Запертые

На экране камера медленно меняет ракурс, поворачиваясь от паренька в ванной к зеркалу над белой раковиной. Однако в зеркале мы видим не камеру, закрепленную на штативе с автоматическим поворотом, а нечто другое.

Это нагое нечеловеческое существо, покрытое повсюду гнойными коростами. Из-под нависшего широкого лба на нас смотрят два маленьких желтых глаза из глубоких глазниц. Широкий рот осклабляется, обнажая ряд мелких черных зубов. Это лицо необычайно вытянуто сверху вниз и кажется будто оно продолжает медленно вытягиваться, как горячий гудрон на весу.

– Макруб…– с обреченностью произносит Виталя.

Динамики телевизора начинают шипеть. Существо в экране приближается к зеркалу, вытягивает вперед морду и в гостиную проникает мягко рычащий голос:

– Следи по сторонам, червяк…

Лицо настолько мерзкое, что мы оба невольно отступаем от экрана. Однако изображение в ящике вдруг пропадает, сливаясь в диагональные шипящие полосы. Затем помехи вновь исчезают и на экране появляется совсем другая картинка.

Вместо ванной комнаты с демоном и его жертвой, мы видим часть спальни: окно, закрытое горчичными шторами, а внизу крупным планом – большой, обитый гравированным железом, сундук.

Эти кадры длятся не больше двух секунд. Затем изображение вновь сливается в полосы. В телеприемнике что-то щелкает, фыркает, трещит и экран гаснет. Сзади поднимается белый дымок.

Без работающего телевизора в гостиной-пещере становится некомфортно. Воздух словно накаляется от ожидания грядущего ужаса… Свет из коридора недостаточен, чтобы освещать все углы, а теперь со всеми этим пузырями на потолке, трещинами и губкой на полу темных мест становится гораздо больше.

Несколько долгих секунд мы стоим беззвучно, оглядываясь вокруг. Листок с рисунком ню упал на пол. Я смотрю на него, затем поворачиваюсь к голове пупса на стуле.

– Слушай, – говорю. – А тебе не кажется странным, что на рисунке баба без головы, а на стуле голова от куклы?

Виталя на меня посмотрел, на куклу и тут в его глазах появляется блеск некого понимания. Однако поделиться своими соображениями он не успевает.В этот момент пол сначала проседает в одном направлении, затем вздымается в другом. И это движение вверх-вниз едва не сбивает нас с ног. Стул опрокидывается на пол, голова пупса закатывается в дальний угол.

Нет никаких сомнений, что наши мысли направлены в одну сторону. Под полом что-то движется, но сказать об этом вслух мы не готовы. К тому же скоро пол успокаивается, а деформации переходят сначала на стену за диваном, потом на потолок и, наконец, достигают большого вздутия у самых гардин, которое разом становится еще больше. Теперь этот бугорок похож на огромный потолочный кокон с длинной трещиной, из которой слизь стекает все резвее.

– Вот черт … – говорю я тихо в сердцах и нацеливаюсь на эту отвратительную темно-зеленую блямбу на потолке.

А вздутие все растет и растет, отяжеленное содержимым…И Виталя чуть ближе к нему с монтировкой подбирается.

– Слышь чо, – окликаю его нервно. – Стрельнуть может?

– Погодь, – говорит. – Нам отмычка нужна. Может тут она.

Ну-ну, думаю, отмычка ему нужна. И пока я так думаю, справа по борту телек ни с того ни сего по тумбе заскользил и в стену заднюю вмазался. Тут уж у меня рефлексы срабатывают. Разворачиваюсь , жму на спусковой крючок и телек в хлам разношу.

Грохот такой, что пару секунд вообще ничего не слышу, если не считать неразборчивых матьков моего товарища. И не успеваю от контузии отойти, как дверцы шкафа (прямо напротив Витали) распахиваются обеими створками настежь, а оттуда под сильным напором вырывается серая липкая жижа, похожая на болотный ил. Напор такой сильный, что Виталю сбивает с ног и отбрасывает на диван, откуда он скатывается на пол.

Растерянный и по шею измазанный в липкой гадости он, однако, быстро встает. Поток грязи на глазах слабеет, но жижа покрывает почти весь губчатый пол. Кое-где она впитывается в трещины, пузырясь испаряемым газом.

Несколько запоздало я от греха подальше отхожу в сторону от второго шкафа. Жижа толстым слоем медленно обволакивает кеды.

– Уходить надо! – кричу Витале.

– Отмычку не нашли, – говорит, локтем лицо обтирая. – Не уйдем так.

– И где ты её собрался искать!? – кричу, отступая к дверям.

