Придумай название

– Знаешь, Ив, -сказала Эл, -ты прав, но сегодня давай не будем о грустном, давай будем быть друг для друга!

– Я люблю тебя…

Ощущение жизни и молодости хвойным воздухом наполнило их кровь, и любовь соединила их губы, заставив забыть на время обо всем. На время…

А березы смотрели на них и хранили их, даря им свои слезы. Или кровь?.. То, что вы пьете – то есть кровь моя… То, что вы едите – то есть тело мое… Неповторимость и неописуемость леса: как бы не извращались литературные критики приписать какому-либо таланту мастерства пейзажиста, как бы не умилялись, читая описания природы – то все лишь бледная копия с оригинала… Не согласны? Что ж… Только сравните ваши чувства просто в лесу, без единого слова с тем, когда вы читаете пусть даже самого талантливого из природописцев…

Незаметно, за вдыханием воздуха, трапезой на траве, в коей таится исключительная прелесть, просто лежанием в траве, наблюдая старт стволов туда, незаметно прошел день. Губы уже болели от поцелуев, когда Ив, нарвав красоты цветов красоте его Эл, устроился у нее на коленях головой, а она плела венок на его русую голову. И было просто и счастливо.

«Гармония мира не знает границ…»

Светило уже закатывалось за горизонт, когда они возвращались к урчанию и рыку автострады. Даря американцам солнце, чтобы завтра они подарили его нам, Ив думал о том, что ничего не вечно, как не вечен и этот такой короткий на закате день жизни, на рассвете казавшийся столь длинным – целая жизнь. Вот тебе и принцип относительности… Оставляю тебя, Лес, так мало сказав о тебе, хотя так много чувствующий к тебе. Оставляю тебя и поклоняюсь тебе… …Эл счастливая сидела у зеркала, еще раз нежно вспоминая этот их чудесный день. Все было так хорошо, так красиво, только вот почему слеза навернулась та глаза Ива, когда они провожали закат? 0 чем тут плакать, если все так было славно?.. Тебе не о чем, Эл, и слава Богу, что тебе пока не понять этих слез, этой вселенской тоски. День жизни – просто шизофреник на траве…

Сон брал свое. Еще раз глянув в зеркало и найдя себя совсем недурной и даже красивой, Эл с удовлетворением не зря прожитого дня отдала себя во власть и царство снов – мир, где живут шизофреники, но уже не на траве…

Тебя излечат голубые стены,
Растущие повсюду, где не лень.
Зеленых листьев перемены
Не потревожат голый пень.
Тебе поможет древо предреканий,
Чащобы нестареющая суть.
Забудешь зло недосказаний,
Ступив на натуральный путь.
Устанешь ты от искажении
Стекла, смотрящего на мир.
Нет воздуха внутри строений,
Травы нет по полу квартир.
Пульс участиться не успеет,
Не даст соврать вчерашний день.
Тот, кто здесь счастья не имеет,
Присядет на чуть влажный пень,
Где солнце в облаках скрываясь,
Меняет градусник в окне.
И тот, кто вспомнил обо мне
Был мал – его не забывают…

…А пока был просто еще один сон… Не выдающийся, но и не заурядный. Так, средний шизофреник…

…Жаркое, неумолимо палящее солнце Средиземноморья стояло в зените, беспощадно накаляя и без этой адской жары жгучие цепи на руках невольниц. Во рту горячий шершавый язык бился в плену сухих губ, но стража не давала воды со вчерашнего дня. Многие из женщин, еще недавно имевших все, что пожелают, не переносили пытки высыхания живьем, и их трупы лежали на палубе, еще больше иссыхая под солнцем, распространяя вокруг смрадный запах смерти. А те, кто еще жил, с завистью смотрели на отмучившихся – им уже не хотелось пить, у них уже не забрать – этим скотам центуриона – женской чести, над ними уже не надругаться. Милосердная смерть сохранила их души, забрав в залог их тела. До лучших времен… Эл, сгорбившись, сидела на палубе и с равнодушием обреченности ожидала, что и ее, как уже многих ее подруг, уволокут грязные свиньи с копьями, разденут и распнут, удовлетворив себя. Но такое «распятие» не принесет долгожданной смерти, да и смерть нужна до того как над тобой надругаются, после уже будет незачем жить и умирать… Распятие натурой на кресте похоти и грубой силы. Шел уже пятый день пути. Ночи давали немного прохлады, но солдаты и ночью не давали волю чести и женственности.

Наступила еще одна ночь, прошедшая в страхе (Эл с детства не очень уютно была в темноте). Может, последняя…

Но утром по-прежнему родился утренний свет. Родился, как всегда, обычно, будто у него еще был смысл рождаться после всего происшедшего… У него-то, в том то и дело, еще был смысл светить, но у Эл не было смысла жить, да и сил уже тоже не было. Ив – погиб. И вот враг везет их – пленниц – в неволю…

Скоро корабль уже шел по фарватеру вражеской гавани – Главной Гавани Города Сломанных Крыльев. Воины предвкушали добычу – раздачу Центурионом пленниц в рабство, город криками приветствий встречал победителей. Все было относительно – кому как суждено…

По жарким сходням невольниц к полудню согнали на пристань. Дележ проводился по старшинству чинов. Когорты воинов стояли в животном ожидании, глазами уже раздевая невольниц. На побережной площади собирался народ, духовенство – чтобы оправдать нехристианскую жизнь своего воинства – и высшее сановное сословие. Когда светило вошло в зенит, прибыл Центурион. Его трон возвышался в отдалении, на горе из книг, магнитолент, газет и прочей информационно-духовной рухляди. Старое дряблое тело центуриона, облаченное в черную блестящую, усыпанную мириадами заклепок облегающую материю венчала голова юноши лет 20-ти. Что-то было знакомое в этом уродце, но что именно – Эл не понимала или не могла разглядеть из-за расстояния до трона.