Свет гаснет

– Смотри не сглазь, – сказала его жена Эмили. – Прошло слишком мало времени.

– Это правда. – Он с любопытством взглянул на нее. – Я никогда тебя не спрашивал, – сказал он. – Ты в это веришь? В эти суеверия?

– Нет, – быстро ответила она.

– Совсем нисколечко? Правда?

Эмили посмотрела на него долгим взглядом.

– Честно? – сказала она.

– Да.

– Моя мать была стопроцентной уроженкой Шотландского нагорья.

– И что?

– А то, что мне трудно дать тебе прямой ответ. Некоторые суеверия – большинство из них, мне кажется, – всего лишь глупые привычки, вроде тех, когда нужно бросить щепотку соли через левое плечо. Им можно следовать без особых раздумий, и в этом нет ничего страшного. Но есть и другие. Не глупые. Я не верю в них, но думаю, я их избегаю.

– Вроде тех, что связаны с «Макбетом»?

– Да. Но я не возражала против того, чтобы ты его поставил. Или возражала недостаточно сильно, чтобы тебя остановить. Потому что на самом деле я в них не верю, – твердо сказала Эмили.

– А я не верю вообще. Ни на каком уровне. Я дважды ставил эту пьесу, и обе постановки прошли без происшествий и были весьма успешными. А что касается примеров, которые обычно приводят – как сломался меч Макбета, и его кусок попал в одного из зрителей, и как падающий груз едва не ударил актера по голове – то, если бы это произошло в любой другой пьесе, никто не стал бы говорить, что она приносит несчастья. Как насчет того случая, когда парик Рекса Харрисона зацепился за люстру и взлетел прямо к колосникам? Никто не говорил, что «Моя прекрасная леди» – несчастливая пьеса.

– Я думаю, никто не посмел об этом упомянуть.

– Да, это верно, – согласился Перегрин.

– И все равно это не очень удачный пример.

– Почему?

– Ну, он несерьезный. То есть…

– Ты бы так не говорила, если бы присутствовала при этом, – сказал Перегрин.

Он подошел к окну и посмотрел на Темзу и пунктуально появившийся к вечеру транспорт. Машины скапливались на южном берегу и медленным потоком переезжали через мост на северный берег. Над рекой сверкало освещенное солнцем здание театра – небольшое, но заметное своей белизной, а из-за скопления небольших приземистых домов у реки оно казалось высоким и даже величественным.

– Можно догадаться, кого из них тревожат эти истории про плохие приметы, – сказал он. – Они говорят «Глава клана», «пьеса о шотландцах» и «леди». Это заразно. Леди Макдуф – глупенькая Нина Гэйторн – погрязла в этом по самую макушку. И она постоянно говорит об этом. Прекращает в моем присутствии, но я знаю, что она этим занимается, и они ее слушают.

– Пусть это тебя не тревожит, милый. Это ведь не влияет на их работу? – спросила Эмили.

– Нет.

– Ну что ж.

– Знаю. Знаю.

Эмили подошла к нему, и они оба посмотрели на другой берег Темзы, где ярко сверкало здание «Дельфина». Она взяла его под руку.

– Я знаю, говорить легко, – сказала она, – но ты все же постарайся. Не думай об этом все время. Это на тебя не похоже. Скажи, какой Макбет получается из великого шотландца?

– Прекрасный. Прекрасный.

– Это ведь самая значительная его роль? – спросила Эмили.

– Да. Из него получился хороший Бенедикт, но это единственная роль в пьесе Шекспира, которую он играл за пределами Шотландии. Он пробовал взяться за роль Отелло, когда играл в репертуарном театре. Потрясающе сыграл Анатома в пьесе Бриди[5 - Речь о пьесе 1931 г. «Анатом» известного шотландского драматурга Джеймса Бриди (наст. имя Осборн Генри Мэйвор, 1888–1951), в которой описаны резонансные убийства в Уэст-Порте 1827–1828 гг.], когда его пригласили участвовать в возобновленной постановке театра «Хеймаркерт». С этого началась его карьера в Вест-Энде. Сейчас он, конечно, поднялся очень высоко и стал одним из театральных рыцарей.

– А как его любовная жизнь?

– Честно говоря, не знаю. Он сейчас бурно заигрывает с леди Макбет, но Мэгги Мэннеринг относится к его ухаживаниям с большим скепсисом, будь уверена.

– Милая Мэгги!

– Это ты милая, – сказал он. – Благодаря тебе мне стало гораздо легче. Может, мне взяться за Нину и велеть ей прекратить? Или и дальше притворяться, что я ничего не замечаю?

– А что ты ей скажешь? «Да, кстати, Нина, дорогая, не могла бы ты перестать говорить о плохих приметах и до смерти пугать труппу? Так, к слову».

Перегрин рассмеялся и слегка шлепнул ее.

– Знаешь что, – сказал он, – ты так чертовски остроумна, что можешь и сама это сделать. Я приглашу ее к нам выпить, выберешь момент и задашь ей трепку.

– Ты серьезно?

– Нет. Да, наверное, серьезно. Может, это сработает.

– Не думаю. Она никогда не бывала здесь раньше. Она догадается.

– А это так важно? Ну, не знаю. Оставим все как есть еще на какое-то время? Думаю, да.

– И я так думаю, – сказала Эмили. – Если повезет, им все это надоест, и суеверия умрут естественной смертью.

– Может, так и будет, – согласился он, надеясь, что его голос звучит убедительно. – Эта мысль успокаивает. Что ж, мне надо возвращаться на эту чертову вересковую пустошь.

III

Его бы не слишком успокоил вид дамы, о которой они только что говорили, если бы он увидел ее сейчас. Нина Гэйторн вошла в свою крошечную квартирку в Вестминстере и приступила к чему-то вроде очищающего ритуала. Даже не сняв перчаток, она порылась в сумочке, из которой извлекла распятие и поцеловала его; на стол она положила зубок чеснока и молитвенник. Открыв книгу, она надела очки, перекрестилась и прочла вслух 91-й псалом.

– «Живущий под покровом Всевышнего под сенью всемогущего покоится», – читала Нина хорошо поставленным мелодичным голосом профессиональной актрисы. Дочитав псалом до конца, она поцеловала молитвенник, снова перекрестилась, положила на стол отксерокопированные листы со своей ролью, поверх них – молитвенник, а на него – распятие; поколебавшись, к распятию она добавила зубок чеснока.

– Это должно с ними справиться, – сказала она и сняла перчатки.

Ее вера в проклятия, везение и невезение основывалась не на каких-то серьезных исследованиях, а лишь на обрывках сплетен и на поведении четырех поколений актеров. Эта весьма рискованная профессия, где случается так много неудач, где в день премьеры столь многое держится в шатком равновесии, где после пятинедельной подготовки спектакль может ждать полный провал или многолетний успех, действительно представляет собой благодатную почву для укоренения и процветания суеверий.

Нине было сорок лет, она была хорошей надежной актрисой, которая с радостью участвовала в долгосрочных постановках и могла месяцами играть одну и ту же роль, стараясь не превратить это занятие в чисто механический процесс. Последняя подобная постановка закончилась полгода назад, так что этот лакомый кусочек – роль леди Макдуф, в кои-то веки несокращенная – оказалась весьма кстати. И ребенок, возможно, окажется хорошим мальчиком, а не развитым не по годам чудовищем, который может явиться из какой-нибудь посредственной школы. А театр! «Дельфин»! Огромный престиж, который дает полученная там роль! Его феноменально долгое везение, а главное – его правило работать с одними и теми же людьми, когда им удается туда проникнуть, если возникает подходящая для них роль. Это очень удачная работа. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Поэтому она не должна, в самом деле не должна говорить «пьеса о шотландцах», общаясь с другими актерами. Но эти слова то и дело слетают с ее языка. Перегрин Джей это заметил, и он недоволен. Я дам себе обещание, подумала она. Она закрыла большие выцветшие глаза и сказала вслух: