё ведётся?»
– Так ведь я не всё время учёбе отдам, – пытался защищаться Артём.
– Проведём аналитику. Зная, что ты известный в узких кругах писатель, могу предположить, что какую-то часть времени ты сидишь дома и пишешь, что, кстати, отчётливо было видно по тоннам бумаги на столе. Едем дальше… если ты всё же решишься получить специальность, хотя бы частично связанную с писательством, у тебя уйдёт ещё пять лет, а это в свою очередь значит, что все свои десять лет второго десятка ты отдаёшь под расписку какой-то учёбе. Учтём, что ты не похож на человека, любящего поболтать ни о чём, и вуаля – твои возможности нельзя назвать широкими.
– Ну, так, как ты расписываешь – да, не весело. Но стоило бы начать с того, что я не заглядываю в будущее, а живу настоящим. Такая политика хотя бы не даёт повода к разочарованию.
– Потому что самая скучная.
«Да вы посмотрите, какие все вокруг весёлые!»
– Жизнь похожа на любовь: веселье имеет свою цену, которая изо дня в день становится всё выше.
– То есть, ты набиваешь цену своей жизни?
– Чем дороже она ценится, тем величественнее будет разменная монета для этой жизни, хотя бы и счастье. А у счастья большой номинал.
– Может, я чего-то и не поняла, но всё же именно за это мне и нравится общение с людьми старше меня, – задумчиво протянула Марго, туманным взглядом рассматривая вид из окна. – Сверстники сейчас о другом думают.
– Например?
– Как, например, откосить от армии. Какие экзамены сдавать, как нажить себе неприятностей своим поведением. Список огромен, а перечислять его бесполезно.
– А ты другая.
– А я другая. Я привыкла играть дерзко, но осторожно, расчётливо. Наверное, я просто слишком глупа, чтобы понять, что жизнь даётся в единичном экземпляре и вряд ли будет второй шанс попробовать что-нибудь новенькое.
– Знаешь, лучше быть максимально осмотрительной, чем лететь сломя голову. Торопить события иногда полезно, но практически всегда неправильно.
– Возможно… ладно, мне пора идти, – Марго как-то поспешно встала из-за стола. – Я думала сегодня пройтись под вечер в парке… надумаешь – можешь прийти.
– Благодарю за приглашение, постараюсь прийти. Как раз делать дома нечего.
Она еле заметно улыбнулась.
–Приятного аппетита, кстати.
– А? А! Спасибо! Я и забыл даже как-то.
– Вот и я… забыла. Проводишь?
– Естественно! Гостей всегда провожать надо.
– Да, но некоторых не хочется.
– Тебя я уж точно хочу проводить, не сомневайся.
Открывая дверь, Марго остановилась на полуобороте замка.
– И всё же постарайся прийти. Иначе это будет скучно.
– Я могу считать это как приглашение на свидание?
– Хм… я подумаю. До свидания, Артём.
– Пока, – девушка дожала последние обороты и стремительно вышла за дверь.
Старая квартира заблагоухала новыми красками. Дело было далеко не в неизвестно откуда появившемся графине воды, который теперь гарантированно не принадлежал художнице, но и в почти полной перестановке всевозможных мелких деталей, в свою очередь меняющих весь конструктор до его основания. Как теперь привыкнуть к тому, что одежда распределена по полкам и принадлежит одной лишь ей известной системе? Как теперь вслепую вытаскивать из ящиков нужные предметы? Неизвестно, но радовало то, что вся новинка была делом рук девушки, а женский порядок не столь хаотичен и стихиен, как порядок творцов.
Но всё же был и один недочёт: мобильный телефон завалился под диван, и перед тем, как его достать, он успел прозвенеть своей мелодией все уши. Извалявшись в слое пыли под диваном, который всё же остался не убран, Артём увидел незнакомый номер, подумал, что Макс мог многим растрепать его телефон людям с вечеринки и взял трубку.
– Алло?
– Артём Александрович Серов? – раздался грубый мужской голос из динамика.
– Да, я. А кто спрашивает?
– Следователь полиции майор Алексей Раскопин. Я по делу о пропаже некоего Максима Моржова: ваш номер указал, как я понимаю, ваш друг. Станислав Загульный, если не ошибаюсь.
«Понятно, почему он с радостью использует прозвище»
– Да, я помню. Слушаю Вас, господин следователь.
– Нашли мы вашу пропащую душу. Вы знаете, где находится первая городская больница?
«Дерьмо»
– Да…
– Станислав уже обязался приехать в кратчайшие сроки. Вы приглашены для опознания.
– Хорошо. Я прямо сейчас и выезжаю.
– Вас встретят у главного входа в здание. До свидания.
– Всего доброго.
Артём бросил трубку.
– Вот зар-раза!
Он не любил новости из больниц и был бы рад, если бы звонили прямо из участка. Из больниц, во всяком случае, уж точно никогда не приходило хороших новостей.
Но больше всего он ненавидел новости из городской больницы номер один. И причина была проста…
… именно туда свозили тела для опознания.
Глава 8
– Артём! Так тебе тоже позвонили? – Стас, кажется, только недавно приехал.
– Думал, что тебя одного позовут? Ты ведь уже указал мой номер, как дополнительный.
– Пошли, не хочу тянуть.
– Как думаешь, его по стечению обстоятельств определили в первую? Или…
– … Не хочу об этом задумываться именно сейчас. Мне проще верить в лучшее, – перебил Диджей.
Около входа дежурили сотрудники полиции, выражающие всем своим видом прямо-таки вселенскую скуку. Завидев подошедших, один из них, ничего не говоря, открыл дверь и жестом указал следовать за ним.
В больнице был настоящий базарный день: на первом этаже находился травм пункт и в отдельном здании морг, вместе с единственным в городе крематорием. Возле кабинетов почти вжимались друг в друга юноши, мужчины и иногда даже совсем ещё мальчишки лет шестнадцати, сплошь одетые в преимущественно чёрное; у некоторых на руках широкой полосой в половину руки были красные или синие повязки, такая же картина порой встречалась с кусками ткани, скрывающими нижнюю часть лица. Полицейских здесь было не меньше, у некоторых рядом стояли пластиковые щиты, какие используют для разгона толпы.
– Вчера ночью красные с синими играли. Говорят, кто-то прямо на стадионе зажигательную смесь приготовил и кинул, когда чья-то команда начала выигрывать, вратаря с ожогами увезли в реанимацию. Матч остановили, а фанаты потом пошли друг другу морды чистить: все вокруг были уверены, что это с чужой стороны прилетел подарок. У ментов дел невпроворот: почти всех на учёт ставят, некоторым штраф выписывают, а других на недельку запирают для профилактики. Придурки… драться под камерами – это ведь ещё додуматься надо!
– Сам-то откуда знаешь?
– У меня балкон как раз с видом на стадион. Я как услышал об этом матче, так сразу и решил, что в эту ночь я работаю: дома за громкие крики не платят. А узнал от соседа, он ходил как раз на матч, но он из мирных любителей спорта.
– Умно.
Тем временем сопровождающий подошёл к мужчине, выбивающемуся из толпы светло-коричневым костюмом, плащом и шляпой с небольшими полями, записывающему что-то в блокнот, пока сидящий рядом парень с синей повязкой что-то неохотно бубнил, невнятно шепнул мужчине на ухо, чего хватило, чтобы писарь остановился и встал в полный рост.
На щеке виднелся давно затянувшийся шрам, выбивающийся узкой полоской их двухнедельной щетины. Широкий торс не шёл ни в какие сравнения перед Ханом и даже Скином, но что-то подсказывало Артёму, что не просто так незнакомец держит себя в симбиозе силы и ловкости. Длинные ноги в идеально выглаженных брюках, взятых комплектом с выступающим из-под открытого плаща пиджаком, заканчивались лакированными туфлями цвета кофе. Густые брови, надвинутые на тёмно-серые глаза, давали вместе с загнутыми вниз уголками рта вид человека, чей день начинался там, где он сейчас и находится, и он явно был этим недоволен.
– Вот и повидались. Повторю для тех, кто не запомнил, меня зовут Алексей Раскопин. Я ведущий следователь по вчерашнему происшествию возле стадиона «Троя» и по вашему делу о пропаже. Пройдёмте со мной.
Алексей развернулся на пятках и широким шагом застучал по больничной плитке.
– Следующий! – высунулась голова травматолога из кабинета. Вошёл тот, кого опрашивал Раскопин.
«Только бы не в морг», – Артём тронулся с места, догоняя оторвавшегося следователя.
– Гражнин следователь! – почти на бегу выплюнул Стас. – Разрешите спросить, куда мы идём?
– Не задавать глупых вопросов, Загульный. На опознание, куда ещё?
– А где опознание проходит, гражнин следователь?
– Повторяю, не задавать глупых вопросов!
Он прошёл по коридору, резко свернул вправо и открыл железную дверь без таблички, из которой веяло холодом.
– Пожаловали? – тут же отозвался сухой седоволосый старичок в углу маленького кабинета, выходов из которого было два. – Скажите, граждане, вида крови, запаха гнили или внутренних органов боимся?
– За себя ничего сказать не могу, – ответил Стас, храня спокойствие.
– Не думаю, – сказал в свою очередь Артём.
– Вот и ладненько! Маски возьмите на столе… майор?
– Как всегда.
– Чудненько! – доктор надел печатки и накинул поверх халата фартук, – Можете рассказать господам то, что посчитаете нужным.
– Нашли его в районе Бердышевского леса, в заросшей канаве. Василий Павлович успел провести первичный осмотр: телу… позвольте?
– Не более сорока восьми часов, голубчик.
– Спасибо. При обыске одежды нашли разбитый и нерабочий мобильный телефон, а так же почти пустой флакон с тремя таблетками псицила, что, в свою очередь, заинтересовало лично меня. Это даёт повод подозревать вас в сообщничестве и помощи по хранению и сбыту наркотических веществ.
– Не отходите от темы, я от этих историй… – доктор показательно шмыгнул носом, – чихаю. Вы готовы?
– Постойте, хотел ещё сказать о… хотя лучше показать.
– Готовы, – сказал Стас.
– Проходите.
Василий Петрович распахнул вторую дверь и впустил впереди себя посетителей, затем закрыл дверь и юркнул к железному столу, на котором, видимо, и лежало «тело», укрытое покрывалом.
– Ну-с?
– Да открывайте уже. У всех всегда реакция одна.
Белая простынь слетела до половины, показывая покрытый синяками торс Макса. Возле закрытых глаз остались следы грязи, у губ запеклась кровь, а из шеи был выдран приличный кусок, из-за которого Артёму показалось, что он заметил позвоночник друга. Волосы слиплись, из них торчала пара мелких веточек, тоже перемазанных грязью и песком. Опускать глаза ниже не хотелось.
– Извините, а куда можно…
– Позади Вас, голубчик, – заблаговременно ответил патологоанатом.
Стас мгновенно очутился подле алюминиевого слива и, кажется, тщетно пытался удержать хоть что-нибудь в желудке.
– Полагаю, – продолжил Василий, игнорируя Стаса, – что укус в районе шеи – дело зубов бродячих собак. В том лесу, как я слышал, водится несколько.
– А что скажете по поводу руки? – следователь указал на левую, отрубленную по локоть руку.
– И тут мне есть, что вам сказать! Это, знаете ли, дело рук опытного хирурга и его пилы для костей. Посмотрите: работа поистине феноменальна!
– Вы им, кажется, восхищаетесь, доктор.
– Только его работой, не более! Мог бы ещё и пошутить, но мне что-то говорит, что это неуместно.
– Смотря какая шутка, – удерживая рвотный позыв, сказал Артём.
– Ему всё равно недолго оставалось. Вены все почернели от его «здорового образа жизни»!
– Не оттого ли…
– … Не портите шутку, Алексей Антонович!
