Эльфийский клинок

– Орки трижды штурмовали Золотой лес, но эльфы отбились. А потом сами пошли вперёд, переправились через Андуин и дали бой! Вражьи прислужники были разбиты, и сама Владычица Галадриэль обрушила в прах стены того замка. Так говорит Красная Книга.

– Заладили – Дол-Гулдур, замок, Враг! – буркнул гном. – Мало ли что привидится! Сны, конечно, бывает что и сбываются, и отмахиваться от них нельзя, но тут всё слишком неопределённо.

– Ну что ж, поживём – увидим, – вздохнул Рогволд. – Давайте-ка в дорогу, друзья. У меня этот бой под Пригорьем из головы не идёт. Как они осмелели? Собирают полтысячи копий посреди королевства, ничего не боясь и даже особенно не прячась! – Он озабоченно покачал головой. – Худые времена настают, чует моё сердце.

– А что, нельзя было поднять на ноги всю округу? – вдруг спросил Торин. – В одном Пригорье тысячи две бойцов наберётся! А окрестные деревни! Да вы их просто задавили бы, ни один бы не ушёл.

– Что ты, что ты! – отмахнулся Рогволд. – Подумай сам, куда этим селянам в бой идти?! Это ж для них верная смерть, там же никто меча держать не умеет. На это дело дружина есть, она и должна воевать. Она – воевать, а пахари – пахать, кузнецы – ковать, и ткачи – ткать. Каждый должен своё дело как следует делать, а в чужие не вмешиваться. Так есть, так было и так будет. Нет, людей уже не переделаешь.

– Ну, тебе виднее, – не стал спорить гном. – Только у нас бы, ежели кто такой вот завёлся и разбой стал бы чинить, все бы работу побросали да навалились всем миром, пока врага бы не прикончили.

– Наверное, поэтому вы, гномы, и не создали Соединённое королевство, – усмехнулся Рогволд. – Не обижайся, конечно, но каждому всё-таки своё.

– Чего ж обижаться, – проворчал гном. – Королевства мы и впрямь со времён Дьюрина сколотить не можем.

– Ну так в дорогу? – поднялся Рогволд. – Ты готов, Фолко? Карлика своего покормили?

– Кормил я его, кормил, – отмахнулся гном, вставая. – Лопает, прорва, куда только лезет!

Они ехали почти весь день; наконец тракт нырнул вниз, в очередную долину между цепями холмов, протянувшихся с юго-запада на северо-восток. Дорога пересекала котловину в широком её месте, справа и слева, в отдалении, гряды вновь сближались. Плоское дно долины покрывали поля и сады, чуть дальше влево виднелись ещё одна деревня и луга вокруг неё, а ещё за ней – новые поля, новые сады. Повсюду стояли многочисленные сараи и сарайчики, долину в разных направлениях пересекали десятки дорожек и тропинок. Предвкушая отдых и славный обед, друзья пришпорили коней.

Однако деревня встретила их неожиданной пустотой. Ворота многих домов и постоялого двора были распахнуты настежь, но людей видно не было, лишь дворовые псы, верно исполняя свой долг, встретили приехавших дружным лаем.

– Куда они все провалились? – недоумённо пробормотал Рогволд, когда они подъехали к широким дверям трактира.

Внутри просторного зала было пусто, столы повалены, стулья опрокинуты, под ногами хрустели черепки разбитой посуды. На стойке сидел здоровенный котище, неторопливо пирующий подле расколотой крынки со сметаной.

– Похоже, все куда-то сбежали, – пожал плечами гном.

– Но куда? И почему? Нет, тут что-то неладное. Давайте ещё по улице пройдёмся, может, кто и остался.

Ведя коней в поводу, друзья запетляли по деревенским улочкам. Всюду их встречала одна и та же картина – всё настежь и всё пусто. Они не заметили, как оказались на околице. За огородами тянулась неширокая полоса садов, дальше снова должны были начаться поля. Путники остановились в нерешительности, и тут порыв ветра донёс до них какие-то ожесточённые, гневные крики. Они раздавались как раз за садами.

– Туда! Скорее! – крикнул ловчий и вскочил в седло.

Гном и хоббит поспешили последовать его примеру.

Продравшись по узкой тропе сквозь яблоневые сады, они очутились на длинном, узком поле. На нём-то и отыскались «пропавшие» жители деревни.

Там шла драка, отчаянная и беспорядочная. Невозможно было понять, кто на какой стороне, – всё смешалось в общей свалке. Вздымалась пыль, трещала одежда, в воздухе мелькали колья.

