Хроники Нордланда. Грязные ангелы
– Что ты, это же всё, что у тебя есть! А нам не нужно! – Неубедительно замахал на него руками Томас.
– Вы лучше это, что съедите, а что поменяйте там, на платье для девчонки, что ли. – Возразил Гэбриэл, отчаянно жалея их и мучаясь мыслью, что больше ничего не может для них сделать – у него самого ничего нет и возможно, никогда не будет. И остаться с ними, чтобы защищать и помогать, он тоже не может. – И вот, ещё, тут лекарства… Мне Моисей дал, если снова жар откроется, или простыну. И траву, заваривать. Может, ей пригодится. Она же такая слабая у вас. Моисей, он такой лекарь! Он меня с того света вытащил! Люси ваша дочка?
– Нет. – Светло улыбнулся Томас. – Я священник, у меня нет детей. Никого нет. Я на улице её нашёл. Иду, а она сидит на ступеньке, грызёт сухарь. Оказалось, что у неё только что бабушка умерла, её последняя родная душа. Я и забрал её с собой. Я один, и она одна. – Он посмотрел на Люси с состраданием и острой, болезненной жалостью, и эта жалость эхом отозвалась и в сердце Гэбриэла. – Жаль только, толку-то с меня… Она слабенькая, ей бы питаться получше, да жить в более светлом месте, где-нибудь в деревне. Молоко бы ей козье, хотя бы пару раз в неделю, яйца, масло… И Люси бы у меня стала настоящей принцессой, правда, Люси?..
– Конечно. – Опять с непонятной Гэбриэлу, но очень трогательной гордостью ответила девочка, на мгновение оставив свой бутерброд. – Я же хорошенькая. Мне все соседи так говорят.
– Она незаконнорожденная. – Понизив голос, сообщил Гэбриэлу Томас. – Мы думаем, что её отец – какой-нибудь вельможа. Её мать была глухонемая, но тоже очень красивая. Никто не знает, кто её обесчестил, она же не могла сказать, бедняжка. Но из местных-то её никто бы не тронул, это же такой грех – обидеть убогую! А девочка получилась никому не нужна – как же, плод греха, выродок. Одна бабка её пригрела, но как, пригрела… Просто не гнала и кормила, худо-бедно, по соседям заставляла ходить попрошайничать. Вот, кажется, и наша утка готова… Поблагодарим Господа нашего за эту еду… и нашего гостя, да благословит его святая Люсия, да, Люси?.. – Он оживился, в глазах его Гэбриэл видел знакомый по Садам Мечты голодный блеск. Ему было больно, так больно, что он с трудом заставлял себя улыбаться. Аппетит пропал совершенно, и, не смотря на то, что был очень голоден, съел Гэбриэл совсем мало, обглодал утиное крылышко, полусырое, и съел кусок хлеба с ломтиком сыра. И как ни уговаривал его Томас, больше ни к чему не притронулся, особенно к варенью, оставив его девочке. Если бы он был богатый! Гэбриэл опять размечтался. Вот он подъезжает к их дому на собственном коне, и привозит им кучу всего, еду, вещи, деньги… Или ещё лучше: приходит, как бы обычный такой, и приглашает их с собой, прогуляться. Приводит их в предместье, к одному из прелестных домиков, что там видел, и говорит: «Он теперь ваш!». И так больно, чёрт, так больно от того, что этого никогда не будет! И дело не в нём, дело в том, что он полукровка, и сам-то живёт пока что только потому, что сбежал!
Поев, Томас повёл Гэбриэла, который тепло простился с маленькой принцессой, в банк Райи. Дорогу он знал, и по дороге охотно рассказывал Гэбриэлу про свой район. Нищий священник нищего прихода, он очень редко венчал, и очень часто отпевал. Большинство его прихожан, не имея никаких средств, в том числе и на венчание, и на свадьбу, жили невенчанные, и Томас их за это не винил.
