Маэстро

В музыкальном мире Милана Верди, как он ни старался, отказывались воспринимать всерьез. Все его заслуги в Буссето встречали лишь снисходительные улыбки. И жизнь Джузеппе опять наполнилась унижением. Попытки заставить хоть кого-то снизойти до прослушивания его оперы были не менее изнурительны, чем многочасовой ежедневный труд в трактире. Экономить приходилось даже на нуждах сына, и все равно месяц за месяцем Джузеппе возвращался к тестю с очередной просьбой о денежной помощи.

Да, Джузеппе устал. Но он верил в свою оперу. И похоже, судьба наконец-то готова была дать ему шанс.

Клубы сигарного дыма, сквозь которые шагал по своей убогой гостиной Верди, с видом мастера этого дела пускал Темистокле Солера (для друзей – просто Теми), уютно устроившийся на одном из кресел в углу комнаты. Мушкетерская борода и усы удачно шли насмешливым глазам развратника и транжиры, а склонность к полноте добавляла простодушия его подчеркнуто ухоженному лицу. В отличие от Верди, он был элегантно одет и производил впечатление вполне состоятельного молодого человека. Будучи сыном революционера, заключенного в 1812 году под стражу в крепость Шпильберг, Темистокле еще ребенком по велению Франца Йозефа I был послан в школу Марии Терезии в Вене, откуда благополучно сбежал, не отучившись и полугода. После этого в его биографии наблюдается небольшой пробел. Зато известно, что юношей он присоединился к бродячему цирку, где, как поговаривали, у юнца был роман со зрелой директрисой труппы. Как и большинство подобных историй, долго и счастливо она не длилась. В возрасте двадцати лет Солера впервые ступил на мостовую Милана, преисполненный решимости построить карьеру поэта и либреттиста. С тех пор Темистокле уже четыре года безуспешно покорял неприступный музыкальный мир Милана, ни одного заказа на оперу так и не получил, зато умудрился обзавестись связями в высших кругах театрального общества и благосклонностью нескольких очень влиятельных дам. Велика вероятность, что именно эта благосклонность и дала Темистокле возможность напечатать шесть поэм, которые были довольно радушно приняты публикой, позволили ему закрыть накопленные за несколько лет долги и даже немного заработать.

Темистокле и Джузеппе познакомились во время первого приезда Джузеппе в Милан, и это был тот редкий случай, когда два совершенно несхожих персонажа и темперамента сошлись в полнейшем взаимопонимании. Они разделяли музыкальные и поэтические вкусы, политические взгляды, ненависть к австрийцам, а главное – очень похоже рисовали самые сладкие из своих амбиций и пути к их достижению. Идея написать совместную оперу родилась у них почти сразу. Чрезмерно резкий и эмоциональный нрав начинающего композитора разбивался вдребезги о добродушное спокойствие и чувство юмора молодого поэта, а объединявшая обоих готовность посвятить себя работе без остатка упрочила творческий союз. «Оберто, граф ди Сан-Бонифачо» – дебютная опера композитора Джузеппе Верди и либреттиста Темистокле Солера и стала плодом этого союза.

Спустя долгие месяцы череды неудач, Солера, как ему казалось, нашел новый путь к постановке долгожданной премьеры, о чем с энтузиазмом и рассказывал другу:

– Куртизанка Ла Скала! Голос и красота Стреппони божественны, сегодня убедишься сам. Но ее любовные похождения обсуждаются ничуть не меньше. Будь осторожен!

Верди ответил на это несколько раздраженным взглядом. Солера хохотнул и с хитрым прищуром пустил по комнате очередную серию колец из дыма.

– Мой долг тебя предупредить! Держа ее лишь для себя, наш могучий импресарио Мерелли охраняет ее, как дракон принцессу в замке, но она продолжает разбивать мужские сердца. Теперь уже своей неприступностью.

– Прекрати, пожалуйста, – отрезал Джузеппе. Солера вдруг стал совершенно серьезен.

– Я хочу услышать свои речитативы с этой сцены не меньше, чем ты – звучание своих каденций, Джузеппе. Влияние Стреппони на власть имущих мужчин Милана стало притчей во языцех. Если она пожелает, держу пари, способ убедить Мерелли поставить нашего «Оберто» в Ла Скала будет найден. Я умолял, и она милостиво согласилась принять тебя завтра в десять. – Солера поежился на с кресле и смерил Джузеппе критичным взглядом: – И не сочти меня грубым, но позволь я одолжу тебе свой костюм.

Хлопнула дверь, и из коридора послышался голос Маргариты:

– Джузеппе, я дома!

