Ветер, ножницы, бумага, или V. S. скрапбукеры

– Йоханый бабай, опять в этом году в Турцию не съездил. Ну уж на будущий год точно поеду, – вздыхал он.

– Нет там ничего хорошего, в этой Турции твоей, – ворчала Валечка. – Работай теперь на этих турков.

– Не скажи. Все нормальные люди там отдыхают.

Прошлым летом Олечка тайком взяла кредит и купила путевку на двоих, и теперь сестры отдавали банку добрую половину зарплаты. Олечка и Валечка в офисном оркестре разыгрывали одну фортепьянную пьесу на двоих, причем Оля играла только на черных клавишах, а Валя – исключительно на белых. В свободную минутку Олечка доставала любовный роман, а у Валечки под рукой всегда был учебник английского. Обе девушки перелистывали страницы одинаковым движением руки, слегка послюнявив палец, и одинаково потирали коленки, если героиню Олечкиного романа бросал очередной возлюбленный, а Валечке попадалась особо заковыристая грамматическая форма. Олечка вечно что-нибудь путала или забывала, а на Валечке целиком и полностью держалась работа всего отдела. Она была теми двадцатью процентами сотрудников, которые делают восемьдесят процентов всей работы.

Пожалуй, из всех сотрудников в Турции не побывали только двое – Фанис и нормоконтролерша Лилечка, которая охраняла шубу.

– Куда я поеду?! – кудахтала она. – У меня же шуба, пятьдесят тыщ, я ж не могу ее оставить, вдруг сопрут.

– А ты свою шубу с собой возьми, – советовала Ванда.

– Ты что, а если багаж потеряется? Или горничная из номера украдет? – серьезно парировала Лилечка.

На самом деле Лилечка вообще никогда не брала отпуск совсем по другой причине – потому что его никогда не брал Юра Суханов. Лилечка звучала в общей какофонии офисных настроений яркой любовной нотой. Пухлая и нежная купидонша, перебирающая струны арфы, она была из тех женщин, что всю жизнь страдают от неразделенной любви к человеку реальному, но заведомо недосягаемому. Наивная влюбленность в школьного учителя переходит в тихую одержимость поп-звездой, а с возрастом перерождается в пылкое чувство к большому начальнику или, напротив, вздохи украдкой по молоденькому мальчику. Влюбчивой и романтичной Лилечкиной душе тело досталось неподобающее, далекое от мужских идеалов, как Северный полюс от Москвы. Коротконогая и приземистая, с обширным бюстом, на котором запросто могла бы разлечься кошка, с копной рыжих волос в мелких кудряшках («Как в одном месте», – метко выразилась Ванда), она никогда не была избалована мужским вниманием, что, впрочем, не помешало ей выйти замуж и обзавестись парочкой детишек. «Влюбленная тумбочка», – так звала ее про себя Софья. В последнее время Лилечка грезила о начальнике ведущего отдела Юре Суханове, который был младше ее лет на десять, а то и на пятнадцать, и к тому же женат. Поначалу Софья никак не могла понять, почему Юриным до черточки выверенным чертежам достается от нормоконтролерши столько нелестных слов. Пока однажды, выходя из его кабинета, она не поймала на себе болезненный, затравленный взгляд Лилечки, и все сразу стало ясно. По телу пробежала волна неприятной ломки, как будто начиналась простуда, Софья поежилась, обняла себя руками и отвернулась. С тех пор они взаимно старались избегать друг друга.

Фанис часто говорил, что у него слишком много работы для отпуска. Он стрелял очередную сотню до получки и доставал из лаковой барсетки дорогой мобильник, такой, «как у всех приличных людей». Поддержание имиджа «нормального человека» отнимало у него слишком много денег, чтобы хватило еще и на Турцию.

