Мраморный слон

Глава 2

По своему обыкновению и в любую погоду сразу после завтрака княгиня Рагозина совершала прогулку в небольшом саду. Сад был разбит позади особняка и имел форму вытянутого прямоугольника. В самой дальней его части росла разлапистая ель, посаженная ещё дедом княгини. Дерево чудом не пострадало в пожаре 1812 года, хотя стоявший рядом сарай сгорел дотла. Вот под этой елью и было любимое место Анны Павловны, здесь она могла часами вспоминать былое или вести задушевные беседы. Нижние ветви дерева образовывали подобие навеса и надёжно защищали от дождя и снега лучше любой крыши. Сад пересекала широкая, мощённая плоским камнем дорожка, её выложили недавно, чтобы удобно было проехать на кресле. Вдоль дорожки росли розовые кусты и несколько яблонь. Яблоки с них убрали, и ветви голых деревьев и кустов сиротливо колыхались на ветру. В ноябре уже нет той красоты, что ждёшь от сада, теперь только снег спасёт его.

Попасть в сад можно было, обойдя особняк по двору или через высокие стеклянные двери малой столовой, где проходил завтрак. Была ещё одна дверь, ведшая в сад из небольшой оранжереи с экзотическими растениями, но с сентября по май она запиралась.

Откатив кресло с княгиней от стола, служанка принялась закутывать Анну Павловну в приготовленные для прогулки меховые накидки. С особенной тщательностью были закрыты ноги княгини, которые, по настоянию доктора, всегда должны находиться в тепле. Поверх кружевного чепца служанка поместила расшитый тонким золотым узором платок из индийского кашемира. Княгиня сносила все эти манипуляции с достоинством, не проронив ни слова.

– Ах, моя милая бабушка, – сияющие глаза Аннет с нежностью смотрели на княгиню, – этот платок так подходит к вашему лицу!

Барышня прильнула к Анне Павловне и что-то зашептала ей на ухо. Та в ответ улыбнулась и согласно кивнула. Аннет резко выпрямилась и, как это делала сама княгиня Рагозина, гордо вскинула голову. Но уже через секунду озорно топнула ножкой и накинулась на служанку:

– Отойди, неумёха, я сама всё сделаю! – Аннет ослабила узел платка на шее княгини. – Так тебе не душно, моя милая? – И взявшись за поручни кресла, воскликнула: – Немедленно отворите двери! Ну, живее! И не вздумайте увязаться за нами! – строго прибавила она.

Лакеи бросились к дверям, а нерастерявшаяся служанка в последний момент успела набросить на голые плечи барышни меховое манто.

– И как ты их терпишь? – ворковала Аннет, толкая вперёд тяжёлое кресло. – Совсем ничего не умеют, а едят, наверно, за двоих.

– В твоём возрасте я так же хорошо управлялась со слугами, – довольным голосом сказала княгиня, – и была такая же выдумщица на проказы.

Выйдя в сад, Аннет направилась в дальнюю, самую укромную его часть и остановилась около старой ели. Развернув кресло так, чтобы княгиня могла любоваться зеленью за стёклами оранжереи, единственным в это время года приличным видом, барышня присела в стоявшее здесь плетёное кресло и, поплотнее закутавшись в шубку, о чём-то с жаром заговорила.

Отец и дочь Мелехи перешли в диванную и разместились напротив большого окна, через которое хорошо просматривался сад. Фирс Львович с раздражением, которое так не шло ему, выговаривал Варе:

– И откуда в тебе столько робости? Упустить такой шанс! Да что же тебе ещё нужно было? Ты знаешь, в каком мы положении. Неминуемый крах! Даже думать об этом мне страшно. Нет у нас времени сантименты разводить. Каждый день на счету.

– Простите меня, – слабым голосом отозвалась Варвара. – Я… Я растерялась. Все мысли в голове смешались. И слабость…

Варя попыталась поднять вялые руки, но они непослушно упали на колени. Она всё ещё была бледна и сидела, не поднимая глаз на родителя.