– Детей рождается много, – говорил он, вздыхая, – много деток появляется на свет Божий, и тут же и покидает его, отправляется к ангелам, на небеса. Может, потому наш грешный мир и стоит ещё, не тронутый Божьим гневом, что у его престола столько маленьких ангелочков молят его о нас, грешных! Почти каждый день отпеваю их, миленьких моих, а кто и не приносит отпеть, так и зарывают, некрещёных и не отпетых… А это грех, большой грех. – Он вновь понизил голос. – Колдуны, сударь.
– Кто? – Не понял Гэбриэл.
– Колдуны. – Повторил Томас шёпотом. – Говорят, косточки некрещёных младенцев, сердечки их крохотные и всё прочее, на их мерзостные снадобья идут, и на колдунства всякие. Вот и откапывают таких деточек, и творят с ними… всякое. Я уж говорю своим: приносите, обязательно приносите, я без мзды, во спасение души, и окрещу, и отпою. Но людишки у нас глупые, прости меня, Господи, глупые, грешные и тёмные… Но как им такими не быть?.. Кто им разъяснит, что к чему? В такую дичь верят, это же мрак кромешный и изумление! И всё бы ничего, но от глупости и темноты этой легко они в ярость впадают и убивают почём зря. Вот, к примеру, полукровки, как ты, сударь. Эдикт, он ведь вовсе не призывает вас убивать и истреблять. Он вас приравнивает к животным, но особо оговаривает, что если крестить полукровку в младенчестве, то Господь даст ему живую душу и надежду на спасение. Но крестить нужно сразу после рождения. – Важно заявил он. – Тут ведь счёт идёт на часы! Вот ты: крещён?
– Я не знаю. – Ответил Гэбриэл.
– Я думаю, крещён. – Сказал Томас убеждённо. – Ведь такая доброта, она только от души идёт, только от Божьей искры. Значит, тебя родители окрестили при рождении, благослови их, Господь. Но я о чём?.. Я о том, что даже животных, как некрещёные полукровки, мучить и истреблять грешно, и Господь вовсе этого не хочет!
Гэбриэл помрачнел и притих. Он не всё понимал, и про Эдикт уже точно ничего не знал, но слова Томаса его задели. В Садах Мечты наверняка все они были не крещёные. Ну, кроме Иво, которого, по его словам, крестил дед. И что?! Они что, животные?! Они ничем не хуже людей! А многих из них – даже лучше!.. Гости Садов Мечты по любому крещёные все, и как это мешает им проявлять скотство и жестокость?!
Но с Томасом спорить он не стал. Молча слушал его, замечая, как меняются улицы, по которым они идут, и как меняются взгляды прохожих, которые смотрят на маленького чудака. С каким презрением они поглядывают на попика в ветхой рясе и убогих башмаках. И Гэбриэла охватили сострадание, возмущение и гнев. Две сытые, полные горожанки, болтающие у крыльца богатого дома, не скрываясь, рассмеялись над ним, указывая пальцем, а встречный горожанин в богатом лентнере и с кинжалом у пояса скривился, отступил и зажал нос двумя пальцами. Примерно так же на них отреагировал охранник у дверей банка Райя, но письмо взял и передал кому-то за дверью.
– У меня тут ещё немного денег осталось! – Гэбриэл внезапно вспомнил о том, что совсем забыл, и полез за зашитыми Тильдой в поясе тремя золотыми – всё, что осталось от его богатств. – Не знаю, на что их хватит, но вы возьмите, это вам.
Томас, увидев золотые, онемел. Он таких монет и не видел никогда! Нет, то есть, видел… Издалека. Его домишко, к примеру, не стоил и дуката, даже со всей обстановкой и клочком земли, на котором он стоял.
– Это же… Это же огромное богатство! – Прошептал он. – Я не могу взять!
– И очень правильно сделаешь, если не возьмёшь. – Раздался с крыльца голос, говоривший со знакомым Гэбриэлу приятным для его уха акцентом. Пока Гэбриэл боролся с подкладкой, к ним вышел еврей средних лет, очень богато одетый, ухоженный, с модной короткой ухоженной чёрной, как смоль, бородкой, с холёными пальцами, унизанными перстнями. – Ты ведь наверняка их пропьёшь.
– Не грешен. – Обиделся Томас. – Не прикасаюсь даже к дьявольскому зелью.
