Неправильный ответ

Вера сидела, все еще как будто пытаясь собрать себя в клубок, и неотрывно глядела в окно.

– Он же рассказал тебе, я знаю, – продолжила она на одной ноте. – Что он рассказал? Его ударили по голове? Толкнули? Кто это сделал?

– Никто ничего не сделал, – спокойно проговорил Краевский. – Он поскользнулся, упал, намочил одежду, был осмеян и сильно переживал.

– Как он упал?

Никита шумно вздохнул.

– Он поскользнулся. Малыш, каждый звук как ножом в висок. Давай доедем до дома, поспим и поговорим завтра.

Вот оно, коронное Краевское… Уход от разговора, к которому он не готов. Если бы дело не касалось здоровья Мишани, Вера была бы уверена, что муж что-то скрывает, желая сделать по своему то, против чего, заранее знает, она выступит. В ту минуту подобное предположение казалось безумием. Вера поежилась, как будто пытаясь поглубже укутаться в свое пальто. Сил разбираться в противоречиях не было.

– Я была уверена, что наш мирок похож на крепость, – почти прошептала она, потом закрыла глаза и добавила еще тише, – Мишаня поскользнулся, и твердыня разлетелась, как карточный домик.

Женскому чутью Веры не нужны были прогнозы врачей. Никита почувствовал, что больно глотать. Он промолчал. Они добрались до дома и легли спать, не сказав друг другу больше ни слова.

Утреннее солнце пекло сквозь окна, заливая комнату жизнерадостным светом. Из Мишаниной комнаты сначала негромко, а потом всё более настойчиво понеслись звуки мелодии его любимого мультфильма. Будильник, который никто не удосужился отключить. Вырванного из тяжелого сна Краевского почему-то охватила ярость. В три прыжка он оказался в детской, схватил ни в чем не повинную голосившую колонку и с такой силой швырнул ее в стену, что та разлетелась на куски, а отрикошетившая крышка больно ударила его по плечу. Ярость вдруг лопнула, оставив внутри лишь пустоту. Взгляд упал на злосчастную фигурку Человека-паука. Какое-то время Никита, замерев, смотрел на воинственного красавца пустыми глазами, а потом развернулся и пошел к двери.

Он вернулся в спальню. Вера, закопавшись в одеяло и уткнувшись лицом в подушку, рыдала. Он забрался в постель, обнял жену со спины и что есть силы прижал к себе. Она долго плакала, стискивая его руки, как будто ища в них спасения. Он прижимался губами к ее затылку. Потом слезы ее начали утихать, дыхание успокоилось, и они какое-то время лежали в тишине. А еще через несколько минут Вера, медленно высвободившись из рук мужа, встала, накинула халат и вышла из комнаты. По знакомым звукам, доносящимся из кухни, Краевский понял, что она принялась готовить завтрак.

***

Алекс вернулся домой из школы в прекрасном настроении. Наяда из соседнего класса, давно сводившая его с ума игривостью каждого движения и мнимым (как он надеялся) целомудрием речей, приняла-таки его приглашение в кино. Тренировка по баскетболу закончилась безоговорочным единоличным триумфом. Контрольная по истории была мастерски подчистую списана у незадачливой пятерочницы без единого замечания от учителя.

– Пойдем-ка, дружок, поговорим…

И тон, и вид отца, встретившего юного Радзинского в коридоре, продолжения полосы везения не сулили. Семён Павлович, насупившийся, словно человек, которому никак не дается решение сложной задачи, стоял, держа руки в карманах, раскачивался с пятки на носок и буравил глазами сына. Похоже, все было куда серьезней, чем выговор за вскрывшуюся провинность. Шагая за развернувшимся на каблуках отцом по коридору, Алекс перебирал в голове содеянное за последние несколько недель, пытаясь понять, что теоретически могло привести к неприятностям. Вариантов было несколько. К тому моменту, как они добрались до кабинета, к каждому из них с мастерством искусного художника разум Алекса уже создал эскизы защит.

Семён Павлович закрыл за собой дверь, жестом приказал сыну сесть, достал сигареты, закурил, выдержал паузу.

– Фамилия Краевский тебе о чем-то говорит? – следовательским тоном спросил он.

– Нет… – сконфуженно ответил Алекс, который искренне не понимал, о чем идет речь.