Масла в огонь подливали женщины: сперва истошным визгом, а потом две их довольно большие группы, осыпавшие до этого друг друга проклятиями и ругательствами, перешли от слов к делу и вцепились друг другу в волосы.

– Клянусь бородой Дьюрина… – оторопело пробормотал гном.

Он изумлённо смотрел на Рогволда, но и лицо старого сотника выражало лишь безмерное удивление. И тогда Торин больше мешкать не стал. В десяти шагах от них на землю рухнул молодой парень с раскроенной ударом лопаты головой; это и вывело друзей из полного оцепенения. Торин взревел, точно тридцать три медведя сразу, он выхватил свой топор и устремился в самую гущу, щедро раздавая тычки и пинки, от которых сцепившиеся драчуны разлетались в разные стороны. Рукоятью топора гном вышибал из рук дерущихся колья; самым неугомонным добавлял ещё и слегка по ребрам. Он шёл сквозь воющую, рычащую толпу, словно нож сквозь масло, оставляя за собой настоящую просеку; его огромные кулачищи так и мелькали. Появление гнома ознаменовалось было новым взрывом негодования, но за Торином в просвет между людьми бросился Рогволд с обнажённым мечом, а потом и Фолко. Внутри у хоббита всё заледенело от страха, сердце билось где-то в пятках, но лук был у него в руках, и когда какой-то могучий бородач с воплем занёс было над гномом увесистую дубину, Фолко аккуратно всадил стрелу точно в дерево у него между кистями. Бородач ошалело уставился на вонзившуюся стрелу, и в тот же миг Торин обезоружил его.

Драка ещё шла, но быстро затихала. Уже многие с криками «Братцы, да что ж это мы!» принялись помогать гному и Рогволду растаскивать дерущихся. И постепенно всё стихло. Люди стояли потные, тяжело дыша; почти всё были в равной мере попятнаны – у одного разбит нос, у другого – заплыл глаз, третий охал, держась за бок, четвёртый зажимал рассечённый лоб. Лежали на поле и четверо тяжелораненых – один молодой парень и трое крепких мужиков – их отделали кольями. Прекратившие потасовку женщины бросились к раненым, кто-то побежал в деревню за водой и холстиной. Теперь стало видно, что дравшиеся разделились на две примерно равные группы, одна из которых отошла подальше, другая же, напротив, подалась ближе к тракту. В середине поля, на небольшой, едва заметной меже, остались стоять только трое путешественников да два здоровенных мужика – один тот самый бородач, в дубину которого так удачно вонзилась стрела Фолко, широкоплечий, круглолицый, чем-то похожий на Торина своей коренастой фигурой, и второй – без бороды, зато с длинными, спускавшимися до груди усищами. Второй был много выше гнома. Эти двое с неприязнью глядели друг на друга, ожесточённо сопя и утирая пот. Бородач поминутно сплёвывал кровь из разбитой губы, усатый не отрывал от носа оторванный кусок рубахи.

– Что тут у вас происходит? – спросил Рогволд, удивлённо глядя на них.

– А ты кто такой? – неприветливо осведомился бородач. – Шериф или дружинник?

– Я Рогволд, сын Мстара, пятисотник арнорской дружины! – резко ответил ловчий, благоразумно пропуская слово «бывший».

Оба мужика раскрыли рты и изумлённо уставились на него. Однако провести их было не так-то просто.

– Вот что… уважаемый. Ты иди своей дорогой. Мы тут и без тебя разберёмся, – процедил бородач и повернулся к стоявшим ближе к тракту людям, сделав им какой-то знак.

Толпа заволновалась и придвинулась; Рогволд опустил ладонь на рукоять меча, а Фолко как бы между прочим наложил стрелу на тетиву и зажал в зубах запасную.

– Верно, без тебя управимся, – поддержал бородача его недавний противник, в свою очередь делая знак своим.

Трое путешественников оказались между двух огней; с обеих сторон подступали мрачные, распалённые дракой люди, в эти мгновения селяне забыли о собственных распрях. Однако трое друзей всё же были не одиноки. Из обеих групп на межу вышло несколько человек, в основном крепкие, кряжистые мужики постарше. Теперь враждующие лагеря разделяло уже не только трое друзей, однако бородач слева и усатый справа – похоже, они и были заводилами – не торопились увести своих.

– Эй, вы, там, на меже! – глумливо крикнул усатый. – Убирайтесь, пока вас не растоптали! Мы должны отплатить за обиды этим вонючкам, и мы отплатим! А тот, кто осмелится помешать нам, тому мы намнём бока! Поняли? А вы, Граст, Хрунт, Вирдир и Исунг, вы подлые трусы, опозорившие родную деревню!

