Ну вот.
Значит, у меня температура.
Пока несу воду Вареньке, ставлю градусник. Хотя он и не нужен – ощущаю себя ровно так, как чувствует себя десятидневный труп – не лучше, и не хуже.
Пока умываю дочь, пока завариваю ей кашу, наливаю чай, чувствую каждую секунду, что еще чуть-чуть, и свалюсь на пол.
Перед глазами все окружение крутится каруселью, веки наливаются свинцовой тяжестью.
И как некстати вспоминаются слова бывшего мужа, сказанные вчера: «Ты уволена, ты уволена, ты уволена».
Мелькает мысль не пойти на работу – как представлю себе, сколько нужно сделать телодвижений, чтобы добраться до нее, опускаются руки.
И только уронив на пол расческу, понимаю, что поднять ее с пола просто не смогу – иначе сама свалюсь и не смогу встать с пола.
– Варенька, – говорю, а сама ужасаюсь своему скрипучему голосу. – Сегодня никуда не идем. Остаемся дома.
– Ура! – смеется дочь. Для нее то, что мы остаемся дома значит веселый выходной, море мультиков и развлечений, а мне…
Мне нужно подавить в себе желание разреветься. Как это все не вовремя!
Видимо, вчерашний марш-бросок под дождем, мокрой, истерзанной, испуганной встречей с бывшим мужем, не дался просто так – организм засбоил. Я достаю пачку с лекарствами, пью жаропонижающее, включаю Варе телевизор с каналом, где идут мультфильмы, выкладываю перед ней игрушки и воду с печеньем, чтобы дать себе немного времени отлежаться, а достаю сотовый телефон. Нужно придумать, что сделать, чтобы никто не понял, что я не пришла на работу. Или, все же, признаться?
«Викусь, ты что, забыла, меня в командировку на день сослали. Приеду поздно ночью, ” – пишет в ответ сообщение подруга. Точно, она уехала, ее не то, что в кабинете, – нет в городе. Тогда придется говорить про то, что заболела и на работу не выйду. Как же все это не вовремя, как не вовремя…
Трубку берет секретарь из главной приемной.
– Это Тихонова, – хриплю я, с ужасом понимая, что мой голос становится похожим на пропитый бас алкоголика. – Прошу оформить «мамин день», потому что очень сильно заболела.
– Больничный? – слышу, как секретарь кривит губы.
– Нет, нет, – пугаюсь. Больничного только сейчас не хватало! Нельзя давать возможностей уцепиться никому за мою несостоятельность, мне так или иначе нужно удержаться на работе. – «Мамин день». Ни разу за все время работы его не брала.
Мне кажется, я воочию вижу, как секретарь закатывает глаза. Серпентарий, что сделать. Чем человек ближе к телу главного, тем ему больше кажется, что он также наделен большой властью.
– До свидания, Тихонова.
Едва услышав в трубке гудки, немного успокаиваюсь. Ладно, все будет хорошо. Я приду в себя и решу все проблемы, которые навалились на меня одним махом. Нужно только сейчас выкарабкаться из этой страшной ямы, в которую уплывает разгоряченное сознание…
Как только голова касается подушки, как я снова оказываюсь в том самом страшном дне, когда я вышла из роддома с малышкой на руках.
Погода стояла жаркая – разгар цветущего лета. Солнце било в глаза, заигрывало с волосами, куталось в ресницах, но оно никак не могло добраться до моего сердца, где царил мрак. Я осталась одна. Муж меня бросил, и мне нужно было что-то делать, как-то выкарабкиваться из этой ситуации.
Добравшись до квартиры, я обнаружила купюры, связанные резинкой и записку: «Этого тебе хватит на первое время». Документы о разводе лежали тут же, в файле. Я перечитала их несколько раз, чтобы убедиться в том, что человек, который, казалось, был ближе всех ко мне, который заменил мне собою весь мир, банально выбрасывал меня на улицу. Ни с чем – ровно так, как я пришла в его дом. С небольшой сумкой вещей.
Не знаю, где был тогда мой разум, но я, ведомая гормональным сбоем, усталостью от бессонных ночей, резко поставила размашистую подпись под всеми бумагами, котоыре там были. Нет, я не претендую, нет, я не буду просить, нет, я не стану претендовать…
И нет, я больше никогда этого не прощу…
Денег хватило на несколько месяцев жизни в съемной квартире. А после пришлось срочно искать работу. Искать, крутиться, бегать.
И только тогда, когда я решила, что моя жизнь наладилась, судьба снова ударила наотмашь – Варенька не могла ползать. Не могла шевелить ножкой.
Слезы. Горе. Черная беспросветная тоска. Врачи, врачи, врачи…
– Мамочка, мамочка, – испуганный голосок моей крошки ворвался в сны-воспоминания. – Мама!
– Что? Что, моя красавица?
– Ты плакала во сне. Плакала, – она утерла слезы своей маленькой пухленькой ладошкой. – Не плачь.
Я прикусила обветренную губу.
– Нет, моя хорошая, тебе показалось. Я просто приболела немножко. Какие слезы? Нет никаких слез.
Дочка улыбнулась.
Я заглянула ей за спину и поняла, что наступил вечер – сумерки уже вовсю хозяйничали в комнате. Это значит, я проспала весь день. Голова все еще болела, тело немного ломило, а влажная сорочка прилипла к спине. Лицо и правда было все мокрым – и уже не понять, это было от болезненного пота или жутких воспоминаний о прошлом…
– У тебя телефон звонил.
Сглотнув, отчего-то не ожидая ничего хорошего, я разблокировала экран. Два пропущенных от Иринки, и одно сообщение с незнакомого номера.
Медленно, будто приближаясь к логову ядовитой змеи, я нажала на конвертик.
«Ты уволена, Вика, этим днем».
Мне показалось, что даже экран сотового телефона сверкнул нагловатой ухмылкой бывшего мужа.
Уволена.
*Саша*
Я закипаю.
Моя бывшая окончательно сошла с ума?
Я думал, что она начнёт на коленях ползать и молить меня оставить её в компании, но вместо этого она просто не вышла на работу. Даже не сообщила, что не придёт, значит, ничего не случилось, просто решила проявить характер. Ну… Характер есть и у меня тоже. Посмотрим, сколько она протянет, если я оставлю её без всего, без копейки. Вызываю кадровика. Женщина смотрит на меня, потупив взгляд. Я в курсе, что в этой конторе меня ненавидят все. Хочется сказать, чтобы сделала физиономию чуточку попроще, но я держусь.
– Я хочу, чтобы вы сегодняшним числом уволили Тихонову и лишили её всех возможных выплат, – заявляю безапелляционным тоном я.
– Но мы не можем, – заикается кадровчика.
– А если я и вас прикажу уволить?
Смотрю на неё с прищуром, и женщина не выдерживает: тоже отводит взгляд и начинает шаркать ножкой, напоминая того самого Карлсона из детства.
– По какой статье мне увольнять Тихонову? – задает женщина вопрос трясущимся голосом.