– Михаил Краевский. Пятый «А», кажется. В твоей школе.

Вот теперь ясно. Несмотря на то, что Алекс и на этот случай обдумал оборонительные ходы, он снова пожал плечами и помотал головой по наитию, пока сам не зная зачем, пытаясь выиграть время.

– Парнишка лежит в коме с черепно-мозговой. Состояние стабильное, но тяжелое. Я навел справки. Говорят, избежать инвалидности ему не светит. – Семён Павлович говорил очень медленно, растягивая слова, и не сводя глаз с мгновенно побледневшего лица сына. – Скорее всего, вообще останется овощем…

Алекс почувствовал легкий приступ тошноты. Пришлось сделать несколько глубоких вдохов, чтобы подавить позывы. Связать происшествие с подобными последствиями казалось невозможным, и все же сомнений не было: разговор идет именно об этом.

– Но я… – начал было он, но придумать, что сказать, совершенно не получалось. В голове царила полная неразбериха.

Пауза затянулась.

– Мои ребята из отделения говорят, камеры сняли, как ты во время урока заходил в уборную после бедняги. Парень вышел обратно в коридор через восемь минут за тобой, весь мокрый и явно не в себе. Кроме вас, там никого не было.

– Я его не бил! – слова сорвались сами собой. Алекс услышал свой голос как будто откуда-то издалека. – Он упал… сам… поскользнулся… я просто…

– Помолчи, – перебил суровым тоном Семён Павлович, вздохнул, глубоко затянулся сигаретой и, выпустив из себя внушительный клуб дыма, продолжил. – По расчетам врачей ваш совместный поход в туалет укладывается в двухчасовой промежуток времени, когда была получена травма. Никаких других происшествий в это время не было.

Радзинский-младший уставился молча в пол. Впервые в жизни он ощутил во всей полноте страх того, что его беззаботная, успешная, удачливая жизнь вот-вот сломается и не будет подлежать восстановлению. Стало тяжело дышать. Отец смотрел на него с суровым спокойствием.

– Выкладывай, – хрипло скомандовал он.

– Я с ним даже не знаком, – Алекс заговорил сдавлено и тихо, все так же не сводя глаз с пола. – Пацан изгадил мне ботинок йогуртом, пока я был на тренировке. Белов заметил, как он из раздевалки выбегал. Я заставил сопляка отмывать. Он сам там весь пол заплескал, а потом поскользнулся и рухнул.

– А с чего бы это ему твой ботинок «гадить»?

– В отместку. Я на его дружка кисель в столовой случайно вылил.

Несколько судорожно вздохнув, словно чтобы собраться с силами, Алекс наконец поднял голову и встретился взглядом с Семёном Павловичем.

– Приложился он знатно… – еще тише добавил он.

– Что ж ты его к сестричке не отвел?

– Так я ж не доктор! – огрызнулся было Алекс. Едва заметного движения бровью отцу хватило, чтобы он снова утих и начал оправдываться. – Я спросил, пацан сказал, что всё в порядке.

– Белов знает, что ты туда за ним пошел?

– Нет. Наши разошлись все уже. Я его вообще-то в коридоре после урока подловить хотел. А тут смотрю, вышел и в сортир поскакал.

С полминуты висела тишина, потом Семён Павлович громко хмыкнул, обошел стол, затушил уже успевшую превратиться в бычок сигарету и сразу закурил новую. «Дело дрянь…» – пронеслось у Алекса в голове, пока он наблюдал, как отец, померив шагами комнату, подошел к окну, и глубоко вдыхая дым, устремил взгляд куда-то вдаль. Радзинский-младший вперился в плечи отца, словно по их очертаниям, как по кофейной гуще, можно было прочесть грядущее.

– Думаю, допросить тебя придут уже завтра, – размеренно, без каких-либо эмоций протянул басом отец, задумчиво глядя в окно. – Дуй к себе в комнату и не высовывайся. Я приду через пару часов, отрепетируем разговор. Скорее всего, будем говорить, что ты пацана и знать не знаешь, и видеть не видел. Но мне нужно еще кое-что выяснить.

Семён Павлович наконец повернулся к сыну. Его не щедрое на мимику лицо было вполне спокойным, но что-то в глазах заставило Алекса еще больше съежиться на стуле.