В тот же вечер Маргарита, Джузеппе и Теми Солера отправились в Ла Скала. Темистокле достал для друзей билеты на «Норму» Винченцо Беллини. Главную партию исполняла Джузеппина Стреппони – та самая куртизанка Ла Скала и без преувеличения драгоценнейший из бриллиантов Итальянской оперы. Величайшие композиторы своего времени боролись за ее участие в своих постановках. Уверяли, что сам непревзойденный Россини рукоплескал ей стоя. Голос ее обладал уникальной для сопрано бархатной глубиной. Будучи дочерью не очень успешного, но до крайности увлеченного своим делом композитора, она унаследовала от отца тонкую чувствительность к музыке. Удачно дополненные незаурядным актерским талантом и очаровательной внешностью эти качества не оставили ни большой публике, ни узкому кругу знатоков ни единого шанса на равнодушие. Стреппони обожали все. Пожалуй, кроме завистников, которых у нее, разумеется, было немало. Да и те ее обожали, просто не вслух.

Когда Джузеппина исполняла «Каста Дива», прекраснейшую из арий всех времен, Маргарита взглянула на Верди. В его глазах не было и тени восхищения. Он пристально смотрел на сцену в невероятном напряжении. Лицо его было скорее суровым, чем одухотворенным, но Маргарита знала: сейчас он выуживает ноты из звуков ее голоса и, как бисер, нанизывает их на партитуру своей оперы. Он принимает решение, насколько невероятной красоты сопрано, звучащее со сцены, и его Леонора из «Оберто» подходят друг другу. Часть либретто уходит на октаву выше, драматизм усиливается, Верди расплывается в довольной улыбке. Маргарита поняла: ее милый гений вынес положительный вердикт. Она взяла Верди за руку и взглянула на Темистокле. Тот смотрел на нее и улыбался. Похоже, он тоже уже умел понимать Джузеппе без слов.

Выходили из театра все трое в прекрасном настроении. Маргарита шагала между двух друзей, держа их под руки, и широко улыбалась людной площади. Поток покидающей театр публики, теснясь, просачивался за парадные двери и не думал редеть, а у служебного входа уже собралась толпа ожидавших появления дивы поклонников. Площадь гудела, мерцали фонари, с неба сыпался едва заметный моросящий дождь.

Верди прислушался к окружавшему его городскому шуму. Стук каблуков, потрескивание фонаря, беспечный смех девушки, звяканье ключей на поясе у сторожа, отголоски болтовни людей, стекающие в канализацию капли… Все звуки медленно слились в странную, но отчетливую мелодию, которой он искренне наслаждался в течение нескольких мгновений. Но мерную волну прохожих прорезала колонна австрийских полицейских, ведущая шестерых арестованных через площадь, и зловещие темные аккорды ворвались в его музыку. Узники очень молоды, половина из них подростки. Глаза Верди наполнились гневом, и звуки площади уже почти заглушил вихрь воинственных оркестровых аккордов у него в голове.

– Превосходно, теперь они вяжут и детей! – раздался где-то за скрипичными пассажами голос Темистокле.

– Говори тише, Теми, – там же вдали ответил голос Маргариты.

Маргарита вздрогнула. Среди взятых под арест угрюмо шагал парень, которого она этим утром видела с листовками. Он тоже узнал ее, ответил на ее взгляд и подмигнул ей с улыбкой. На этот раз уже не слишком задорно. Взяв себя в руки, Маргарита потянула застывших Верди и Солеру под локти, и они продолжили свой путь.

– Теми, дорогой, спасибо тебе огромное! Мы получили невероятное удовольствие! – голос Маргариты все еще звучал где-то далеко, за музыкой, бушующей в голове Верди.

– Не правда ли, Джузеппе? – это было уже достаточно громко, чтобы разрушить волшебство. Верди скорчил гримасу. Его всегда раздражало, когда музыку прерывали.

– В третьей сцене второго акта флейта всегда запаздывала. В пятой сцене дирижер постоянно не попадал в такт, размахивая руками, как ветряная мельница. И я бы уволил контрабас…

Под натиском взглядов своих спутников ему пришлось ретироваться:

– Ради приличия вынужден признать, что все отмеченное выше можно легко простить за волшебство голоса синьорины Стреппони, – закончил он.

Маргарита и Темистокле обменялись многозначительными взглядами, и все трое продолжили свой путь.

Толпа, поджидавшая у служебного входа в театр, взорвалась воплями восторга. Поклонники пришли в неистовство при виде Джузеппины Стреппони, степенно направляющейся от здания к карете. Аплодисменты, цветы, комплименты. Она великолепна, ее наряд сверкает роскошью, ее улыбка обворожительна.

Но стоило дверце кареты закрыть Джузеппину от посторонних глаз, и лицо ее мгновенно изменилось. Радость сменили усталость и мрачность. Карета тронулась с места. Она сделала глубокий вдох, прикрывая шею руками. Ей было больно глотать, из ее груди вырвался стон.

Через несколько секунд карета снова остановилась. Дверь открылась, в экипаж забрался седовласый худощавый мужчина лет пятидесяти и сел напротив Джузеппины. Одет он был вполне на джентльменский манер, но не очень богато. Добрые голубые глаза на вытянутом лице странно диссонировали с тонкой линией рта, изогнутой в чрезмерной асимметрии. Это был секретарь и помощник Джузеппины, приставленный к ней по настоянию Мерелли, того самого, который, со слов Солеры, охранял ее, как принцессу в замке. Приставлен он был, как догадывалась Джузеппина, не только в помощь, но и для слежки. Так или иначе, работу он свою выполнял кропотливо и достойно. Звали его Саверио, фамилия Джузеппину никогда не интересовала.