– Придётся тебе, дочка, собраться и попробовать ещё раз. Всё теперь только от тебя зависит. Моё благополучие, твоё благополучие… И обязательно надень ту брошь с изумрудом твоей покойной матери, – Фирс Львович подцепил указательным пальцем подбородок дочери и развернул Варино лицо к свету. – Глаза покраснели, не дело это. Так ты никакого жениха не поймаешь. – И, тяжело вздохнув, продолжил: – Нас только двое на этом свете. Я рассчитываю на твоё понимание и помощь.

Глаза Вари заблестели от слёз. Как ей было противно притворяться кокеткой! Хотелось сбежать из Москвы, от этого унизительного положения, в котором она оказалась. Но что тут поделаешь…

Послышались шаги. В комнату торопливо вошёл Борис.

– Простите, не помешал я вам?

– Нет, нет, Борис Антонович, ничуть. Мы с Варенькой воркуем о том о сём. Ничего важного. Прошу.

– И всё же я не хотел мешать… – молодой человек развёл руками, выказывая искреннее извинение. – Моя сестра Лиза вчера позабыла здесь свою работу. Она вообразила себя умелой мастерицей и теперь всё свободное время занимается рукоделием.

– Ах, как интересно! – Фирс Львович поднялся с дивана. – И что же, позвольте узнать, Елизавета Антоновна мастерит?

– Вяжет шерстяные носки для калек и ветеранов войны. Говорят, у неё хорошо получается. – Низко наклонившись, Борис заглянул под диван, на котором всё ещё сидела Варвара.

Барышня вскочила как ужаленная и отбежала к окну. Мелех подошёл к дочери и, взяв её за руку, стал подавать бровями непонятные сигналы. Варя удивлённо смотрела на отца. Борис продолжал осмотр диванной:

– Да только вот беда, Лиза всё время бросает своё вязанье где попало, а потом гонит меня, чтоб искал. На прошлой неделе, например, оно обнаружилось в кухне! Как оно вообще могло туда попасть?

– Что вы говорите? В кухне? – сильно смущаясь, переспросила Варя. – Хотите, мы с отцом вам поможем?

– Это было бы замечательно, – Борис бросил короткий благодарный взгляд на барышню.

Ответ Бориса обрадовал Фирса Львовича, и он, энергично потирая руки, заявил, что поиск утерянного надо организовать по правилам. Конечно же, именно он в этих правилах разбирался лучше всех и таким образом принял на себя руководящую роль.

– Вы будете осматривать все диваны, двигаясь по часовой стрелке, начиная от этой двери. А я обойду комнату, загляну в углы и под портьеры, – он приподнял ближайшую к нему штору. – Если не ошибаюсь, то я нашёл.

На паркете лежало нечто бурое и лохматое, напоминающее небольшого щенка с торчащими из него прутьями. Борис поднял находку и пожал плечами:

– Это даже на носок не похоже. И вроде как спиц должно быть больше. Здесь только две.

– Вот ещё одна, – Варя подняла короткую металлическую палочку с заострёнными концами и протянула Борису.

– Благодарю, – молодой человек поклонился. – Надеюсь, что сегодня пропаж больше не случится.

Мадам Дабль стояла посреди кухни и с высоты своего роста обозревала суетящихся вокруг неё слуг. Природное стремление к порядку и логический ум были скорее свойственны мужчинам, политикам или военным, но мадам Дабль реализовала их в своём собственном стиле ведения хозяйства в особняке «Мраморный слон». Всё было организовано по-военному чётко, и самой экономке отводилась роль контролёра. Все слуги знали свои обязанности и неукоснительно выполняли их. Если же кто-то не справлялся, то в несколько дней ему находилась замена. И опять отлаженный механизм начинал работать как швейцарские часы.

Пятничные обеды были венцом искусства Агаты Дабль. Меню начинали составлять уже в субботу утром, чтобы к следующей пятнице успеть найти и выкупить все необходимые ингредиенты. Для этого главный повар княгини Сильвен Ришар, бывший, как и сама экономка, французом, открывал кулинарные книги, на покупку которых мадам Дабль не жалела ни времени, ни денег. В коллекции были иностранные поваренные тома на французском, немецком, английском и даже турецком языках, а также большие тетради в телячьей коже, куда Ришар своею рукой заносил придуманные или подсмотренные где-то рецепты. В течение всего сезона ни одно блюдо на пятничных приёмах у княгини Рагозиной не повторялось дважды.

Ситуация с ананасами была неприятной. Именно в таких случаях механизм грозил дать сбой, и мадам Дабль включалась в процесс, чтобы исправить ситуацию. Как хорошо, что третьего дня один из поставщиков фруктов заглянул к ней и предложил ящик лимонов. Хоть цена была высока, но экономка не раздумывая согласилась. И как же сейчас эти лимоны оказались кстати.

В кухню приоткрылась дверь, и лицо в обрамлении жёлтых оборок чепца появилось в проёме. Глаза женщин встретились.

– Нет ли здесь моего сына? – так и оставшись наполовину скрытой дверью, спросила Ольга Григорьевна.

Мадам Дабль нахмурила брови, как бы пытаясь о чём-то вспомнить. Она стояла вполоборота и лишь повернула голову в сторону говорившей. Вдруг глаза француженки заблестели, и, развернувшись всем корпусом, она направилась к женщине.

– Как раз о вашем сыне, сударына, у меня ест разговор до вас. – Стремительно двигаясь, мадам Дабль подошла к двери и, взяв женщину за локоть, втянула в кухню. – Слэдуйте за мной. Вот суда.

– Но постойте, – запротестовала Ольга Григорьевна, – я заглянула, лишь чтобы найти моего Петрушу, мне некогда с вами разговаривать.

– Это много времени не займёт, – сообщила мадам Дабль, так и не выпустив локтя в жёлтом платье. – Здесь нам никто не мешат.

Женщины оказались в небольшой кладовке при кухне. В целях экономии мадам Дабль зажгла лишь одну свечу, которая скудно осветила обстановку. На длинных деревянных полках, уходящих под потолок, стояли горшки с вареньем, мёдом, домашним мармеладом и бог знает с чем ещё. Одна из стен была сплошь утыкана гвоздями, на которых в холщовых мешках хранились высушенные пряные травы.

– Зачем вы меня сюда завели? – испуганно зашептала Лисина. – Мне надо к Петру. Выпустите!

Мадам Дабль пожевала губу:

– Мне неприятно говорит вам. Вы – мать, я понимат. Но я должна предупредит, что молчат я не стану, если такое повторится.

– Да о чём вы? – шёпот сменился шипением, и в отблеске свечи на жёлтом лице отобразился оскал дикой кошки.

– Я дважды видет, как ваш сын Пётр берёт то, что ему не принадлежит, – жёстко отчеканила мадам Дабль. – И если ещё раз заметит подобное, я буду вынуждена доложит княгине.

Дикая кошка превратилась в тигрицу, и, не будь мадам Дабль на целую голову выше её, Ольга Григорьевна кинулась бы в бой.

– Это ложь! – взвизгнула она.

– Как вам будет угодно. Но моё слово крепкое. Как я сказала, так и будет, – экономка посторонилась, давая дорогу Ольге Григорьевне.

Вырвавшись на свет, Лисина бросилась к двери. Подальше от этой страшной женщины. Да что она вообще может понимать? Её Петруша на такое не способен! Одно слово – иностранка.

