– Ага, – согласился Даник, – сразу всякие бдуны набегают… с ферботеном наперевес… Ну их! Сестренка-сестренка, а зачем тебе такие длинные ноги?
– А это – чтобы Нюшера завидовала.
– О-ой… о-ой… я вот прямо вся уже иззавидовалась!
– А мы не с тобой говорим, между прочим… Сестренка-сестренка, а зачем тебе такой замечательный хайр[10 - волосы (хип.)]?
– А это – тоже чтобы Нюшера завидовала.
– Тьфу! Кикиморо болотное вульгарис!
– Шушера у нас сегодня злюка злючная… Сестйонка-сестйонка… а вот это у тебя – засем такое болфое?
– А это – чтобы Нюшера ващще треснула от зависти.
– Слышь, ты?! – Нюхина книжка шмякнулась в стену возле Айкиного уха. – Аец позорный?!
– Я вас внимательно?..
– Заткнись, поняла?! Завали хлебальник!!
– Фига себе… – обалдел Даник. – Девчонки, не ссорьтесь!
– А пусть заткнется! Заипала уже!
– Я ж говорила: завидует, – пропела Айка, демонстративно отряхивая подобранную книжку. – У самой-то…
– Аище, прекрати! – Айра, только что бывший под диваном, вдруг оказался в центре комнаты. – Лайхэ, не надо. Не кусайся. Ну бывают дурочки, на всех не назлишься. Ты лучше ее. Ты вообще лучше всех. Можно, я тебя обниму?
– Айра… Айрочка… братишка… ты тут один настоящий. Такой хороший… А я себе выращу все, вы еще сами обзавидуетесь! – Шушера вскинулась. – Аец, слышь? Через два года поговорим. Померяемся. Спорим, что у меня больше будут?
– Спорим! На что?
– На побриться налысо!
– Давай! Все свидетели? Забились!
– Забились. Все, Аец… – она сладко потянулась, – …совершеннолетие ты встретишь лысой. Будешь плакать и рвать на попе волоса.
Комната разом притихла.
– Оппаньки…
– Че, в натуре, что ли?! Шушера, ты прикалываешься?
– Не-а!
– А я-то думал…
– Охуеть новости. Айка, так сколько тебе? По-честному?
– Ну, Нюша… – выдохнула Айка, – ну, падла… ДА, МНЕ ЧЕТЫРНАДЦАТЬ! Через две недели будет! Довольны?!
– Фьиу…
– Аечка, предупреждать надо. Это статья, вообще-то.
– Хренассе подстава…
– Айка, ты ваще ку-ку? Про возраст согласия не слышала? Даже мне шестнадцать есть! И Айре тоже!
– Тебя, блин, даже фоткать нельзя! «Цэпэ» – и небо в клеточку! Предки-то знают, где ты тусуешься?
– Если узнают – нам писец. Пацаны, честно: кто-нибудь с ней уже…
– Отстаньте от нее!
Танька, непривычно бледная, прошагала среди молча пялящегося народа к рыдающей Айке, села рядом. Обняла, осторожно подвинув Данькины руки.
– Не плачь, солнышко. Не плачь… Пипл, – обратилась она к собранию, – на сегодня лавочка закрыта. По домам. Кому некуда идти – погуляйте часик, потом возвращайтесь. Остальные – аста маньяна до как обычно. Нюша, не вздумай смыться! Айра, ты останешься? Сын, останься тоже, а? Можешь?
***
– Илиннарэ, ну ты пойми…
– Аец!
– Ой! Извиняюсь. Тань… пойми, я и так родителей еле держу, они в любой момент могут передумать. Ну не умею я, как вы, хоть сколько ты мне сил дай, не умею! А если меня сейчас выпнут, если я сорвусь – это все! Или сдадут квартиру, или продадут вообще. Что тогда будет? Куда она пойдет? Вы от меня зависите, мне противно это говорить, но это правда! Поймите, наконец!
– Да никто тебя не выпнет, Аюш! Ну что ты себе вбила в голову!
– Ага, не выпнет! Видала, как они шарахнулись? Лайхэ, ну вот объясни мне: вот нахрена было это делать?
– Да это сразу надо было сделать, я тебе раз двадцать пять говорила! Ты же реально всех подставляешь! Айра, ну скажи ей, брат? Ты ж тоже во сколько лет пришел?
– В четырнадцать. Но Лай, ты не права. Айку никто бы не раскрыл, если б не ты. Я – другое дело…
– Конечно! Ты же нормальный, ты не просил себе сиськи четвертого размера… в двенадцать лет!
– Третьего!! Какое тебе дело, кто что просил!
– Да никакого мне дела! Только вон Даник из-за тебя сядет, а так – вообще никакого!
Услышав свое имя, Данька встряхнулся. Дерганый и малопонятный разговор нагонял на него дремоту, тем более что было уже сильно за полночь. Попытался сложить последние минуты во что-нибудь осмысленное – и убедился, что как минимум половина ему приснилась. Кто такая Линара, например? Что за квартира? Почему вдруг Танька и Нюшера зависят от Айки? Как можно «попросить себе сиськи», хоть третьего размера, хоть какого? Сплошной бред, короче.
– Слушайте, народ… – он совсем не демонстративно зевнул. – Отпустите меня спать, а? А то я все равно левый в ваших терках, ни фига не врубаюсь.
Спорщицы уставились так, будто Данька у них на глазах возник из пустоты. Первой опомнилась Айка – и почему-то рассмеялась. За ней заулыбались все остальные. Танька решительно поднялась из-за стола: