Оценить:
 Рейтинг: 0

Фотофиниш. Свет гаснет

Год написания книги
1980
Теги
<< 1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 27 >>
На страницу:
18 из 27
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Комнату словно создавал дотошный художник-декоратор эдвардианской драмы. От пола до потолка тянулись ряды унифицированных изданий в одинаковых переплетах – классика, биографии и книги о путешествиях; Аллейн предположил, что все они были заказаны оптом. Среди полок нашелся раздел с современными романами, совершенно нетронутыми, в девственно чистых обложках. Была там и подборка «высококачественных» изданий, под весом которых сломались бы стоявшие тут и там громоздкие журнальные столики; были и аккуратные стопки самых популярных еженедельных журналов.

Он в растерянности бродил вдоль стеллажей, пытаясь найти какую-нибудь интересную книгу, и в плохо освещенном углу наткнулся на книгу со следами пользования. Она была без суперобложки и с потертым корешком. Он достал ее с полки и открыл на титульной странице. Il Mistero di Bianca Rossi[26 - «Тайна Бьянки Росси» (ит.).] Пьетро Лампарелли. Аллейн не читал по-итальянски с достаточной беглостью, которая сама по себе дарит удовольствие от легкости, но название его удивило и заинтриговало. Он перевернул страницу, и на форзаце увидел написанное угловатыми неровными буквами имя владельца: М. В. Росси.

Аллейн сел и принялся за чтение. Через час он поднялся в их комнату; Трой уже проснулась и выглядела отдохнувшей.

Опера, состоявшая из одного акта и длившаяся всего час, должна была начаться в восемь часов вечера. Перед началом представления обещались легкие закуски и напитки, а после состоится большой торжественный обед.

– Как думаешь, – спросила Трой, пока они переодевались, – примирение произошло?

– Понятия не имею. Может быть, она величественно примет его капитуляцию, а может, окажется не в состоянии лишить себя возможности испытать бурлящие страсти. Но готов поспорить, что она слишком профессиональна, чтобы позволить себе расстраиваться перед выступлением.

– Жаль, что он сдался.

– Он стоял перед трудным выбором, дорогая.

– Наверное. Но если она действительно примет его назад… Это не очень приятная мысль.

– Не думаю, что он к ней вернется. Думаю, он соберет вещи и снова будет давать уроки игры на фортепиано, играть со своей маленькой группой в Сиднее и подрабатывать печатанием на машинке.

– Синьор Латтьенцо сказал, что в опере есть два-три многообещающих куска.

– Правда? Если он прав, то этой мегере тем более должно быть стыдно за то, что она сотворила с этим парнем.

После этого супруги немного помолчали, и Трой сказала:

– У нас открыто окно? Стало как-то прохладно.

– Я посмотрю.

Шторы уже были задернуты на ночь. Аллейн раздвинул их и обнаружил, что окно действительно открыто. Снаружи еще было светло. Ветер еще больше усилился, по небу тревожно неслись облака, и повсюду слышался какой-то неясный гул.

– Что-то на нас надвигается. На озере настоящий шторм. – Аллейн закрыл окно.

– Не повезло гостям, которым нужно будет возвращаться домой, – сказала Трой и добавила: – Я буду рада, когда эта вечеринка закончится, а ты?

– Буду искренне рад.

– Наблюдать за суровым испытанием, выпавшим этому несчастному мальчику – все равно что сидеть на аутодафе.

– Хочешь, у тебя случится мигрень? Я расскажу об этом очень убедительно.

– Нет. Он догадается. И Соммита тоже.

– Боюсь, ты права. Ну что, дорогая, спустимся к шампанскому и закускам?

– Полагаю, да. Рори, по-моему, ты как-то забросил свою особую миссию. Ты случайно не считаешь мистера Рееса «крестным отцом», происходящим из сицилийской «семьи»?

– Он достаточно холоден и необщителен, чтобы оказаться кем угодно, но… – Аллейн заколебался. – Нет. Пока что мне не о чем сообщить начальству. Я и дальше буду пользоваться его гостеприимством, и несомненно, вернусь к своему чертову шефу с пустыми руками. У меня мало желания заниматься этим делом, это факт. Если бы не ты, моя необыкновенная девочка, и не твоя текущая работа, то желания было бы еще меньше. Пойдем.

Несмотря на отсутствие Руперта и артистов, в гостиной было полно народу. Разными видами транспорта на остров прибыли около тридцати гостей, и теперь их знакомили между собой мистер Реес и его секретарь. Тут были представители верхушки художественного совета, дирижеры и критики, среди которых следовало отдельно отметить авторитетное лицо из журнала New Zealand Listener. Среди прочих зарубежных гостей выделялся крупный румяный мужчина с полуприкрытыми глазами и диктаторским носом – сэр Дэвид Баумгартнер, знаменитый критик и музыковед. Он оживленно беседовал с синьором Латтьенцо, который при виде Аллейнов согнулся в преувеличенно низком поклоне, явно сообщил сэру Дэвиду, кто они такие, и повел его к супругам.

Сэр Дэвид сказал Трой, что для него встреча с ней – это большая честь и прекрасный сюрприз, и спросил, правда ли, что она будет писать Великолепную Даму. Он предсказуемо поддразнил Аллейна, сказав, что им всем придется не совать свой нос куда не следует. Затем серьезно рассказал о неудобствах, испытанных за время поездки: если говорить начистоту, то она свалилась на него в самое неподходящее время, и если бы это был любой другой человек – тут он бросил на них хитрый взгляд – то он бы и не подумал… в общем, и так понятно. Он явно намекал на то, что «Чужестранке» лучше бы оказаться хорошим произведением.

Гостям предлагали сэндвичи с лобстером, паштет и миниатюрные закуски, которые мистер Шеллоу[27 - Роберт Шеллоу, персонаж пьесы У. Шекспира «Генрих VI».] называл «разные разности»[28 - «Генрих VI», часть вторая, акт V (пер. с англ. В. Морица, М. Кузмина).]; шампанское лилось рекой. Сэр Дэвид сделал глоток, поднял брови, быстро осушил бокал и протянул его, чтобы наполнить снова. Точно так же поступали и все вновь прибывшие. Разговоры становились все громче.

– Предварительная подготовка, – пробормотал Аллейн.

И в самом деле, без десяти восемь у гостей испарились все следы усталости после долгого путешествия, и когда Марко, постоянно мелькавший тут и там, принялся звенеть в маленький ксилофон, ему пришлось делать это довольно долго, словно стюарду на корабле, который ходит по коридорам, созывая пассажиров на обед.

Бен Руби и мистер Реес начали тактично подталкивать гостей ко входу в музыкальный салон.

Двери были распахнуты. Публика стала рассаживаться по местам.

На креслах в передних рядах были разложены таблички с именами гостей дома и некоторых вновь прибывших, которых, очевидно, считали важными персонами. Трой и Аллейн сели слева от пустовавшего места мистера Рееса, сэр Дэвид и синьор Латтьенцо – справа от него, за ними расположился Бен Руби. Прочая элита состояла из дирижера филармонического оркестра Новой Зеландии и его жены, трех профессоров музыки из трех университетов, австралийского газетного магната и четырех представителей прессы – какой именно, не уточнялось. Оставшиеся зрители в количестве примерно пятидесяти человек сами выбрали себе места, а позади них по феодальной традиции расположился домашний персонал.

Голоса звучали громко и оживленно, и в салоне установилась атмосфера ожидания.

– Только бы они продержались, – прошептала Трой Аллейну. Она взглянула вбок на синьора Латтьенцо. Тот скрестил руки на груди и склонил голову к сэру Дэвиду, который излучал оживление и добродушие. Латтьенцо бросил взгляд исподлобья, увидел Трой и скрестил пальцы правой руки.

Вошли музыканты и стали настраивать инструменты; этот звук всегда заставлял Трой затаить дыхание. Свет в салоне погас. Занавес на сцене мягко засветился. Мистер Реес проскользнул на свое место рядом с Трой. Руперт Бартоломью вышел из-за кулис так незаметно, что успел поднять дирижерскую палочку прежде, чем его заметили. Началась увертюра.

Трой всегда жалела, что мало знает о музыке и не всегда понимает, почему одни звуки трогают ее, а другие оставляют равнодушной. Этим вечером она испытывала слишком сильную тревогу, чтобы слушать внимательно. Она пыталась уловить реакцию публики, смотрела на спину Руперта и пыталась понять, удается ли ему извлечь какую-то магию из исполнения музыкантов, и даже задавала себе вопрос: как долго продлится подогретое шампанским эфемерное благодушие тех слушателей, кто разбирается в музыке. Ее настолько сильно отвлекли эти раздумья, что момент, когда поднялся занавес, застал ее совершенно врасплох.

Трой воображала себе самые ужасные вещи: что Руперт сорвется и уйдет со сцены, погубив все представление; что он остановит музыкантов и обратится к публике; или что сама публика все больше начнет впадать в беспокойство или безразличие, и спектакль окончится при жидких аплодисментах, а разъяренная Соммита обратится к зрителям с гневной речью.

Ничего из этого не случилось. По мере развития действия оперы благодушный настрой зрителей и в самом деле стал более прохладным, но потрясение от этого Золотого Голоса и изумление, которое он вызывал каждой пропетой нотой, были столь велики, что места для критики не осталось. И был даже пассаж в дуэте «Уйдешь ли ты» с Хильдой Дэнси – по крайней мере, так показалось Трой – когда музыка внезапно стала настоящей. Она подумала: это один из тех кусков, которые имел в виду синьор Латтьенцо. Она посмотрела на него, он поймал ее взгляд и кивнул.

Сэр Дэвид Баумгартнер, чей подбородок покоился на жабо рубашки, придавая его лицу вид глубокой сосредоточенности, поднял голову. Мистер Реес, сидевший очень прямо, незаметно поглядел на часы.

Дуэт завершился, и внимание Трой вновь рассеялось. Костюмы у артистов были хорошие: второстепенные персонажи были в сдержанных библейских одеяниях, взятых напрокат у новозеландской труппы, которая недавно снова поставила Йоркский цикл[29 - Цикл из 48 пьес-мистерий о священной истории со Дня Творения до Судного дня, один из четырех почти полностью сохранившихся подобных циклов. Представления устраивались в английском городе Йорк с середины XIV века и до их запрета в 1569 году.]. Одеяние Соммиты, сшитое специально для этого случая, было белым и непорочным, и если костюмер задумывал его как способ заставить Руфь выглядеть бросающимся в глаза изгоем в чужой стране, то этой цели он вполне добился.

Начался и отзвучал квартет, не оставив от себя никаких впечатлений. Сэр Дэвид выглядел раздраженным. Соммита, оставшаяся на сцене в одиночестве, с жаром произнесла речитатив, а потом перешла к своей большой арии. Теперь Трой видела ее только в форме цвета, фиксируя ее в своей памяти, переводя ее образ на новый язык. Дива добралась до финальной fioritura[30 - Фиоритура (ит. муз.) – виртуозное мелодическое украшение с трелями и т. п.], подошла ближе к краю сцены, подняла голову, раскинула руки и вознаградила их своим козырем – ля третьей октавы.

Несомненно, она бы очень рассердилась, если бы зрители соблюли правило, говорящее о том, что нельзя аплодировать, пока не опустится финальный занавес. Они не стали его соблюдать и разразились маленькой бурей аплодисментов. Она предостерегающе подняла руку. Начиналась предпоследняя часть спектакля: слезливое прощание Руфь и синьора Романо – пухлого, одетого в складчатую блузу, с перехваченными ремешками ногами, похожего на Карузо на его поздних фотографиях. Появился Вооз, обнаружил их и приказал высечь сборщика колосьев. Руфь и Наоми умоляли Вооза смягчиться, что он и сделал, и опера закончилась несколько беглым всеобщим примирением в виде хора.

Чувство облегчения, которое Трой испытала, когда занавес опустился, было настолько сильным, что она обнаружила себя бешено аплодирующей. В конце концов все оказалось не так уж плохо. Ни один из тех ужасов, что она себе воображала, не случился, все закончилось, и все были в безопасности. Впоследствии, правда, она задавала себе вопрос: а не была ли вынужденная реакция публики вызвана теми же эмоциями.

Последовали три быстрых вызова на поклон. На первый вышла вся труппа, на второй – Соммита под жидкие одобрительные крики с задних рядов, на третий – снова Соммита, которая устроила привычное шоу с протянутыми руками, поцелуями пальцев и глубокими реверансами.

А затем она повернулась к оркестрантам, подошла к ним с вытянутой рукой и приглашающей улыбкой, и обнаружила, что ее жертва испарилась. Руперт Бартоломью исчез. Скрипач встал и едва слышно сказал что-то; похоже, он предположил, что дирижер за кулисами. Улыбка Соммиты застыла. Она помчалась к выходу в глубине сцены и исчезла. Смущенные зрители продолжали отрывочно хлопать, и эти аплодисменты почти стихли, когда она появилась вновь, ведя – вернее, почти таща за собой Руперта.

Он был всклокочен и бел как простыня. Когда она предъявила его публике, продолжая крепко держать за руку, он не выразил никакой признательности за аплодисменты, которые она вытребовала у зрителей. Они постепенно затихли, и воцарилась мертвая тишина. Она что-то прошептала, и этот звук повторился, расходясь гигантскими кругами: вокруг острова вздыхал северо-западный ветер.

Зрители испытывали крайнее замешательство. Какая-то женщина позади Трой сказала:

– Он плохо себя чувствует. Он сейчас потеряет сознание.

Зрители шепотом выразили свое согласие. Но Руперт не упал в обморок. Он резко выпрямился, посмотрел в пустоту и внезапно высвободил руку.

<< 1 ... 14 15 16 17 18 19 20 21 22 ... 27 >>
На страницу:
18 из 27