Записки из бункера

– Угу, – отозвалась она. – Скорее бы нам показали наши комнаты, может, поесть что дадут.

В этот момент в кабинет вошел человек, мужчина лет шестидесяти, худой и бледный. Он сел напротив нас за стол и улыбнулся:

– Здравствуйте. Наконец-то до вас добрались, пока товар разобрали. Вы устали с дороги?

Лиза кивнула:

– Покушать хочется.

– О, конечно! – спохватился мужчина. – Сейчас все оформим и сразу решим вопрос с едой. Мне нужны ваши паспорта и документы, которые с вами, я сделаю копии для договоров, чтобы сразу все оформить. – Мужчина вынул носовой платок и промокнул им лоб. – И займемся вашим расположением.

Мы отдали документы и снова стали ждать. Сейчас вспоминаю это и думаю, почему тогда мое сердце ни разу не екнуло? Можно было свалить по-тихому, пусть нас ожидала бесконечная степь, это так микроскопически неважно по сравнению с тем, что нам предстояло в этих стенах. А я, дурак, сидел и пытался заплести длинные волосы Лизы.

Прошло время, и дверь в кабинет распахнулась. Мы вздрогнули, увидев человека, который забрал наши паспорта, а с ним двоих здоровых качков.

– Сейчас вы встаете и идете, куда вас поведут, – спокойно сказал бледный мужчина. – Без лишних вопросов.

Мы с Лизой переглянулись. Трое ждали, пришлось подняться и последовать за ними.

Мы шли молча. Какое-то нагнетающее чувство тревоги я тогда испытал первый раз. Поймав тонкую руку Лизы, я крепко сжал ее, заметив, что моя сестра идет, нахмурившись и втянув голову в плечи. Она всегда так делала в детском доме, когда ее наказывали.

Нас вели и вели, и мне казалось, эта дорога была вечностью. Как же я ошибался тогда… Вечность наступила чуть позже.

Мы много спускались по лестницам, и я понял, что нас ведут в помещения под землей, потому что на поверхности было от силы три совсем неприметных одноэтажных здания.

Когда мы добрались до места, к нам вышел человек в белом халате, он бегло осмотрел нас, взял кровь и направил в отсек за стеной. Там располагался душ, нам приказали помыться и надеть чистую одежду, которую выдали.

Душевая была сплошной комнатой, без дверей, без перегородок, ржавая и грязная. Лиза, увидев это, долго смотрела на меня, и я бы многое отдал, чтоб такой взгляд больше не видеть никогда.

На нас прикрикнули, и мы начали раздеваться. Вода была холодная, пол скользкий, а запах мерзкий. Лиза мылась и плакала. Наверное, от холода и страха. Я не смотрел на нее, мне было стыдно. Зато в проеме дверей на нас смотрели двое, безразлично и холодно. Они ждали нас, чтобы вести дальше. Они были на работе.

После душа нас повели еще ниже. Лизу колотило от холода, и я накрыл ее плечи своими руками, чтобы хоть чуточку согреть. Хотя новая одежда была похожа на больничную пижаму с длинным рукавом, было холодно еще от душа. И вообще, было просто холодно. В моей душе.

Нас завели в новую комнату, похожую на тюремную камеру из фильмов. Окон в стенах не было, конечно, мы на несколько метров ниже земли. Освещение давали тусклые лампочки, торчащие то тут, то там.

Вдруг замок щелкнул, и железная дверь отворилась, впуская знакомого человека, который забрал наши паспорта. Он вынул платок и протер свой лоб.

– Когда нам отдадут документы? – спросил я, предугадывая ответ. Но что-то же нужно было сказать, а не вести себя, словно безмолвные овцы, головы которых опускают на бревно для рубки мяса, а они безропотно терпят. – Наши паспорта, вещи, – уточнил я.

– Забудьте, – отрезал мужчина. – Меньше вопросов, меньше синяков. Сговорчивым тут больше везет. Так, запомните: вести себя тихо – это половина успеха на выживание. Меня зовут дядя Веня, пока побудьте здесь, подождем экспресс анализ, – отчеканил бледный мужчина и вышел за дверь.

После долгого молчания Лиза спросила:

– Мить, нас убьют, да?

– Дуреха, кому мы нужны, – ответил я, стараясь быть убедительным, и погладил ее по голове. Почему-то в этот миг я вспомнил наше детство, как нас обижали, а мы защищали друг друга. Я бы согласен был сейчас на самое тяжелое наказание в детском доме, только чтобы выйти отсюда и никогда не видеть этих стен и лиц. Я чувствовал, что мы попали в плохую историю, вряд ли нас привезли штукатурить.

Дверь снова щелкнула и открылась. Вошли двое качков и опять повели нас куда-то. Мы пришли в ту зону, где у нас брали кровь и заставляли мыться, только теперь завели в два разных кабинета. Меня осматривали люди в белых халатах и масках, говоря что-то про карантин. Такое ощущение, что я попал на полный медосмотр, залезли везде, куда можно, взяли мазки, дополнительно кровь с вены, соскобы с кожи, слюну, проверили зрение, измерили вдоль и поперек. Я молчал. Что я мог сделать против этих людей? Я ничего не знал о месте, куда мы приехали, об их планах, что они делают с нами, зачем? Почему нас обманули? Разве это прием на работу? Хоть я вырос в детском доме, все же не тупой. Я слышал, как меня называли "слабый тип А" и "астеник", обращаясь со мной как кухарка с тушкой утки на разделочном столе. Я начал переживать за Елизавету, она ведь девочка, как с ней там обращаются.

Когда со мной закончили, я с конвоиром вышел за дверь, где остался ждать. Прошло довольно много времени, когда из соседнего кабинета вывели Лизу. Всхлипнув, она кинулась ко мне, спрятав лицо в моей больничной пижаме. Я пытался оторвать ее от себя, но так и не смог. В голове начало расти подозрение, что девчонке что-то сделали, и мне стало от этого противно, я представил, что будь в моей руке сейчас пистолет, без сожаления расстрелял бы всех, даже мускул бы не дрогнул.

Мы еще постояли так, пока из кабинета не вышел человек в белом халате, он отдал конвоирам две папки и велел вести нас в корпус "К". По дороге я пытался заглянуть в опущенное лицо Лизы, но она не хотела, чтоб я видел ее. Опустив подбородок на грудь, сестра крепко держала меня за руку и устало плелась следом.

Я уже потерял счет подземным этажам, нас водили из одного корпуса в другой, и в этот раз мы шли в новое место. Все коридоры имели один болотно-землистый цвет, редкие лампочки давали мало света, стены и решетки были выкрашены в темно-зеленый, потолки, когда-то побеленные, выглядели как потертая ржавчина. Места удручающие. Для чего это все, кто эти люди, зачем они берут у нас анализные сборы? Я не мог приложить ума к своим вопросам, но понимал, что так просто нас отсюда не выпустят.

Вдруг раздался пронзительный крик. Мы с Лизой вздрогнули и вскинули головы, только наша охрана была невозмутима. Нас завели в длинный коридор, по сторонам которого размещались комнаты за решетками, как камеры в тюрьмах. Проходя мимо одной, я увидел худого изможденного мужчину, который апатично смотрел на нас, сидя на кровати. В следующей комнате была грязная лохматая женщина, она стояла у решеток, держась руками за прутья, и улыбалась, обнажая гнилые зубы. Из соседнего помещения снова раздался душераздирающий крик, там, привязанный за руки и ноги к железной кровати, извивался человек. Наш охранник стукнул дубинкой по его решеткам, и бедняга затих.

Мы завернули за угол, прошли еще метров двести и остановились перед такими же камерами с решетками. Когда меня втолкнули в одну из них, я заволновался: почему только меня, но Лизу завели в соседнюю. Проводив охрану взглядом, я подбежал к решеткам, разделяющим наши камеры, и сжал протянутые руки Лизы.

– Они обижали тебя? – спросил я, видя испуг в глазах сестры.

Она помотала головой, словно пряча боль глубоко в себе, и шепнула:

– Чего они хотят от нас? Куда мы попали, Митя?

– Если бы я знал… Мы что-нибудь придумаем, обязательно.

– Обещаешь?

– Обещаю. Только не хандрить, договорились?

– Да. Только не хандрить.

Глава третья

Мы просидели сутки в корпусе "К". Наконец, послышался шум и грохот посуды – нам везли еду. Из-за угла показалась тележка с кастрюлями, которую вез человек в поварском фартуке, а рядом с ним шел еще один, в котором я узнал того странного парня, что ехал с нами на минивэне. Он всю дорогу сидел, опустив голову, а потом стал скидывать что-то невидимое с одежды. Сопровождавший нас сказал, что это его брат.

Тележка остановилась у наших дверей.

– Кормушки открой, – скомандовал человек в фартуке, но странный парень вытращился на нас и застыл. – Иван! – рявкнул повар.

Иван вздрогнул и оглянулся на него. Человек в фартуке повторил на языке жестов свое указание и начал выкладывать в алюминиевые чашки что-то из кастрюль. Затем он отдал все это Ивану, а тот поставил еду в открытые окошки в дверях. Закончив, повар покатил тележку обратно, оглядываясь на своего помощника, который закрыл наши кормушки на засовы и побрел за ним.

– Помнишь его? – спросил я, подсаживаясь к разделяющей решетке с чашкой еды.

Лиза пожала плечами, уплетая гречку:

– Кто он?

– Он ехал с нами с города сюда. Хотя ты полдороги смотрела в окно, а потом спала, можешь и не помнить.

– Есть хочется, – жуя, сказала Лиза.

– Ешь, конечно.

Я задумался, размышляя, что в этих стенах делает такой особенный человек. Пока было понятно, что люди здесь разделяются на медиков и охрану, и еще есть какие-то руководящие. Деятельность здесь, скорее, противозаконная, судя по тому, что нас привезли сюда обманным путем, под видом работодателей, и все эти анализы, крепкая охрана и тюремные помещения спрятаны глубоко под землей не просто так.

– Как холодно, – поежилась Лиза, обхватив колени руками. – Сколько мы тут уже сидим…