– Неудачный каламбур вышел, – критически отозвался Артём.
– Это правда… – донеслось из дальнего угла.
– Подведу итог: в городе появился убийца с доступом к медицинскому оборудованию и обладающий опытом хорошего хирурга. Улик, как это всегда по началу расследования, ноль, но это только сейчас. Если есть, что сказать – говорите.
Артём молчал.
– Тогда я…
– А место, где его нашли, можно осмотреть? – вдруг почти вскрикнул писатель.
– Это ещё зачем? Вы своими следами дело можете спутать! – Раскопин нахмурился и скрестил руки на груди.
– Вдруг я могу помочь следствию?
– Ещё один Ватсон нашёлся! Если бы мне потребовалась обуза в виде помощника, я бы с радостью обратился в академию полиции и попросил выдать мне зелень с практики! Мой тебе совет, парень: не суй свой нос в убийство. Это, в первую очередь, работа полиции, а в частности моя. Твоя работа уже выполнена.
– Не обижайтесь на него, голубчик. Будьте уверены, что он изловит нашего хирурга на два щелчка пальцев!
– Сразу, как только окончу расспрос фанатов. А там уже и про убийство заговорим.
– А разве волокита с футбольными болельщиками важнее убийства? – включился Стас, придя в себя. Доктор, на всякий случай, накинул простынь обратно на труп.
– С делами по убийству всегда всё долго по началу. Нужно лишь найти ошибку на единственной улике, а потом уже напасть на след. Но с уликой такого рода разбираюсь не я, а значит, что завтра я уже полностью буду занят вашим делом.
– А как часто вообще происходят убийства?
– Мне запрещено об этом распространяться. Могу лишь сказать, что самоубийства случаются намного чаще.
– Унылый нынче народ пошёл, печальный. Всё им не так, всё не эдак, а потом из отчаяния не могут выбраться и бросаются в крайние крайности, будто это мир виновен в их грехах перед собственной совестью, – пробурчал Василий Петрович.
– Просто веселиться не умеют, – фыркнул Разгульный.
– Так. Если можно, то я бы пошёл работать, и без вас дел до ночи! Поэтому давайте уже сами разбирайтесь. На неделе, скорее всего, прибудет повестка с просьбой явится в участок с целью допроса по двум делам сразу. Мои подозрения вас обоих по теме состояния в доле с покойником ещё никто не развеял.
«Вот ведь прилип, клещ»
– Если будут детали, как-то касающиеся вас, – я сообщу. А пока что удачного дня, – Алексей отдёрнул край шляпы и удалился.
– И ведь не жарко ему в костюме, трудяге нашему, – на выдохе произнёс доктор, не обращаясь ни к кому.
– Ты куда сейчас? – спросил Стас у главных ворот здания больницы.
– Не знаю. Пойду развеюсь куда-нибудь.
– А я напьюсь. До скорого.
– Угу.
На деле же Артём не думал гулять. Его интересовало место, где нашли Моржова. Пусть лес был достаточно большим, но было понятно, что если тело найдено в придорожной канаве, то не придётся рыскать в его густой части. Так же был шанс, что полицейские уже оцепили местность, и тогда найти их не составит особого труда.
Бердышевский лес был самым обычным лесом: гектары лесного массива, искусственно выращенные рядом с коттеджным посёлком, ухабистый и холмистый, почти превращённый в один момент в парковую зону. С недавнего времени вода из некоторых его районов почему-то перестала уходить, и теперь помимо простых луж, небольших всё так же искусственных прудов и озера где-то в центре лесной чащи, всё чаще стали проявлять себя заболоченности, отчего войти в лес становилось практически невозможно без спрея от комаров в жаркий летний день. Несмотря на его искусственность, природа здешних мест никак вовсе не могла назваться скудной: на деревьях часто стучали дятлы, с ветки на ветку перебегали белки, по утрам слышалось пение соловья, а на земле можно было увидеть множество мелких следов ещё более мелких лесных обитателей… или собак, которых выгуливали местные жители.