А он вместо ответа на шкафы смотрит.

– Ты дверь в коридор держи! – кричит, а сам, чавкая ботинками, ко второму шкафу направляется.

Но дойти до шкафа он так и не смог. Из жижи рядом с его ногами выныривает, словно перископ, мощная коричневая пятерня.

Я кричу ему « Сзади!» и стреляю тут же в руку эту, но промахиваюсь. Жижа разлетается брызгами, а рука, как ни в чем не бывало, хватает Виталю за лодыжку. Он мордой в грязь падает, я снова в страшную руку стреляю, но тут напарник мой орет «Не стреляй, ноги отстрелишь!», после чего ловко изворачивается в грязи лицом к руке и всаживает около неё в жижу монтировку на пол длины.

Но коричневая пятерня не разжимается. Жижа вокруг неё бурлит, вздыматься и наружу, обтекая серыми нечистотами вперемешку с кровью, вырастает голова, из которой торчит монтировка. Голова вполне человеческая, если не считать отсутствия лица и жидкой грязи, стекающей повсюду. Когда я говорю, что у головы нет лица, то это именно то, о чем я говорю. То есть там вместо носа, глаза и рта просто натянутая на лицевую кость кожа. Следом появляются мускулистые плечи, руки, торс и наконец ноги. Виталя, схваченный за лодыжку, во время этого рождения оказывается вверх ногами. Его держат за ногу, как провинившегося мальчишку.

Пораженный зрелищем, я не сразу вспоминаю, что ружье все еще у меня. А голый мускулистый тип с монтировкой в голове, исходя яростью, с силой швыряет Виталю к дальней стене. Паренек шлепается об обои, как длинная мокрая тряпка. Такой же тряпкой он падает плашмя на грязный диван, а на стене остается длинный отпечаток его тела.

Субъект без лица, разобравшись с Виталей, недвусмысленно поворачивается ко мне.

– Вот теперь стреляй! – подсказывает распаленный подросток.

Тип с монтировкой в черепе бросается на меня размашистым шагом. Я пячусь назад, жму на спусковой крючок. Голова без лица разлетается на части, как хеллуинская дыня. Кровь с расщепленными костями черепа прилипает к стенам и потолку. Тело без головы падает на колени, затем заваливается на бок и медленно погружается в серую жижу.

Виталя плюхается на четвереньках в серый ил, чтобы успеть спасти утопающую монтировку. Но железяка уже скрывается под слоем грязи и ему приходится окунать вдогонку руку.

– Да сдалась тебе эта монтировка! – кричу, а сам по сторонам на жижу смотрю.

– Да я достал уже!– в ответ пыхтит Виталя.

Но ни черта он не достал. Я понимаю это по выражению его лица. У него физиономия человека, который хочет вытащить из пруда голой рукой жирного сома, но натыкается на острые зубы кровожадной акулы. Он успевает сказать лишь « О, чёрт» и его рука резко уходит в глубину, а лицо окунается в жидкий пол.

Я кидаюсь к нему на помощь, отдираю от своей рубашки кусок рукава , заворачиваю им дуло и втыкаю ствол на добрые двадцать сантиметров в серый ил.

Нажимаю на спусковой крючок.

Глухой выстрел отдается дрожью до самого позвоночника. Секундное ожидание и Виталя к моему удивлению вытаскивает руку на волю. И что еще удивительнее, в его руке монтировка.

– Где может быть эта отмычка? – спрашиваю, помогая ему подняться.

– Я.. кажется… понял, – говорит, а у самого дыхание сбито и он медлит со словами.

– И чего ты понял?

– Где отмычка.

– И где?

В эту секунду на потолке позади Витали разрывается та самая здоровенная зеленоватая блямба. Из неё выливается ведер двадцать слизистого зеленого гноя, а вместе с ним на пол плюхается нечто огромное, мясистое, бесформенное и мерзкое.

Моя бледность выдает неподдельный ужас. Виталя оборачивается назад так, будто готовится узреть самого сатану. Не сразу, но я догадываюсь, что это самая большая жаба, которую мне доводилось видеть. Из-под тяжелых бугристо зеленых век нездорово поблескивают два черных глаза, каждый размером с яблоко. Из подвижной гортани исходит характерное «ква».

И пока я навожу ружье на цель, жаба с разевающейся пастью кидается к Витале, как летящая со свистом грязно-зеленая гора. Еще в прыжке она хватает его целиком в непомерно разинутую пасть и, приземляясь, краем морды отбрасывает меня в жижу. Я падаю на спину, не выпуская ружья, и проскальзываю по серому илу почти до выхода из гостиной.