Сахарный вор

– Тогда поехали. Ты уже опаздываешь.

– Сабин! Подожди!

Мы с Энцо оба повернулись ко входу в отель, где стояли Ванда и Пол, первая отчаянно махала рукой.

– Возьми Пола с собой! – крикнула она, толкнув его вперед. – Нельзя же проделать такой путь и не показать людям «Персидскую».

Энцо как маньяк гнал по деловому району в центре города, устраивая мне ускоренную экскурсию по причудливым малоэтажным зданиям моего детства. Некоторые из них были оживлены интерьерами кондитерских и бистро, другие же стояли напротив табачных лавок и тату-салонов. Оригинальное здание универмага Eaton в стиле ар-деко теперь стало центром телемаркетинга. За ним маячило казино.

– Ты не помогаешь моему похмелью. – Я схватилась за ручку над окном.

Энцо прикусил губу и вместе с ней усы.

– Я же говорил, мы опаздываем.

И тут до меня дошло. Он все еще боялся отца.

– Что ж, Маркус кажется клевым. – Я бросила взгляд на Пола на заднем сиденье, но вместо того, чтобы снимать, он держался за ручку двери, чтобы не упасть.

– Маркус классный друг.

– Но?

– Но он устал от всего этого. – Энцо не проверил зеркала, прежде чем перестроиться. – Ему надоело притворяться. Он хочет сменить свой статус холостого человека, разговаривает с рекрутинговой фирмой в Ванкувере.

– Какое отношение женитьба имеет к Ванкуверу?

– Он выдвинул ультиматум. Надо меняться, менять жизнь, двигаться дальше.

С этим не поспоришь.

– Не похоже, что твой отец не в курсе, что ты гей.

– Ну знаешь, он не то что знает, он знает. – Энцо уставился на желтый сигнал светофора впереди, нажал на педаль газа, и мы проскочили. – В прошлом году Маркус зашел кое-что занести в пекарню. Он попридержал дверь для меня, и это было прямо на глазах у ребят.

– О боже, твой отец, наверное, с ума сошел.

– Мягко говоря. – Энцо убрал руки с руля, закатал правый рукав и показал мне шрам, пересекающий его бицепс. – Мы со стариком немного увлеклись. Он держал мою голову над лопастями стационарного миксера.

– Господи Иисусе, Энцо! – Я схватилась за руль, чтобы мы не врезались в почтовый ящик. – Почему ты все еще там работаешь?

– А где еще мне работать? – Он смотрел на меня так, будто я задала самый безумный вопрос, который только можно вообразить. – Ты же знаешь, что я околачивался здесь, чтобы поучиться у твоего отца. – Энцо вновь взялся за руль и замедлил ход. – И вообще, не Данте управляет этим местом. Я точно знаю.

Нет, он просто владел им. Но я не стала об этом говорить. Я была не в том положении, чтобы вставать между Энцо и его отцом. К тому же мы приехали.

Если честно, я испытала легкий приступ ностальгии, когда мы въехали на парковку. Пекарня по-прежнему занимала целый городской квартал. Высоко над входом медленно вращалась вывеска пекарни, как и всегда. Ее распухшие очертания наводили на мысль о потрепанном дирижабле, который мог бы опуститься на проезжую часть Мемориал-авеню в особенно ветреный день. Обращенная к нам сторона вывески гласила: Bennett’s bakery. Когда доска повернулась другой стороной, мы прочитали:

НЕТ НИЧЕГО ВОЛШЕБНЕЕ,

ЧЕМ «ПЕРСИДСКАЯ»!

Над надписью была изображена восьмилетняя я в образе джинна, скрестившего ноги и левитирующего, держа в руках розовую булочку.

Но вывеска не удержала мое внимание надолго. Само здание, некогда простое строение из красного кирпича, сделанное по меркам обувной коробки, претерпело кардинальные изменения. Фасад был срезан и заменен стеклянными стенами и потолком, достойными магазина Apple.

– Вау. – Это было первое слово, сказанное Полом с тех пор, как он сел в машину.

– Круто, правда? – Энцо повернулся, чтобы посмотреть на меня. – Мы немного поменяли все тут.

Внутри стеклянной коробки, вдоль здания, на виду у всех находилась конвейерная лента по производству «Персидской». Каждая деталь хромированного оборудования была извлечена из задней комнаты, отполирована до блеска и выставлена на всеобщее обозрение.

Пол опустил окно и поднял камеру.

Утром за «Персидской» всегда стояла очередь, но сегодня она тянулась от главного входа, пересекала фасад и огибала заднюю парковку.

– У вас такая очередь каждую субботу? – спросила я, впечатленная.

Усы Энцо дернулись.

– Они здесь из уважения. К твоему отцу. Или ты забыла, что он умер?

Я посмотрела на него в ответ.

– Как я могла забыть? – Но его слова были ударом под дых. Напоминанием о том, что теперь я, как и всегда, была аутсайдером. Нежеланной, ненужной.

Глава четырнадцатая

Сабин, 1990

Я была немного оглушена тем, что происходило вокруг. Грохот и свист машин казались зловещими, а люди, сидящие в них, – громкими обезьянами. Они не были очарованы мной, как женщины в кондитерской напротив. Отец усадил меня в конце длинного рабочего стола.

– Закатай рукава, Саби. – Он указал на горку муки на столе.

Я не понимала, какое отношение мои рукава имели к выпечке, но подчинилась. Моя лучшая версия заключалась в том, что магия – способность превращать влажное тесто в горячий пористый хлеб – должна находиться где-то в рукавах моего маленького синего вельветового джемпера.

Это была идея бабушки – сводить меня в пекарню, чтобы вытащить из дома Джулии. С момента нашего приезда я стала меньше есть, что, как сообщит вам любая итальянская бабушка, является симптомом неизлечимой болезни. Но чего еще они ждали? Я сменила шумный общий стол девочек и юных послушниц в аббатстве на столовую, отделанную деревянными панелями, где обедали на фарфоре Royal Crown Derby и где отец начинал трапезу с того, что объяснял нам, почему Джулия на этот раз не присоединится. Бабушка никогда ничего не комментировала, просто склонялась над моей тарелкой, нарезая мясо, которое поджарила. Она редко говорила хоть слово в пользу Джулии или против нее.

И вот сейчас, в мастерской пекарни, он сделал неглубокое отверстие в центре кучи муки и медленно влил туда молоко. Facciamo un pozzo – сделаем колодец. Способ приготовления хлеба из старой страны, до того, как миксеры взяли на себя эту роль. Я перегнулась через стол, наблюдая, как он опускает немного муки с краев в колодец, чтобы отверстие стало шире.

– Теперь давай мне вот это. – Отец кивнул в сторону, и я принесла ему миску с плавающим в масле яйцом. Он помог мне опрокинуть ее поверх муки.

Я подняла взгляд, глаза были обрамлены густыми волнами волос, которые бабушка пыталась заколоть мне за уши. Я не знала, что делать дальше. Отец не совсем улыбался, но на этот раз казался расслабленным. Как будто ему было приятно стоять рядом со мной, наблюдая, как яркий желток проскальзывает в середину муки.

– Это похоже на гору с озером посередине, – сказала я ему по-итальянски. – А яйцо – это солнце.

– Мне больше нравится твоя идея, – согласился он. – Facciamo una montagna.

Отец взял вилку и принялся взбивать внутренние стенки, пока они не обрушились на озеро и солнечный свет. Рельеф исчезал по мере того, как мука, молоко и яйцо превращались в шар из теста. Главная радость пекаря – взять небольшую сухую горку и создать податливую структуру.