Ещё на пути к остановке Артёма посетило сомнение о правильности затеянного. Может, действительно не стоит вмешиваться, когда за дело взялся, кажется, профессионал? С другой стороны, а действительно ли он таковым является или же просто играет свою роль?
Артём ощутил странный горьковатый привкус во рту. Возможно, в воздухе морга висит какой-то газ, помогающий с охлаждением. А может это здравомыслие вырвалось наружу и теперь таким образом кричало: «Проснись! У тебя умер друг детства, а от тебя ни единой эмоции!»
И ведь действительно: ничего такого и не ощущалось. Не было ни скорби по утрате знакомого и, наверное, самого близкого сверстника.
Не было абсолютно ничего, будто он и не умер вовсе, а произошедшего вовсе не было в реальной жизни; будто Макс действительно какой день подряд только и знает, что пьёт.
Артём резко остановился. Ему вдруг почудилось, что всё вокруг – один большой сон. Цикл, продолжающийся в местных реалиях уже около недели, а в действительности не занимает и пяти минут. Что всё вокруг – симуляция с домиками из картона, человечками из папье-маше и городом с бумажным асфальтом. Резко всё стало таким ненастоящим, утратило краски, исказилось, сломалось.
До него дошло. Макс умер, и вместе с ним погибли все те истории, которые были и могли бы быть, о которых Артём не хотел бы вспоминать. Был потерян самый преданный покупатель многих магазинов, столько вечеринок не будут такими же весёлыми лишь потому, что Макс Моржов умер, был убит каким-то психом, который просто захотел насладиться видом чужой крови на своих руках.
Он схватился за волосы от осознания этого факта, ударившего по всему телу так, что хотелось кричать так сильно, чтобы лопнули перепонки. Но сил хватило только на бег: долгий, безумный, без направления и причины. Причина была одна и для всего, и не было даже намёка на другую, более важную причину.
Артём остановился посреди тихого скверика, еле дыша и дрожа от напряжения всем телом. Смахнув горячий пот со лба, затекающий в глаза, он упал на лавку и принялся восстанавливать силы.
На расстоянии вытянутой руки от края лавочки стоял кипарис, высаженный вдоль всей дорожки и увешанный гирляндами. На ветках покрепче висели фонари: отличный ход со стороны дизайнера, больше сделанный, скорее, ради экономии, нежели ради поддержания изначального вида природы. То и дело вокруг прогуливались прохожие, кто под руку в парах, кто с книгой в руках, кто просто так, а кто с собакой. И до того вокруг было тихо, будто это своего рода библиотека, где ты читаешь природные послания.
– Не мешаю?
Валентин стоял чуть поодаль и смотрел каким-то странным, будто бы напуганным и заинтересованным взглядом сразу. Артём никогда не видел его таким: чёрно-красная рубашка, выглядывающая из расстёгнутой длинной куртки бежевого цвета и самые обычные джинсы с кроссовками. Такой вид ни разу не подходил этому человеку по характеру, хотя вместе с его растрёпанной причёской и очками всё смотрелось очень даже неплохо.
– Нет, не мешаете.
– Мы же договорились!
– Вы о чём? А, об этом? Прости, день не задался.
– Что-то случилось? – жрец науки сел рядом, почтительно сохраняя дистанцию.
– Не со мной уж точно. Но дам вам совет: не выходите по ночам в одиночку. Убийца в городе.
Валентин положил очки в красный футляр, припрятанный в кармане, и задумался.
– Полагаю, – заговорил он спустя какое-то время, – информация взята не из слухов?
– Ни в коем случае.
– И кто же… потерпел?
– Друг. Очень давний друг.
– Давно?
– Только из морга.
– Да уж! Сочувствую этой утрате. Будем надеяться, что убийца получит по заслугам, вы, кстати, не знаете, кто-то уже ведёт расследование?
– Как я понял, Раскопин взял дело на себя. Хотя мне кажется, что его умение расследовать подобные дела схоже с манерой речи.
– Раскопин? Слышал о нём. Говорят, несмотря на его поведение, своё дело он хорошо знает. Слышали историю об убийце из царского сада? Прямиком из столицы байка: говорят, что именно этот ваш Раскопин всё и закончил, якобы нашёл по лишней капли крови на одежде одной из жертв, разбившей маньяку нос в попытке самообороны. Звучит странно, но кто знает?
– Верно…
– А что лично вы собираетесь делать? Я так понимаю, что эта новость вряд ли была так легко воспринята и выбила из колеи… вряд ли только вас.
– Я не знаю. Приятель мой уже изволил пойти напиться. Я бы и сам не против, но предпочту не заливать горе спиртами.
– Ох… алкоголь, – Валентин брезгливо сморщился. – Терпеть не могу всех, кто предпочитает трезвому уму все эти наркотики. Кажется, что лучше бы никто лучше бы и не развивал всю эту химию, и мы до сих пор ходили к знахарям за настойками, чем платили за это цену в виде всей этой… гнили.
– Вы и вправду так считаете?
– Естественно! Знаете, я патриот планетарного масштаба! Я, как учёный, заинтересован в здоровье не отдельной страны, но всего вида человеческого в целом! А как по мне, проще было бы вовсе истребить весь табак и алкоголь, сжечь все лаборатории, где производили эту мерзость, выследить каждого, кто знаком с этим грязным бизнесом и ликвидировать причину развития нездоровья среди населения!
– Господин Федотов?
Валентин съёжился и стал каким-то маленьким, словно его сложило пополам.
– Извините. Это случается. Не могу спокойно думать о подобном, особенно когда речь заходит о будущем. Я ведь семейный человек: последнее, чего я хочу – этого ужаса для моих детей.
Артём с опасением глядел на собеседника. Задней мыслью он подумал, что подобных историй мир в своё время уже наслушался, а потом долго истекал кровью, тщетно пытались наложить грязные бинты деятели политики, ведь ужасные шрамы были уже предопределены и остались везде, где только было возможно.
– Вы… до ужаса патриотичны. Причём до ужаса – это не преувеличение.
– Подозреваете в нацизме? – Валентин странно рассмеялся. – Ох, Артём, как же низко ты иногда меня оцениваешь, и я почти уверен, что не только меня. Тебе ведь и самому порой кажется, что люди вокруг далеко не самые лучшие. Не пытайтесь скрыть то, что лежит, можно сказать, у Вас на лице.
– Я не…
– … Согласен. Вы вряд ли были бы готовы говорить так же горячо, как и я. Это нас с вами и отличает: степень кардинальности. И опять же этому можно найти объяснение: представьте, если бы учёные искали лекарство от болезней, копая лишь на поверхности наук. Физики бы изучали лишь фундаментальные процессы, не окунались в то множество всевозможных вариаций и симбиозов одних процессов с другими, да разве дошли бы мы до таких высот к этому моменту? Возводили бы дома, упирающиеся в небосвод? Покорили бы силу атома, обратили бы себе во благо её без углубления в физику? Все эти подразделы наук – подарок нам от предыдущих великих умов, и мне не хочется, чтобы это использовали те, кто не может реализовать прелести современной науки в полную силу.
– Занятная идея, господин учёный. Но не слишком ли бесчеловечная? А где же эта хвалёная научная гуманность по отношению ко всему живому, включая так вами критикуемых?
– Они не люди, Артём! Это стадо ведомых овец, а пастух – их приземистые вредные привычки, лжепотребности, якобы необходимые им для выживания. А знаете ли вы, что делают с больными овцами, коль нельзя их излечить?
– Полагаю, что знаю.
– Им облегчают страдания во благо всего остального стада! Возможно, это негуманно, но наука не терпит слабости: нам нужна смелость мысли, а не эти идеи о том, что всех можно поставить на путь истинный! Некоторые индивиды не видят этого пути, так в чём же наша проблема? Всё во благо будущего!
– И какое же будущее ты представляешь? Что будет с нами, если мы закроем глаза на гуманность?
– Будущее, Артём! С нами случится светлое будущее, доступное лишь для тех, кто познал его цену.
