Мы под небом

– Степ, ты где?

На кухню босиком вплыла заспанная Евдокия.

– Не спится? Я его знаю. Это ж бизнесмен, который умер недавно. Интересный мужчина.

– Да? И что ж в нём такого интересного наблюдается?

– Мачо.

– А? Ну, если мачо, тогда, ладно.

Дуня ласково взъерошила макушку мужа и допила его компот. Тем временем сыщик сменил изображение на экране.

– А это кто? Совершенно другой типаж.

– Не такой уж и другой. Брат его.

– По отцу?

– И по матери тоже.

– Да вовсе не похожи. Смотри, как глаза таращит. Нос, какой, прям не нос, а носище целый. У этого первого Зорина, аккуратненький, точеный. А губы?

– А что губы?

– Да совсем другие. Хоть холодец затевай.

– Улыбается человек, на позитиве. Вот смотри свеженькая фотография, какой веселый.

– Брат родной умер, а он на таком позитиве. Да ты, посмотри Степ, как уголки губ подняты. Не улыбка это вовсе, а насмешка какая-то.

– Насмешка говоришь.

Степан Кузьмич посмотрел в пустую чашку, тем самым подав сигнал жажды своей второй половине.

– Сейчас налью. Вот скажи, Степ, человеческая натура, ну, съел кусочек селедочки, остановись.

– Ага, кусочек с греночкой, кусочек с яичком, а потом полночи увлажняйся.

– А что, ты этого брата подозреваешь?

Дуня со звуком, аппетитно допивала янтарный компот, наполнивший кухню ароматами кураги, яблок и груш, всматриваясь в лицо непохожего брата.

– Нет, Степ, не туда ты думаешь. Пойдем спать.

– Это как это не туда?

Но жена, покинув кухню, не отвечала.

– Это почему не туда?

Из полумрака спальни донесся голос Евдокии.

– Потому что он – мямлик.

Степан Кузьмич быстренько выключил технику, забрался под теплый бочек жены и уточнил.

– Так как это мямлик?

– Мямлик и всё.

– А знаешь, Дунь, я знаю одного такого мямлика в русской истории, который на старшего брата войной пошёл.

– И тот что?

– А тот, как ты говоришь, мачо.

– Да? Это кто ж такой?

– Александр Невский, первый непобедимый русский полководец.

– А мямлик?

– Брат его, Андрей. Разбил Александр Ярославич мямлика, который испугался и бежал в Швецию от греха подальше.

– И что, он его не преследовал.

– Нет, простил. И даже дал в управление два города: Городец и Нижний Новгород. И до конца не понятно, слышишь, Дунь?

– Ага.

– Толи его в орде отравили?

– А как будто не могли?

– Могли, конечно, могли. Отца то его, Ярослава Всеволодовича без сомнения там отравили. Жена хана оказала князю великую честь, преподнесла кушанье в своих ладонях. И через семь дней Ярослава не стало. И вот что, Дунь, тело князя перед смертью страшно так посинело, точно так же как и у Александра впоследствии.

– Да не ел бы ничего, тем более из рук.

– Нельзя, наверное, было иначе. Но зачем это надо было хану, если Александр столько лет сдерживал силушку русскую, сохраняя страну и нацию. А может где в другом месте отравили, по дороге, например. Вот только умер он в Городце. А этим городом кто управлял? Правильно, его брат. Кто ж теперь раскроет эту тайну вековую?

– Тайной и останется.

– Возможно, в Городец он стремился по другой причине.

– По какой?

– Понимаешь, именно там, в Городецком Феодоровском монастыре находилась семейная реликвия, четвертое чудо Руси – чудотворная икона Феодоровской Божьей Матери, которой Ярослав Всеволодович, по преданию благословлял сына на брак. В «Сказании о граде Китеже» эта икона упоминается как одна из самых древних на Руси. Между прочим, многие немецкие принцессы, прибывшие в Россию, станут нарекаться Федоровнами. Но это потом. А тогда, в ноябре 1262 года Александр занемог в дороге.

– Он ехал к иконе?

– Да, он едет к семейной реликвии в надежде на спасение. Александр готов принять монашеский постриг, лишь бы остаться в живых. И если верить летописцам того времени, никто не сомневался, что князя отравили.

– Разве тут спасешься?

– Опять же, в летописи есть примеры исцеления тяжелых недугов людей при постриге в монахи. Но это только в одном случае.

– В каком?

– Если действительно твой удел быть монахом и молиться за всех, за всю землю, за весь мир.

– Так что с ним, Степ, он принял монашество?

– Принял иноческое пострижение с именем Алексия, но на смертном одре.

– И икона не помогла.

– Да её там и не было.

– Как это не было? А куда ж она делась?

– Никто не знает, историческая легенда. Писано, Дуняш, что именно эта икона чудом возникла в Костроме. Она станет семейной реликвией другой династии, дома Романовых. А сам Александр перед смертью приложился к её копии, списку и страшно так посинел.

По сопящему дыханию жены Степан Кузьмич понял, что вещает уже в форме монолога сам себе. Оно понятно, намаялась за день. Поцеловав жену в затылок, приятно зажмурился от щекотки её пушистых волос. Ещё с юности Кошкин никак не мог понять, что за радость мужской половине человечества в тонких, как щепка женщинах, никакого тебе умиротворения.

Дружина стояла у самой кромки озера в ожидании князя. Его конь с развивающейся наскоку гривой мчал седока. Все вглядывались вдаль, ждали его Александра, приближая битву, в которой ему суждено было стать Невским. Смотрел в оба и в своём предрассветном сне следователь Кошкин. Вот сейчас, ещё секунда и раскроется долгожданная истина. Снял свой серебряный шлем княже, а там… и не Невский то вовсе, не великий ратный воин земли русской, а прикрыв глаза в хитром прищуре, восседал на лошади, как на троне Зорин младший, по прозвищу – мямлик.