Да придёт Тавэбэ

Иногда они вели разговоры.

– Старик не был вашим отцом?

– И стариком не быль. Он быстро старев из-за того, что его силу пив злые люди. Но он быль хороший человек.

Печаль кивнула:

– Попрошу в храме Фло выкупить его семью, он мне рассказал, где их искать.

На том и закончили. Все разговоры про то, что происходило на корабле, быстро затихали, кроме одного раза, когда ведьма заснула раньше их, и он с Печалью, качаясь в звёздном море в огромной люльке, лежали в обнимку, согревая друг друга:

– Как ты думаешь, что значит “Тавэбэ”? – спросил Пету.

Печаль вздрогнула.

– Его имя. Он испугался и кричал его, – Печаль говорила так, будто знала.

– Взывал к себе? – усмехнулся Пету.

Печаль рассмеялась.

– Ну вроде того. Я переписывала истории появления богов, когда прислуживала в библиотеке, и лучше нам забыть его имя. Давай я лучше скажу тебе своё. Настоящее.

– Радость?

– Как ты узнал?

На пару мгновений он поверил, что угадал, но тут Ведьма подняла заспанное лицо и сказала:

– Тсс, Лисси и малчик, спите. А то пну.

Они приплыли в середине дня, Пету немного отклонился от города, но поправлять курс за счёт своей жизненной Силы не планировал. Да никто его не просил.

Лодку оставили на берегу, дети, которые там рыбачили, во все глаза пялилась на них. Оно и понятно. Пету бы тоже пялился на таких оборванцев, и будто грязной и пропахшей потом одежды недостаточно, Ведьма ещё накинула на плечи Пету дранный плащ капитана.

– А мои браслеты? – спросил он Ведьму, осмелев.

Она закатала рукав рубашки, открыла темные браслеты на красной коже:

– Этот быть моего брата, – показала она на тот, который раньше носил Пету, – не всё, что тебе купили, тьвоё.

Она попрощалась с Лисси и пошла по берегу в другую сторону от города, гораздо быстрее, чем обычный человек. Пету подумал, что, не пряча Силу, она снова окажется на невольничьем рынке.

Когда Пету и Лисси дошли до первой еды на продажу – тележка с пирожками стояла возле городских ворот – девочка достала кошель с монетами.

– Я угощаю.

– Он моего отца, – узнал Пету черную вышивку.

– Тогда угощаешь ты, – Лисси с лёгкостью отдала кошелёк, будто не было никакой разницы, у кого из них деньги.

Поэтому Пету удивился, когда на одной из центральных улиц города, в её каменной части, а не деревянной, Лисси вдруг остановилась.

– Ну вот я и пришла, – она указала на возвышающийся храм Фло, над ним реял белый флаг с изображением синего треугольника, – ты можешь отправлять мне послания, жрецы передают их во все храмы, так что прочитаю, а я буду писать тебе, Пету Сог.

Она протянула ему правую руку, может, чтобы её пожать, может показывала синие метки Фло. Пету схватил её запястье и сдавил, не чувствуя, что давит со всей Силы, столько мыслей разом вспыхнули в голове: сколько он сделал, чтобы Печаль не погибла, а она его оставляет.

– Ты не можешь уйти, ты моя, тебя мне купили.

И получил звонкую пощечину. Пету замахнулся в ответ, но сразу же остыл под прямым взглядом Печали, она выждала, пока он её отпустит, и сказала:

– Если захочешь по-хорошему в любви признаться, добавь к посланию "важно", я всё пойму. Напрямую не пиши. Я же жрица.

И побежала вверх по серым ступеням к дверям храма, на самом верху оглянулась и помахала рукой.

В одиночку идти Пету было не по себе, все на него оглядывались, булочник с их улицы его не узнал и хотел погнать из приличного района. В конце концов Пету добрался до родного двора, открыл калитку, прошел до дома и упал к ногам матери.

Только тогда Пету заплакал.

Следующие недели мать опекала его как больного, носила еду и питьё, молилась о его здоровье у алтаря Фло в коридоре. На алтарях Фло не горел огонь, как у многих других богов, на нём стояла серебряная чаша с водой из храма. "Со мной всё хорошо", говорил Пету матери, но не мог сказать, что случилось, почему он явился один. Сразу начинал рыдать. По отцу, по "Невесте". По себе.

Отец часто привозил матери посуду из заморских путешествий, белую, почти прозрачную, и она, обычно строгая и хмурая, счастливо улыбалась. Будто ничего и не могло её порадовать больше, чем тарелки и чашки. Со временем их стало так много, что между кухонными шкафами отец приколотил полки, он мог приказать смастерить их кому-нибудь рукастому из команды, но хотел сделать сам, чтобы Кенга, мать Пету, чаще вспоминала его, когда он в плавании.

На кухне Пету и заговорил. Как-то вечером посмотрел на кривые полки с посудой, и речь сама собой полилась, начал с бога войны и вранья отца о том, что три месяца они плавали за сладким песком, рассказал, как снаряжали корабль, посещали рабовладельческий рынок, взяли новую команду и искали остров с беззащитными людьми. Брови матери во время рассказа хмурились всё больше и больше. Пету показал ей черные шрамы, что оставили браслеты, и рассказал, чему отец приказал научиться. Вспомнил и о Печали, что она была последовательницей Фло, и что отец подарил девочку ему, Пету.