Когда Саверио открыл дверцу кареты, облик Джузеппины вновь поменялся. Никто бы не заподозрил, что у нее что-то болит. Ее руки лежали на коленях, а лицо не выражало ничего, кроме спокойствия. Холодно и формально поприветствовав Саверио, она устремила взгляд в окно. Карета вновь покатилась по мостовой.

– Осмелюсь заметить, выступление было великолепно! – учтиво и искренне произнес Саверио.

Комплимент остался незамеченным, Джузеппина задумчиво следила за меняющимся пейзажем в окне.

– Завтра? – произнесла она.

– Знакомство с юным композитором Верди в десять. После этого синьор Ланари ждет вас на обед. Репетиция перенесена на четыре. И синьор Мерелли шлет свои извинения. Он совершенно опустошен тем, что не сможет увидеть вас раньше пятницы.

– Кто он, этот Верди? Солера утверждает, что он гений, которому суждено сиять ярче могущественного Россини.

Саверио хорошо знал свою госпожу и был готов к вопросу. О Верди он разузнал все, что мог, как только его имя появилось в расписании синьорины.

– Сын трактирщика из Буссето, – начал он. Джузеппина наконец удостоила секретаря взглядом. В глазах ее читалось искреннее удивление. Довольный ее реакцией Саверио улыбнулся и продолжил:

– Судя по всему, довольно талантлив. Официальный оплачиваемый органист своего города в возрасте восьми лет! А к двадцати годам он уже стал директором Филармонического общества Буссето. Счастливо или мудро женат на дочери своего покровителя.

– Покровителя? – ее удивление сменилось сарказмом.

– Антонио Барецци, успешный оптовый бакалейщик и маниакальный любитель музыки. Он взял на себя опеку над Верди с раннего детства, оплачивал его образование и, говорят, до сих пор покрывает его расходы.

Джузеппина утомленно вздохнула и вновь повернулась к окну.

– Сын трактирщика из Буссето… Я предполагаю, что синьор Верди не должен злоупотребить более чем двадцатью минутами моего времени, – промолвила она. Саверио кивнул, задачу он понял. Остаток пути до дома они провели в тишине. Синьорина Стреппони не любила ненужной болтовни, Саверио знал и это.

На Милан опустилась ночь. В те времена большие города еще умели спать, и ночь приносила с собой покой и тишину, давая горожанам такую долгожданную к вечеру передышку. Но Джузеппе Верди уснуть не мог. В отблесках свечи он сидел в своей крошечной гостиной, накинув пиджак на ночную рубаху, и перебирал клавиши спинета. Он не нажимал их достаточно, чтобы запела струна, но прекрасно слышал, какой звук родился бы из-под его пальцев. Джузеппе закрыл глаза, и только для него комната наполнилась щемяще трогательным дуэтом скрипки и фортепиано. Еще один пассаж, и флейты вступили трелью испуганных птиц. Мелодия дышала вместе с ним, и он уже не чувствовал своего тела. Вступление духовых, его сердце бьется в ритм с аккордами, но не оркестр подчинен пульсу – музыка диктует темп сердцу.

Дверь за его спиной со скрипом приоткрылась. Джузеппе этого не услышал. Кутаясь в ночной халат, в комнату вошла заспанная Маргарита. Для нее тишину ночи нарушало только потрескивание пламени свечи, дрожащего под прерывистым дыханием мужа. Но она знала: сейчас там, в его внутреннем мире, творится волшебство. Несмотря на то что ей никогда не будет дано это волшебство услышать и почувствовать, она всегда испытывала к нему благоговейный трепет. И все же сейчас его стоило прервать.

Маргарита тихо подошла сзади к мужу и положила руки ему на плечи. Он продолжал свой беззвучный концерт. Ничто не выдало того, что он почувствовал ее прикосновение.

– Я уверена, она будет в восторге, – проговорила Маргарита.

Джузеппе вздрогнул, вскинул руки и вздохнул с раздражением. Звуки оркестра растворились в тишине и волшебство вместе с ними.

– Ты слышал ее. Она чувствует музыку сердцем. Твоя опера на языке сердец говорит. Они обречены понравиться друг другу, – Маргарита провела рукой по волне иссиня-черных волос мужа.

Раздражение сменилось нежностью на лице Джузеппе. Развернувшись на заскрипевшем табурете, он обнял жену и зарылся лицом в складки ее ночного платья. Она обвила руками его голову.

– Это наш шанс покончить с омерзительной и бесконечной борьбой с никчемной бедностью, Герита, – почти прошептал он.

– И ты его не упустишь. А теперь иди спать, тебе нужно отдохнуть, – ответила она.