Женский портрет на фоне Венеции

. Она – одна из моих любимых картин венецианской школы, давно знакома с ней. Первый раз, увидев оригинал, была удивлена размерами полотна – очень небольшое, почти миниатюрное – но мощная энергия цвета и света приковывает все внимание только к нему. Насыщенная изумрудно-золотая гамма очаровывает и интригует одновременно – множество ее оттенков переливается и искрится, возникает ощущение, что рама открывает нам небольшое окно в удивительный мир. Молния пронизывает пространство картины насквозь, освещает здания на заднем плане, отражается в водах канала, отделяющего юношу, неподвижно стоящего поодаль, с легким поворотом головы, от обнаженной девушки, кормящей матери. Здесь нет логики, но очень глубокий смысл. Это ли не истинный символ любви?

Маски

Совершенный никто, человек в плаще.

    И. А. Бродский

Зачем я здесь? В очередной раз задаю себе этот вопрос. Какой смысл в том, что я вновь и вновь возвращаюсь к знакомым зданиям, даже в том, что узнаю новое, я не вижу теперь смысла. Это ничего не изменяет во мне, никак не отражается на моей жизни. В этом городе масок, где маска стала символом, я пытаюсь спрятаться за множеством ликов, потеряться, раствориться, в какой-то степени уйти из мира и одновременно слиться с ним. Всё в этом месте позволяет тебе стать незначительным, не собой и примерить по желанию любую маску: знаток искусства, поэт, гурман, гедонист, верующий и безбожник. Здесь всё зыбко, всё неустойчиво. Каждый примеренный к себе образ, состояние, длятся недолго.

Однажды я за один день в Городе пережила падение от утреннего образа ценителя искусств к ночному образу беса, ненавидящего всё и вся. Город или жестоко сорвал с меня маску, или просто посмеялся над моей уверенностью в себе. Бесполезно объяснять свидетелю моего превращения, что виновата не я, кто поверит в это?

Город так привык к толпе, потокам людей, движению массы, что стремление надеть на своих гостей маски естественно. Так, по крайне мере, можно сделать нас чуть непохожими друг на друга.

А еще маски нужны мне, чтобы скрывать за ними свои слабости, страхи, неуверенность и стеснение. Стесняюсь говорить по-английски плохо, стесняюсь ошибиться в заказе в ресторане, или в кассе, очень стесняюсь в отеле обратиться с какой-нибудь просьбой и часто так и не решаюсь спросить о самом простом. Чтобы свести общение к минимуму, стараюсь покупать билеты онлайн. А в Городе притворяюсь независимым, погружённым в себя Ценителем искусства. Интересно, изменилось ли бы моё чувство Города, если бы я смогла свободно общаться с его обитателями?

И все-таки какую маску предпочту я сегодня? Задерживаюсь у окна-витрины, здесь всё как на ладони, стол завален разноцветной материей, женщина за ним держит в руках заготовку. Мастерица за работой: сосредоточенно расписывает маску, кажется, типичную здесь. Колпак, бубенцы, домино – и вот персонаж Гольдони передо мной. Мне близок этот образ, большую часть жизни я играю эту роль. Иногда в качестве девиза хочется повторить вслед за Буратино: «Я создан на радость людям». Много лет думаю и не пойму до сих пор: жизнь это или игра – то, что я делаю. А может, игра со временем стала жизнью? Множество ролей, множество ликов – где же собственно я? Последнее время всё больше понимаю: я – новое, относительно конечно, в каждом моменте жизни. Бесполезно выстраивать ретроспективу из детства, нанизывая разноцветные «я» на ось времени, как при сборе пирамидки: она развалится. Жизнь – нелинейная, а я не конструктор. Популярна цитата из «ФорестаГампа», где на вопрос, кем он хочет быть, когда вырастет, Форест простодушно отвечает вопросом: а разве он не будет собой? Вообще-то он прав: не терять себя – значит помнить, кто ты. Но всё-таки, вырастая, мы становимся другими. Каждое утро, глядя в зеркало, я вижу незнакомку, каждый вечер, ложась в постель, я не знаю, какой буду завтра. Но это в глубине души. Люди же видят маску уверенности, энергии, бодрости: всего того, что ожидают получить от меня.

Но однажды здесь наступает момент, когда за множеством ликов Города, вместе с пеленой тумана, что так часто окутывает его по утрам зимой, проступает уже ясное и все более уловимое единство. Все значительное и неброское, подчиняясь странному порядку, вдруг обретает общий смысл. Тогда ты уже не нуждаешься в маске, так будто понимаешь: раньше она была необходима потому, что ты не имел своего лица. Скрываясь за разными личинами, ты имитировал жизнь, разыгрывая ее, как пьесу. В этот момент вдруг становится неважным, как ты будешь выглядеть со стороны, но именно тогда появляется страстное желание ощутить связь с людьми. Ты будто просыпаешься от долгого сна, стряхиваешь с себя оцепенение самосозерцания и направляешь в мир взгляд, готовый удивляться и радоваться.

Львы

…взгляни наверх, увидишь улыбку льва…

    И. А. Бродский

Пройдя под арку музея Коррер, вышла на небольшую, но ослепляющую богатством своих магазинов улицу. Роскошные бутики, дорогие бренды, манекены в витринах демонстрируют подлинный шик: шляпы, перчатки, платки – всё здесь высочайшего качества, по астрономической цене. На всё я смотрю почти как на картины в музее – красиво, но совершенно недоступно. Пытаюсь представить, что испытывает женщина, которая с лёгкостью покупает себе эту одежду. И даже не это главное – она с лёгкостью носит её! Вот отличие этих вещей от музейных экспонатов. Те – доступны всем и никому не принадлежат в отдельности. Здесь, на этой улице, мне неловко, будто забралась в чужой дом и примеряю чужое платье. Праздно смотрю на витрины, будто что-то из этого смогу купить…

Но вот в витрине большой пластмассовый лев в рождественском колпаке никак не вяжется с роскошью остальных вещей и как-то примиряет меня с ними. Да здравствует свобода от необходимости быть модным! Гордо вскинем голову, благо астрономически лев – мой знак.

Этот знак в Городе повсюду. Родственные мне собратья во множестве взирают с карнизов зданий, украшают балконы палаццо, выступают основным элементом рельефов и просто сидят и стоят в качестве самостоятельных памятников. Гордость, надменность в одних, благородство и щедрость – в других: лев-заступник, поверженный лев, лев-сфинкс и много-много других воплощений. Но больше всего ученых львов, то есть совершенно очеловеченных. Всем своим видом они демонстрируют мудрость. И уж если кому по выражению глаз непонятно, что лев учёный, для усиления эффекта держит раскрытую и зажатую в передних лапах книгу. Это символ Марка Евангелиста – «знающий грамоте лев крылатый». Удивительно, что во времена войн, эпидемий и прочих потрясений жители Города выбрали в качестве символа такую интеллигентную интерпретацию льва, а в качестве девиза – ключевое слово «Мир». «Мир тебе, Марк, евангелист мой». У этой фразы множество значений. Это и приветствие, обещающее гарантию спокойного завершения земных дел, и жест, почти передача полномочий: «Теперь тебе забота о них», и масштабы, почти безграничные, вручаемого дара – или всё-таки ноши? Но главный смысл, наверное, раскрывается только в полном контексте. Евангелист – свидетель чуда, один из призванных к созданию нового Мира. Город воспринял это напутствие и создал мир искусства, литературы, театра, музыки и архитектуры, объединенный идеей дерзновенного созидания.

Иногда эта идея меркла и слегка терялась за пышностью фасадов, роскошью отделки и позолотой рам, но размах строительства, энергия новых смелых проектов возвращали ее вновь. Дух Просвещения, а иногда просто Эдема искусства не терялся здесь никогда. Для меня полное и совершенное воплощение этой идеи – в «Рае» Тинторетто: в размер боковой стены второго яруса Дворца Дожей, написанное в экспрессивной, почти авангардной манере, это полотно наполнено энергией, страстью, красотой, мощью и величием. Попросите меня рассказать точнее, что изобразил художник, и я не смогу этого сделать. Но я уверена – это воплощение идеи Города, каким он мнится, прообраз Града Небесного, но не библейского Рая, населенного праведниками, а скорее теми, о ком Данте писал: «Что, чем природа совершенней в сущем, тем слаще нега в нем, а боль больней».

Тайная вечеря

Знай – реальность высказанных слов
огромней, чем реальность недоверья.

    И. А. Бродский

На кампо Сан Стефано хорошо прийти утром. В рассветном тумане, как сегодня, площадь кажется почти бесконечной: фасады дальних домов скрывает дымка, и одинокие шаги по площади отдаются от них эхом. Сан Стефано достаточно большая по меркам Города и, как правило, очень оживленная, но сейчас абсолютно безлюдна. При первой встрече это место не обещает удивительных открытий. Названное так в честь находящейся здесь церкви, как и большинство площадей Венеции, имеет прямоугольную форму и скорее выгодно представляет ренессансный дворец Лоредан, вытянувшийся почти во всю её длину, чем сам собор.

Находясь в центре площади, вы можете видеть только южную часть церковной стены. Сразу понятно, что перед нами готическое здание: темно-красная кирпичная кладка, со стороны фасада просматриваются остроконечные башенки из белого камня. Направляясь к церкви Сан Стефано сегодня утром, я знаю, какие богатства скрывает его аскетичная форма. Приветствую ее, как старого друга и захожу внутрь. Теперь я готова к тому, что ожидает меня.

Несколько секунд взгляд мечется по огромному пространству, в котором утренний свет из боковых окон соединяется с розовым цветом колонн и тёмно-коричневым – свода, образуя удивительное перламутровое свечение. Наверху глаз задерживается и замирает в восхищении. Этот потолок – просто чудо!

Готические постройки в Венеции не имеют классических крестовых завершений. Деревянные перекрытия поддерживают свод поперек всего центрального нефа, за ними резной, деревянный же, кессонный потолок. Если бы можно было любоваться этой красотой, лёжа на полу! С запрокинутой головой долго не простоишь. Прочитала в одном блоге, что потолок Сан Стефано давит и пугает, автор пишет, что «хочется спрятаться от омута над головой». Как по-разному воздействует искусство на людей. Да, зрелище, безусловно, величественное, но и упоительное одновременно.

Но сегодня у меня другая цель: я пришла ещё раз увидеть Тайную вечерю Тинторетто – Lastsupper (прочитав название по-английски, не сразу сообразила, о чём идет речь). Сюжет, повествующий о последней трапезе Христа, был излюбленным у этого художника. Он прибегал к нему неоднократно: часто лишь немного изменив композицию, будто стремился пережить это событие снова и снова. Так, похожи картины в Скуоле Сан Рока и в церкви Сан Стефано, где я сейчас стою. Жаль, что они находятся в таких тесных приделах, а в моём случае и вовсе в отдельном помещении; здесь темно, скорее всего, это сделано намеренно. Увидеть полотно можно, только заплатив за его просмотр. Тут же включают ярчайшие лампы, что также искажает впечатление. Но все эти помехи не мешают почувствовать колоссальную духовную силу полотна. Ясно, что сидящих вокруг стола людей, изображенных на картине, объединяет нечто значительно большее, чем совместная трапеза. Их связывают узы дружбы и доверия, а всё вокруг: своды обеденного зала, кухонная утварь, собака, ожидающая угощения, служанки, подносящие еду – всё второстепенное ещё больше подчёркивает близость сидящих за столом. На одноименной картине в Скуоле Сан Рока почти тот же сюжет, только Иисус здесь сидит на дальнем, освещенном особым светом конце стола, а мелочам уделяется ещё больше внимания. Таинство происходит в самой обыденной обстановке: художник повторяет этот приём вновь и вновь. Очевидно, что это ключ к пониманию основной идеи, замысла художника – контраст между повседневным и будничным миром и историей, драмой, которая свершается на наших глазах. Мера доверия и любви одиннадцати, щепотка предательства и зависти одного. Светлый образ, несмотря ни на что. Особенно чистый и ясный – в последнем варианте – в церкви Сан Джордже Маджоре

. Любовь и прощение – как это сложно! Смирение и терпение – невероятно тяжело!

Возможно, для самого Тинторетто соблюдать именно эти заповеди было сложнее всего. Особенно если учесть – а в его случае это бесспорно – что успех, масса заказов, достаток, а самое главное – уверенность в собственных талантах создавали почву для чувств как раз противоположных – превосходства, гордыни, тщеславия, болезненного самолюбия. Возможно, он мучительно сознавал, что талант, слава, успех искушают его. Вновь и вновь, возвращаясь к сюжету последней трапезы Христа, он словно заговаривал бесов, терзающих душу, или молился.

Лагуна

Набережная кишит подростками, болтающими по…

    И. А. Бродский

Иногда от Города устаёшь: тебе будто не хватает воздуха. Именно в такой момент незаметно для себя оказываюсь в месте, далёком от основных туристских маршрутов.

Сегодня на набережной Дзаттере

кипит жизнь. Напротив гуманитарного корпуса университета Фоскари стайки студентов: они сидят и даже лежат на широких каменных скамьях. Видно, что в этой среде царит дух свободы: пёстрая одежда, раскованное поведение. В такие минуты я чувствую возраст особенно остро, возраст и свою языковую ущербность. Среди этих ребят много приезжих, но они свободно общаются между собой.

Но настроение эта мысль мне не испортила, ведь передо мной один из самых любимых видов: с набережной Дзаттере на Джудекку. Вот на Фундамента Нуова меня никогда не охватывает такой подъём, хотя Лагуна и там блестит и переливается во всём своём великолепии. Всё дело, видимо, в том, что оттуда всегда видно Сан Микеле

. А отсюда открывается прекрасный вид на самую южную оконечность города, отделенную от основной части каналом. В этой панораме очень мало типично венецианского. Никогда не увидишь гондол, зато здесь пристают грузовые и пассажирские суда. Стоя в этом месте, всегда остро чувствуешь связь с миром, а не изолированность от него.

Здесь всегда много местных жителей. Навстречу мне по пандусу через канал спускается элегантная дама: в кашемировом светло-коричневом пальто, шляпе с широкими полями и… – вот она, действительность – с пакетами из супермаркета Billa в руках.

Возле «Нико»

я не могу не отдать дань традиции, заложенной не мною, о чём всегда вспоминаю в этом кафе. «Уно кофе» – выпиваю здесь же, держа холодными пальцами крошечную чашку правой рукой, и вкуснейший горячий бутерброд из двух поджаренных кусочков белого хлеба с горгонзолой внутри – левой.

И вновь я на набережной. Слева от меня очень интересная церковь Джезуатти (Санта Мария Розария). Здесь, сколько я ни прихожу, либо ещё закрыто, как сейчас, либо скоро закрывается, либо служба. Но много достойного моего внимания, как обещает комплексная программа Коруз, включающая 17 церквей, в том числе и эту. На карте, выданной мне при покупке этого абонемента в первый день, есть небольшая информация о шедеврах внутри неё. Я вижу заветное имя Тинторетто. Но что поделаешь, зайдём в другой раз.

Рассеянно размышляя, куда идти дальше, я машинально подхожу к самой воде. Прямо передо мной на камне расположился синьор, читающий газету. Видно, что очень солидный: дорогое пальто распахнуто навстречу легкому ветерку с Лагуны, волосы небрежно зачёсаны назад. Он сидит ко мне спиной, лицом к воде. Перед ним – только потрясающий вид на Джудекку: серебристо-серая рябь волн, отражающих утреннее солнце, да чайки, расположившиеся на деревянных сваях. Вот это неспешность! И так изо дня в день. Здесь совсем другие люди, во всяком случае, мне так сейчас кажется. Они естественные, красивые. Может быть, заговори я с ним, всё очарование разрушится? Окажется, что этот синьор такой же ворчливый, недовольный своей женой и правительством мужчина средних лет, как и многие мои знакомые. Один из них вот так же читает газету по утрам у нас на работе, сердито отгораживаясь ею от нас. Нет, не может быть. Этот – наверняка романтик: выбрать такое место для утренней газеты и кофе! Он сидит, широко расставив ноги, и выглядит абсолютно погруженным в чтение. Но я-то знаю, на самом деле каждой клеточкой своего существа он наслаждается этим мигом.

Мосты

Сумев отгородиться от людей,
я от себя хочу отгородиться.

    И. А. Бродский

Сегодня я не здесь. Подумалось утром: «В Городе только иллюзия покоя, за его границами осталось всё важное, может быть, хватит скрываться за ними?» Бывает за днями безмятежного счастья и умиротворения вот такое «похмелье». Как правило, оно накрывает с головой. Мучает совесть за отложенные дела, невыполненные обещания. С обещаниями вообще такая штука: тяжелее всего выполнять обещания, данные себе. Наверное, лучше их не давать. Как-то мне посоветовали написать в новогоднюю ночь двадцать пять задач на будущий год. Это был ужасный год: я почти всё выполнила, не получив от этого никакого удовлетворения. Потому что за год можно выполнить что-то очень конкретное. А то, что даёт ощущение счастья, редко имеет конкретные формы.

И всё-таки беспокойство за отложенную на время отпуска жизнь не отпускало меня. И даже обычно приносящее покой движение не возвращало мне душевного равновесия. Сколько связей создаётся в течение жизни! Сколько судеб соединяется, смыкается, пересекается с твоей! Сколько мостов, больших и малых, соединяют берега жизни, бросают в омут прошлого, крепко привязывают к настоящему, дают возможность подумать о будущем!

Извините за предсказуемость, но метафора «моста» здесь, в Городе, где из любого положения, а точнее точки пребывания, найдётся мост или мостик, который обязательно выведет тебя в нужное место, очевидна. Есть опасность и прелесть спонтанного движения по ним – никогда не знаешь точно, в какой точке Города ты окажешься в результате. Здесь часто срабатывает инстинкт: если есть мост, надо по нему пройти. Мысль «зачем?» часто возникает уже после того, как ты оказался в новом месте.

Иногда берешь себя в руки и честно пытаешься каждый шаг сверять с картой – толку никакого. Ни одна карта не передаёт всех хитросплетений и каверзных поворотов Города. И тут перед тобой, как образ спасения, возникает мост. И замечу отдельно: очень красивый мост, потому что – непостижимый факт – но некрасивых мостов в Городе нет. С перилами и без, как правило, арочные (есть даже один трехарочный), они никогда не имеют богатой отделки. И в этом их главная прелесть. Любой мост Города абсолютно вписан в пейзаж. Искушению вступить на мост почти невозможно противостоять. О том, чтобы повернуть назад, и вообще не может быть речи!

Мосты органично соединяют части Города в одно. Хотела сказать «целое» и поняла, что нет. Это как жизнь – она где-то монолитна и содержательна: отсюда многое начинается, здесь многое происходит. Что-то существует на периферии: было значимо, важно в прошлом, а теперь перегорело, отодвинулось на второй план. Что-то осознанно задвинуто в самый дальний уголок. Но всегда существует шанс вернуться. Самые надёжные мосты создаёт наша память.

А еще мосты дают свободу выбора: остаться здесь или идти дальше. Хотя, когда ты движешься по городу, как я сейчас, свобода выбора в сущности – иллюзия. Ты не выбираешь – остаться или идти: единственный выбор, который у тебя есть, – направление движения. B этом Городе обычно их не так много, во всяком случае, для меня. Вверх – на Север, к Фундамента Нуово, а значит, и к Сан Микеле. Вниз, на юг, к Дзаттере. Эти два направления – как Время Жизни, где, как ни крути, возвращаешься к истокам. Получается, что время нелинейно. Как круги по воде, расходятся по нашей памяти волны, наполняют сознание образами прошлого. Запахи, звуки вдруг напоминают нам о том, что кажется навсегда утраченным.