Он рассказал всё в подробностях и больше не плакал, он был напряжен, ему казалось, что мать сейчас выкинет его за дверь из-за всего, что он сделал. Но она спросила:

– Ещё раз как зовут того бога?

– Тавэбэ.

Кенга откинулась на резную спинку стула и посмотрела на руки, на синие треугольники на них.

– Фло уже тысячу лет не приходила к последователям.

А ещё позже:

– Бедная девочка, храм Фло не выкупает рабов, верующих и без этого достаточно.

Она вздохнула и поднялась с мест.

– Капитан Сог… отец… – Пету поразило, что мать ничего про него не сказала, – да, мы обманули, мы много плохого сделали, но он погиб, защищая меня, твоего сына.

Кенга остановилась возле двери.

– Твой отец тоже был сыном работорговца и плавал за рабами, когда был ребёнком, – сказала она, – я боялась связывать с ним жизнь, говорила родителям, что Сог лишь притворяется добрым и порядочным, а душа его черна. Такие люди не должны продолжать род. Выходит, не ошиблась.

Мать вышла. Через несколько минут посуда на кухне задрожала, звон нарастал. Что это? Пету открыл дверь в коридор, Кенга как всегда молилась у алтаря на коленях, только вот в серебряной чаше вместо воды – языки пламени. Он кинулся из дома, только в конце улицы обернулся от крика "Тавэбэ" и припустил ещё быстрее.

В порту он подошел к первому кораблю и спросил нужен ли юнга, только на пятом его подозвали. Темнокожий старпом смотрел на Пету по-доброму:

– Уже плавал?

– Да, и уже был юнгой на "Невес"… двухматчтовом, пару недель назад вернулся.

– Дай-ка свои ладони, – улыбаясь, попросил старпом, потом улыбка погасла, – ты мне врёшь, почему они мягкие как у младенца? Где мозоли?

Потом он взглянул на запястья и отбросил руки Пету будто тухлые рыбешки:

– С этими шрамами ни один порядочный капитан тебя не возьмёт, а тот кто возьмёт, прикует цепями к пушке или будет твоей жизнью наполнять паруса. Путь в моряки тебе заказан, – вздохнул и добавил тихо, – мой совет, выйди за город, подальше от моря, и стучись в двери зажиточных крестьян. В поле к осени нужны помощники, может сжалятся и оставят на зиму. И не показывай никому руки.

Этими советами Пету воспользовался. Но далеко от города он не ушёл, далеко от города – далеко от храма Фло.

Спать на сеновале оказалось неплохо, лучше, чем на дне лодки, а вот работа с косой и вилами быстро сделала его руки жёсткими и мозолистыми, от работы над грядками впервые в жизни у него болела спина.

Хозяева, старые супруги, говорили о нем, как о трудолюбивом мальце, который пришёл неумехой, но быстро схватывал и не отвлекался на разговоры и гулянки. А кто бы на его месте гулял и болтал? После того, как мать вызвала Тавэбэ, Пету боялся общаться с людьми. Да и выбираться в город. Ходил узкими улочками в храм Фло по вечерам и сразу обратно.

В детстве он много раз приходил в храм Фло с матерью: светло, чисто, она садила его на лавку, на которой люди ждали очереди к вестницам и вестникам – жрецам Фло.

Сам алтарь, огромная серебряная чаша, стоял отдельно. Но воспользоваться им могли только люди с синими отметками, там же Кенга раньше набирала воды для домашнего алтаря, но теперь он не боялся здесь встретить мать. Он слышал в храме, что её метки исчезли, что она поклоняется чужеземному богу.

Первое же сообщение, которое ему надиктовал жрец от Лисси, начиналось с "Важно", девочка написала, что она вышла из города и двигалась от храма к храму, подписалась она как Радость.

Пету надиктовал, что сбежал из дома и теперь работает на добрых людей, в конце тоже добавил "Важно", а потом дал вестнику маленькую медную монетку, всё, что на тот момент заработал. Жрец скривился, но подношение принял.

Пету быстро привык к трудовой жизни и договорился остаться, старики готовили комнату для него в доме, в сарае было бы холодно спать зимой. Но в один из походов в храм в середине осени, старая вестница подозвала его вне очереди.

"Пету Сог, что твоё лицо делает на моём храме?" – рявкнула она. Люди на лавках обернулись.

"Что? Я не понимаю".

"Возле двери, слепой болван!"

Он вышел наружу и увидел свой портрет во всю стену. Под ним зелёная надпись "Видел Пету Сога, белые волосы, синие глаза? Обращайся в ближайший храм великого Тавэбэ бога богов, адрес: Четвертый Грязный переулок, подвал магазина нижнего белья". Рядом портрет поменьше с изображением Ведьмы и тем же адресом, но имени у Ведьмы не было.

Пету больше не мог зимовать рядом с городом, он попрощался со стариками и работниками, сделал вид, что пошёл по дороге на Север, а потом развернулся на Юг.

В дорогу старики дали ему еды и воды, тёплую одежду, из которой давно выросли их дети.

Он находил работу в полях ещё несколько раз, ходил в храм Фло, получал послание от Радости. У неё всё было хорошо, она всё ещё шла домой. Тоже брала смены в храмах, чтобы была еда. Но жизнь девочки казалась Пету намного спокойнее, её лицо не появлялось внезапно на храмах поблизости.