– Суттунг, хватит мутить народ! – крикнул один из вышедших к Рогволду селян; он был высок, широкоплеч, лицо обрамляла полуседая борода, серебро виднелось и на висках, но глаза были ясны, а руки, казалось, могли запросто гнуть подковы. – Мало тебе Эла и Траста? Или вы с Бородатым Эйриком добиваетесь того, чтобы мы каждую ночь пускали друг другу красных петухов?! – Лицо говорившего побагровело, огромные кулачищи сжались. – Нет! Хватит! Скажем спасибо почтенному Рогволду и его спутникам, с наших глаз сошёл туман. Так что ничего мы не опозорили. Это говорю я, Исунг, сын Ангара!

– Верно! – подхватил другой.

Ростом он был пониже Исунга, но ещё шире в плечах. Его левую щёку рассекал свежий рубец, из раны сочилась кровь. Он говорил отрывисто, зло, рубя ладонью воздух.

– Чего ради мы ломаем друг другу рёбра, а?! Гляньте, – и он ткнул себе в щёку, – это мне досталось на память от Хелдина, вон он стоит, с которым мы на соседних полях уже лет пятнадцать рядом работаем! Эй, Хелдин! Можешь толком сказать, из-за чего мы с тобой сцепились, а? Молчишь… Ну то-то!

– Он молчит – я отвечу! – яростно завопил тот, кого назвали Суттунгом. – Нечего было совать нам палки в колёса и указывать, что нам сеять и как! Наша очередь – что хотим, то и делаем! Вы нам не указ! Верно я говорю, ребята?!

Окружавшие его люди ответили дружным рёвом, и лишь мужик по имени Хелдин пытался что-то возразить. Бородатый Эйрик о чём-то шептался в небольшом кружке своих приверженцев, остальные же люди его группы стояли, угрюмо уставясь в землю. Товарищи Суттунга заорали и заулюлюкали. Вновь мелькнули поднятые с земли колья и топоры, и толпа в несколько десятков человек дружно повалила на замерших в центре поля Рогволда с друзьями и присоединившихся к ним селян. Делать было нечего, и они схватились за оружие. За их спинами по-прежнему царило молчание.

Фолко не было страшно, было отчаянное боевое веселье, азарт; он словно воспарял над пыльным полем, уподобляя себя героям древности, и даже усмехнулся, когда Суттунг повёл своих вперёд, – представлялся удобный случай показать себя.

В воздухе сверкнула серебристая молния, и Суттунг с воплем повалился на землю, пытаясь вырвать пробившую бедро стрелу. В последний миг Фолко понял, что не в силах вот так, в общем-то ни за что, убить человека, и снизил прицел. Он видел безумные глаза Суттунга, его разинутый в отчаянном вопле рот; он успел заметить даже протянувшуюся с губ человека тонкую ниточку слюны. «Нет, это не призрак Могильников, это живой человек, что же ты делаешь?!» – словно закричал кто-то внутри Фолко – и рука хоббита дрогнула.

Вид упавшего, испачканного кровью Суттунга как-то сразу отрезвил нападавших. Они остановились, столпившись вокруг своего предводителя, и тогда Фолко, в который уже раз внутренне удивляясь себе за последние несколько дней, громко и отчаянно крикнул, вновь натягивая тетиву и поднимая оружие:

– Ещё шаг – и буду бить в горло! Первому!

С губ испугавшегося собственной смелости хоббита рвался пронзительный крик, почти визг, – но угроза возымела действие. Хелдин высоко поднял руки, словно останавливая своих товарищей, и громко крикнул:

– Всё, хватит! Суттунг получил по заслугам – сколько же можно ссорить нас с соседями! Расходитесь, братья, расходитесь по домам! Я уверен, люди Бородатого Эйрика последуют нашему примеру.

Странно приутихший при виде раненого Суттунга Эйрик тоже вышел на межу, по-прежнему разделявшую две враждебные толпы.

– По-моему, мы все здесь просто с ума сошли! – заговорил он. – Зачем наши соседи послушали этого Храудуна? Почему мы не можем разобраться спокойно, без драки? Я, конечно, виноват, каюсь, на меня нашло какое-то затмение. Но теперь всё миновало, я предлагаю мириться!

– Жалкий трус! – простонал сидевший на земле Суттунг. Ему уже вырезали стрелу Фолко и перебинтовали рану. – Люди! Чего вы стоите! Бейте их, бейте! Он ведь оскорбил того, от которого нам было столько добра!

– Мы его об этом не просили, – угрюмо ответил один из стоявших рядом с Суттунгом мужчин. – Пропади он пропадом!