Как узнаваемо изобразить на открытке Турцию, Софья не придумала, поэтому выбор пал на телевизор. Она стащила один из рекламных буклетов со стола Фаниса, выбрала самый большой и красивый. Вторым ключевым образом должна была стать корова. Уж очень ярко отложилось у нее в голове первое впечатление от их знакомства – пятнистая шкура на ядовито-зеленом лугу, отвисшее вымя, огромные коровьи губы смачно пережевывают траву, вокруг жужжат мухи и пахнет так, как обычно пахнет летом в деревне. Но что изобразить на открытке? Корову показывают по телевизору? Корова жует телевизор? Сидит верхом на телевизоре? Наваливает на него кучу? Вылезает из телевизора? К тому же сюжет открытки должен быть таким, чтобы Фанис подумал: это рекламный проспект. Над всем этим Софья ломала голову за ужином, невпопад отвечая на вопросы отца. Она уронила вилку, наклонилась за ней, и взгляд упал на танцующего негритенка. Разом пробрал по коже мороз. Вспомнились совещания, лицо Фаниса – честное и простое, и такое же откровенное, простое, без всякой фантазии, вранье: «Вы сломали плоттер. Надо вызывать специалиста». Она вспомнила, как ругался мастер из сервиса, показывал страницу из инструкции, учил, как открыть крышку и вытянуть застрявшую бумагу. Уходя, посмотрел со вздохом на Софью и не выставил счет за ремонт. Потом она даже не вспомнила – физически ощутила, как дрожал, преломлялся в ее руках теплый волшебный поток, когда она рисовала прошлую открытку, и сразу же поняла: к черту логику! Нужно просто сесть и начать.

Софья отодвинула тарелку, налила себе чашку чая и поднялась:

– Я наверху попью.

Отец вопросительно сдвинул брови.

– Хочу кое-что по работе почитать.

Он одобрительно кивнул и снова уткнулся в газету.

Софья уселась за стол, глотнула чаю и отставила кружку. Погладила стол, перебрала пачку картона и разноцветной бумаги. Прислушалась к себе. Тишина. Руки потянулись к тяжелым старым ножницам с бронзовыми ручками. Она кожей почувствовала крохотных бабочек на ручках, холод металла, и проснулось, зашевелилось знакомое уже ощущение. Дальше уже не нужно было думать, только работать, дать рукам свободу, позволить им вести себя, как им захочется, пуститься в вольный танец, ловить в один момент ускользающий поток и тут же, в следующий миг, наслаждаться его полнотой. Когда открытка была готова, она достала фотографию и долго ее разглядывала – проявилось что-нибудь новое или нет? Похоже, все по-прежнему – маленькая девочка с бантиками, смутный силуэт в огромных ботинках и больше ничего.

Она заснула под утро, полная любопытства и предвкушений, как в детстве перед Новым годом. Ее мучили две мысли: как именно подействует открытка на Фаниса, и проявится ли еще что-нибудь на снимке?

Утром она вышла из дома пораньше. По дороге прихватила внизу, у консьержа, удачно подвернувшийся свежий выпуск рекламной газеты какой-то крупной торговой сети, закинула в серединку открытку и положила себе на стол.

Фанис, едва зашел и снял куртку, тут же обратил внимание на газету. Он мечтал о какой-нибудь фантастической распродаже, поэтому не пропускал ни одного рекламного выпуска.

– А что это у вас?

– Да вот, такая милая девушка на улице раздавала, я не могла отказать, – соврала Софья. – Возьмите себе, если хотите.

Он развернул газету, на пол выпала карточка. Фанис поднял ее и долго разглядывал.

– Ишь, реклама! Придумают же, йоханый бабай!

Софья вглядывалась в его лицо, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу. Словно высматривала результаты лотереи с пачкой выигрышных билетов в руках.

– Все равно дорого, блин, – вздохнул Фанис и унес открытку на свое место.

За ним шлейфом потянулась волна резкого одеколонного запаха. Софья еще покрутилась вокруг него под разными предлогами, а потом занялась работой, мучительно ломая голову: что она сделала не так?

После обеда выяснилось, что открытка сработала самым неожиданным образом. Она не сразу поняла, что произошло. А началось все с мусорной корзины.

Большая урна в отделе обычно была так переполнена, что напоминала огромную взлохмаченную голову, к тому же с перхотью. Смятые бумаги и «лапша» – продукт работы шредера – торчали во все стороны, мелкие бумажки рассыпались вокруг, и уборщица каждый раз ворчала, собирая с пола этот урожай. Софья собиралась выкинуть испорченный документ, на который кто-то «удачно» поставил чашку с чаем, когда ее внимание привлек непривычный мусор. Возле корзины валялась упаковка с этикеткой. Софья пригляделась: «Носки мужские, размер 42–44». Эти носки могли принадлежать только одному человеку в отделе, и она стала наблюдать за Фанисом с удвоенным любопытством. А вел он себя странно. То ерзал на стуле, то наклонялся куда-то под стол, то вертелся и оглядывался по сторонам, как неусидчивый школьник, то вдруг щупал себя под мышками. Через час после обеда он попросился выйти на полчасика по важному делу. А когда вернулся, вместо оранжевой рубашки на нем была другая, бледно-зеленая, еще хранящая следы складок от упаковки. В зеленом он еще больше напомнил ей деревенское лето. «Хорошо в деревне летом, пахнет сеном и…» Стоп! Ее осенила внезапная догадка.

– Валя, – спросила она. – Ты не знаешь, Ванда давно удобряла свои цветы?

– Не помню точно. А что?

– По-моему, у нас какой-то деревенский запах в комнате.

– Ничем не пахнет, – вмешался Фанис. – Вам, наверное, кажется.

Софья посмотрела на его покрасневшее лицо, на пляшущий под столом носок начищенного ботинка, и прикрыла ладонью рот. Ее душил, переполнял, рвался наружу смех, ей хотелось запеть или сплясать. Так вот в чем фокус! Волшебные открытки обнаруживают скрытое! Они проявляют не только фотографию, они вскрывают чужие страхи, как консервный нож – банку. Страх не блещущей интеллектом карьеристки показаться некомпетентной, страх деревенского парня показаться некультурным, неопрятным, негородским. Она поднялась, открыла окошко и распахнула дверь. Фанис тихо встал и вышел. Софья выглянула за ним в коридор – он шел по направлению к туалету и нюхал себя под мышкой. Она не удержалась и хихикнула.

Софья с трепетом достала снимок. Над нелепыми ботинками появились смешные полосатые штаны! Значит, эксперимент удался, она на верном пути. Штаны проявились только до колена, но теперь она была уверена, что на фотографии – клоун. Потемнело на миг в глазах, вспыхнуло и тут же погасло смутное воспоминание – красный нос на резинке, загнутые ботинки, нарисованная улыбка. Софья поняла, что больше не боится увидеть человека на снимке. Как старый плюшевый медведь, он весь, целиком, был родом из детства, вместе со своими полосатыми штанами и красным носом. Она даже подумала, что скучает по нему, по этому загадочному знакомцу-незнакомцу.

Сколько открыток понадобится, чтобы увидеть весь снимок целиком? Кого выбрать для следующей открытки? Чем больше она размышляла, тем сильнее колотилось сердце. На нее обрушился, напал, захватил мощными лапами в свои объятия неуправляемый азарт. Стены офиса, которые всегда давили на нее так, что она чувствовала себя как в подводной лодке, вдруг раздвинулись, распахнулись. Заплясали хороводом перед глазами лица – недовольные, брезгливые, ворчливые. Зазвучали обвинения, жалобы и указания. Закрутилась разноцветная карусель-волчок – кто следующий, кого выбрать в разнокалиберном офисном оркестре, где ни один из музыкантов ей не симпатичен?

В общем неслаженном хоре одна мелодия отличалась четкостью и постоянством и оттого звучала дико и неестественно, как волна в океане, вдруг решившая сама по себе выдерживать строгий ритм и размеренность, без оглядки на соседок. Каждый раз, встречая Юру Суханова, Софья представляла себе мальчика со скрипкой, который разучивал бодрые гаммы, стоя посреди вещевого рынка. Его толкали локтями грузные бабы, больно били клетчатые сумки, перекрикивали визжащие рекламные голоса динамиков и окутывали тошнотворным запахом тележки ржавых беляшей, а он все так же спокойно и сосредоточенно водил смычком по струнам. Суханов всегда пребывал в одинаково ровном расположении духа и был безупречно вежлив, хоть правила этикета на нем изучай. Костюмы на его подтянутой фигуре сидели идеально, ботинки могли бы выиграть конкурс на звание самых чистых. Он назубок знал всевозможные правила – проектирования, оформления документов, внутреннего распорядка института и умудрялся всегда им следовать. Софью это выводило из себя, просто бесило. Ну не парадокс ли – Юра был единственным, кто пытался ей помочь, а она его на дух не переваривала, даже больше, чем Ванду. Ходячий нормативный документ, Знайка, сухарик без единой изюминки – такими эпитетами «любовно» награждала его Софья. Она была уверена, что если снять его кардиограмму, то окажется, что сердце бьется в полном соответствии с описанием здорового ритма в учебнике кардиологии.

Софья решила нанести удар по тому самому, в чем, по ее мнению, воплощался весь Юра. На следующий день его с утра провожали любопытные взгляды. Подозрительно много сотрудников хотели лично у Суханова подписать бумаги, так и толпились в дверях.

– Отличный галстук! – сказал Юре на совещании Шалтай-Болтай. – Дети подарили?

– Они у меня еще маленькие, – с удивлением ответил Юра.

– Ну так а я о чем, – улыбнулся директор. – Надо же, как вы их любите.

В приемной Юра долго разглядывал себя в зеркале и пожимал плечами. Секретарша Леночка болезненно морщилась.

– Юрий Борисович, вам кофейку сделать? – заботливо спросила она.

– Спасибо, не надо.

К обеду весь офис знал, что самый элегантный и собранный начальник отдела пришел сегодня на работу в желтом галстуке с микки-маусами. Версия директора казалась самой правдоподобной, пока кто-то не вспомнил, что Юриным детишкам годик и три, и вряд ли они могли подарить папе галстук. Кто-то предполагал, что Суханов поспорил с кем-то на крупную сумму или, что было больше на него похоже, честно исполнял фант с каких-нибудь посиделок. Сам Юра на вопросы не отвечал, только подходил к зеркалу и с недоумением разглядывал галстук.

Фотография Софье сюрпризов не преподнесла – полосатые штаны проявились выше колен, но и только. Но она все равно захлебывалась от восторга – открытка не просто действовала, она работала именно так, как было задумано. Она веселилась от души, но на глаза Юре старалась не показываться. Где-то в самой глубине души ей было немножечко, самую капельку стыдно.

К вечеру хлебная крошка стыда раздулась до пирога огромных размеров. Еще утром, до начала рабочего дня, она с целью эксперимента забрала открытку со стола Фаниса. Он явился на работу во всем новом и хрустящем – от белоснежной рубашки до ботинок, был коротко подстрижен, гладко выбрит, и аура одеколонного запаха вокруг него была такой плотной, что хотелось ее пощупать. Уселся на место, повел носом и с облегчением вздохнул. Софья тогда еще задумалась: если убрать открытку, ее действие прекратится?

– Интересно, в командировку к заказчикам Суханов тоже в этом галстуке поедет? – услышала она в коридоре ближе к вечеру и тогда не выдержала.

Она собралась с духом и постучалась в кабинет Юры. Он что-то читал с монитора и бесшумно отпивал кофе из маленькой белой чашки.

– А, Софья Павловна, заходите. Не хотите со мной кофе выпить или чаю?