Запыхавшаяся и раскрасневшаяся, Ольга Григорьевна спешно шагала по коридору. Теперь ей точно надо найти Петра. В гостиной и столовой никого не оказалось. Зато в оранжерее она наткнулась на генерала. Хотя его было сложно обнаружить: старик стоял, заложив руки за спину, скрытый ветвями пальмы, и не отрывая глаз наблюдал за кем-то сквозь стекло. Часто дыша, женщина спросила:

– Константин Фёдорович, не видели вы моего Петю?

– Вы только посмотрите, как они похожи, – будто не услышав вопроса, протянул генерал.

Лисина мельком взглянула в окно и увидела княгиню Рагозину и Аннет. Барышня рассказывала, видимо, что-то очень смешное, потому что Анна Павловна то и дело взмахивала руками и смеялась. Действительно, было что-то неуловимо схожее в их движениях, в сиянии их глаз, улыбках. Будто две сестры, только одна из них очень старая.

Наконец генерал вышел из своего укрытия.

– Милочка, зачем же так спешить? Раскраснелись как! Нехорошо, – он покачал головой. – Сын ваш не должен видеть вас в таком виде. Да и никто не должен. – С этими словами Константин Фёдорович ушёл.

– Да что ты понимаешь, старый вояка, – в сердцах воскликнула пристыженная Ольга Григорьевна.

В глубине оранжереи раздался шорох, и из дальнего угла вышел высокий молодой человек с длинными тёмными волосами.

– Петруша! – женщина бросилась к сыну. – Как же хорошо, что я нашла тебя.

Пётр остановился в некотором отдалении от матери, но Ольга Григорьевна подбежала, обняла сына и сразу отпрянула.

– Ты опять курил, – печально констатировала она. – И доктор тебе не указ. Батюшка твой слаб лёгкими был, от этого и умер молодым, а ты весь в него. Уж если тебе своего здоровья не жаль, то подумай хоть обо мне. Я же теперь места себе не найду…

– Маман, – нетерпеливо прервал причитания матери Пётр, – вы лучше скажите, удалось ли раздобыть денег? Сейчас для меня это важнее всего на свете.

Ольга Григорьевна опустила голову, отчего её спина ссутулилась ещё больше.

– Ох, сыночек, просила я сегодня об этом княгиню. Отказала она. Боюсь, в этот раз не дождаться нам от неё помощи.

– Это слышали все, маман, – в нетерпении бросил Пётр. – Я же говорил вам к старухе не ходить, а идти к дядюшке. Судя по бриллиантам, что он и его дочь надевают к месту и не к месту, денег у них предостаточно.

Лисина горько вздохнула:

– Вчера у Фирса Львовича просила.

– И что ж? Не дал?

– Нет, сказал, что все деньги вложены в дело и наличности с собой много не имеет.

Развернувшись на каблуках, Пётр нервно зашагал по оранжерее.

– Как же некстати всё это приключилось, – рассерженно заговорил он и, остановившись в том месте, где ещё совсем недавно стоял Константин Фёдорович, машинально схватился за прут, торчащий из кадки с пальмой, и стал с силой втыкать его в землю.

С улицы раздался шум. Обычно в оранжерее не слышно, о чём говорят снаружи. Но не в этот раз. Кричала Аннет:

– …Вам наплевать на меня! На мои чувства, на мои переживания! Какая же вы чёрствая!

Лисина подскочила к сыну. Они оба уставились в окно на разыгравшуюся сцену. Бледная Анна Павловна сидела в своём кресле и протягивала руки к Аннет. Та, отбежав от бабушки на несколько шагов и развернувшись к ней, кричала, вытирая слёзы:

– Я никогда вам не прощу! Никогда! Уйду к себе и буду плакать весь вечер, пока вы все будете веселиться, а завтра уеду из этого дома… Раз моя судьба для вас не важна, значит…

Барышня обняла себя за плечи, с которых соскользнула меховая накидка, и с громкими стонами бросилась прочь из сада в дом. Княгиня неподвижно смотрела ей вслед, не опуская протянутых к внучке рук, пока не подоспела служанка и не покатила кресло княгини следом за Аннет.

Борис находился в своей комнате, где собирался убить время до начала приёма. Он стоял перед книжным шкафом и разглядывал корешки двух десятков томиков, пылившихся здесь, но так ни на что и не решился. Молодой Добронравов маялся скукой. У Лизаветы в доме княгини хоть было с кем словом перемолвиться, она дружила с кузиной Аннет и Варварой Мелех. А он так одинок здесь, как былинка в степи. Конечно, можно послушать россказни старика Зорина про войну, про походы да про сражения, но всё это уже в прошлом. Отжило, отыграло, мхом поросло. Текущее положение политических дел генерала мало волновало. Борис же, напротив, с удовольствием бы об этом порассуждал.

Петра Лисина Борис как друга не воспринимал, хотя студент и был ему интересен. Да только он с утра до ночи где-то пропадал со своими дружками очень сомнительного происхождения. Борис полагал, что ему такое общество не пойдёт на пользу. Если же случалось, что Пётр оставался в доме, за ним неотрывно следовала его маман, не давая молодым людям сблизиться. Сделав несколько неудачных попыток сойтись с Лисиным покороче, Борис остыл к нему.

Был ещё столичный франт Фирс Львович, слишком богатый и старый, слишком спокойно живший и размякший от этого. Интересовали его только модные наряды и камни самоцветные, прямо как барышню какую. Вот дочь его Варя совсем другая была, хвостом не крутила, и похоже было, что богатства своего даже стеснялась. Это Борису нравилось. Но была она уж слишком застенчива, робка да неуклюжа в танцах, что странно для столичной девицы. Получается, в большом особняке Борису друга по сердцу не сыскалось.

Выйдя из своей комнаты, Борис оказался на пути бежавшей с прижатыми к лицу руками и вследствие этого ничего не видящей Ани Белецкой.

– Кузина, что случилось? – молодой человек попытался её остановить.

Аннет громко всхлипнула и, не сбавляя шага, пронеслась мимо.

Борис проводил взглядом плачущую барышню и направился вниз, чтобы узнать, что же всё-таки произошло.

Перед распахнутыми настежь стеклянными дверьми в сад в несуразно большом кресле на колёсах сидела сгорбленная старушка и молчала. Плотно сжатые губы, сдвинутые брови и холодный взгляд как-то не вязались с её миниатюрным телом. Даже меховые накидки и шали не делали фигуру княгини Рагозиной больше, чем она была на самом деле. Вокруг кресла неловко топталась служанка, то поправляя накидки, то пытаясь их снять.

– Двери! – громогласно скомандовал подоспевший генерал. – Закройте эти чёртовы двери!

Лакеи бросились исполнять. Наконец в столовой сделалось теплее, и служанка начала раздевать княгиню. Константин Фёдорович наклонился к старушке.

– Матушка, голубка моя, что тут у вас творится?

Та в ответ лишь сверкнула глазами.

– Они-с с Анной Сергевной поругали-с, – тихо начала служанка, развязывая кашемировый платок, что был надет на голову княгини поверх чепца.

– Цыц! – неожиданно для всех взревела княгиня, меняясь в лице, и рывком скинула с себя платок. – Нечего прислуге барские дела обсуждать. А ну пошла вон.

Служанка со страху попятилась и скрылась за дверьми, сквозь которые в столовую вошли Лисины, мать и сын. Увидев бескровное искажённое лицо княгини, Ольга Григорьевна молитвенно сложила руки и запричитала что-то себе под нос. Пётр остановился на почтительном расстоянии и склонил голову.

В это же время, но с другой стороны в комнате появились мадам Дабль и любопытствующий Борис. Экономка тут же оценила ситуацию и, подойдя к княгине, строгим голосом заявила, что Анне Павловне нужен отдых, что её сейчас же уложат в кровать, а приём есть ещё время отменить, и что надо бы послать за доктором…

– За доктором?! – резко вскинулась княгиня. – За душеприказчиком посылай. Буду завещание править. Раз не хочет по-хорошему, будет по-моему, – старуха заходила ходуном в кресле, исподлобья озирая стоявших вокруг неё. – А может, всех вас вычеркнуть и отписать всё на приюты?

Княгиня схватилась за сердце и часто задышала, закатив глаза. Зорин не мешкая сунул ей под нос пузырёк с нюхательной солью.

– Вот, дыши, матушка, дыши, – закудахтал он, делаясь похожим на жирную наседку. – Нервишки у тебя пошаливают. Нельзя так в нашем возрасте себя изводить.

– Я всё же настоят на отмене приёма, – воспользовавшись паузой, вставила мадам Дабль, – и срочно в постел уложит…

– Агата, прекрати тараторить. – Княгиня, отдышавшись, заговорила твёрдо и медленно: – Это так тебе не идёт. Приём отменить не позволю. Иди, занимайся своими делами, обо мне найдётся кому побеспокоиться.

– Тогда я посылат за доктором, – не сдавалась француженка.

– Не вздумай! На всю Москву ославить меня хочешь? – вскинула брови Анна Павловна. – Как увидят его коляску у «Мраморного слона», сразу слухи поползут, что умираю я. Или уже померла. Даже не знаю, что из этого хуже.

Взмахом руки княгиня показала, что разговор с Агатой кончен и чтоб та отправлялась проверять готовность особняка к приёму гостей.

– Вот и вы на шум пожаловали, – с раздражением в голосе продолжила княгиня Рагозина, таким образом приветствуя просочившегося в дверь Фирса Львовича. И обратившись к Зорину, сказала: – Устала я, голубчик, проводи меня и последи, чтоб никто меня не беспокоил. И за душеприказчиком пошли. Безотлагательно.

Последние часы перед началом приёма были самыми ответственными и самыми хлопотными для мадам Дабль. Экономка, казалось, находилась во всех местах одновременно, видела и знала всё, что происходит в особняке. Инцидент, случившийся между княгиней и её внучкой, мгновенно стал достоянием всех слуг в доме, что, конечно, отразилось на их работе. И если бы не тяжёлые шаги экономки, эхом разносившиеся то из приёмной, то из диванной, то из столовой, к приходу первого гостя идеального порядка не получилось бы.

В то время как генерал, раздувая от усердия щёки, катил кресло с княгиней по коридору второго этажа, мадам Дабль пронеслась им навстречу с чрезвычайно озабоченным видом.

– Она, как всегда, всё успеет, – усмехнулась Анна Павловна, – и сколько же в этой женщине энергичности и целеустремлённости. Диву даюсь, – из уст княгини это прозвучало как осуждение. – А ведь она француженка.

Лакеи растворили двери в покои Анны Павловны, и генерал, закатив кресло внутрь, остался с княгиней наедине.

– А что, француженки не могут быть таковыми? – нарочито весело спросил Константин Фёдорович.

– Даже не знаю, – задумчиво сказала княгиня, – но я никогда подобных не встречала, хоть и живу давно на этом свете и много чего повидать успела. Все эти французы да француженки такие изнеженные, а эта…

– Ну здесь я с тобой, душа моя, не соглашусь. Воевать они точно умеют, и ни дождь, ни ветер им нипочём. Сам видел и могу сказать…

Княгиня замахала на него руками:

– Опять ты про это вспоминать вздумал. Уж не надеешься ли отвлечь меня от мыслей?

– Почему бы и нет? – Зорин крякнул и выпрямил спину по-военному. – Давай я тебе, матушка, баек каких расскажу.

– Отстань, не до них мне сейчас. Уж десять лет минуло, как мы французов с нашей землицы прогнали, а ты всё никак не навоюешься, не успокоишься… Лучше посоветуй, как мне с Анной поступить? Простить али вычёркивать её из духовного…