Еврей присмотрелся к нему, кивнул:
– Вижу, что не врёшь, на запойного не похож. Но тебе, юноша, я не советую вот так разбрасываться средствами. Золото – девица коварная, и пренебрежения не прощает. Сегодня ты отдашь эти золотые, а завтра, помяни моё слово, именно столько жизнь от тебя потребует, и потребует жёстко.
– Им нужнее. – Просто сказал Гэбриэл. – У него девочка больная, он ей козу купит.
– На козу им с лихвой хватит одной монеты. – Еврей бесцеремонно забрал у Гэбриэла деньги, и один золотой дал Томасу. – Этого хватит на целое стадо коз. Мы даже вот так поступим. – Он в последний момент ловко вернул золотой в ладонь. – Я разменяю ему эту монету. Потому, что там, где он живёт, ему её не только не разменяют, но скорее всего и ограбят, и хорошо, если он жив при этом останется.
– Ваша правда, господин. – Согласился Томас, безропотно уступая еврею своё нежданное богатство. – Я даже и не знаю, где смогу ещё эти деньги поменять…
– Пусть он всё заберёт. – Настаивал Гэбриэл. – Вы не видели, как он живёт! И девчонку не видели…
– Я видел гораздо больше того, что ты можешь придумать, молодой человек. – С иронией усмехнулся еврей. – Но зачем же пихать ему такие деньги и обрекать на гибель? Уверяю, с этими деньгами он не проживёт и дня, в первой же подворотне его зарежут за них. Если ты таки горишь мечтой его осчастливить, положи эти деньги в банк, и они с его дочкой проживут на них вполне пристойно три года. Сняв себе приличное жильё, купив пару коз и одевшись с ног до головы. А если не будут раздавать милостыню направо и налево, то смогут прожить и дольше.
– Правда?! – Поразился Гэбриэл, и еврей снова, уже веселее и мягче, усмехнулся при виде его детской радости. – Нет, правда?! А как это?
– Наш банк будет, скажем, каждый месяц выдавать ему по два талера, и этой суммы в его районе ему хватит с лихвой на питание и одежду.
Наградой ему была радость на лице Гэбриэла, и такое искреннее облегчение, что и самый чёрствый человек на свете почувствовал бы к Гэбриэлу симпатию. Даже бродячая торговка, высокая, статная женщина с вьющимися белокурыми волосами и красивым, но несколько мужественным лицом и очень холодным взглядом больших серых глаз, подошедшая к ним со своим лотком, взглянула на Гэбриэла с неожиданной теплотой. Он казался таким искренним и простым! Да и был таким. Что бы ни сотворили Сады Мечты и Драйвер с его телом, душу свою Гэбриэл от них уберёг, укрывшись за ледяным панцирем презрения. Во многом он так и остался тринадцатилетним мальчиком, мечтающим стать разбойником и жениться на Алисе!
– Ступай, сударыня, ступай. – Сказал торговке еврей. – Здесь у тебя ничего не купят.
– А я думаю, – развязно возразила торговка с незнакомым Гэбриэлу акцентом, – новоявленный богатей у меня что-нибудь, да купит! У меня в коробе совершенно случайно есть пара отличных башмаков, да и другие мои вещички ему будут интересны… Я дорого не возьму. Товар из самой Италии!
– Я, пожалуй, возьму башмаки. – Извиняющимся тоном сказал Томас, глаза его блестели детским восторгом, не меньшим, чем у Гэбриэла. – А ты, наверное, и правда, ангел?
– Что?! – Глаза торговки на миг сверкнули лезвием клинка, но она тут же взяла себя в руки. – Не иначе, господин богатей, не иначе!
– Подождёшь, любезная. – Бесцеремонно возразил еврей, приглашая Гэбриэла и Томаса в банк. – Нам нужно уладить небольшие формальности.
– Скажи честно, – обратился еврей к Гэбриэлу внутри. – Это Мойше дал тебе золото?
– Нет. – Гэбриэл даже покраснел. – Его деньги у меня тут, я их не трогал… Это… моё золото. Мне его один… ну… – Он заколебался, не зная, как сказать про Гелиогабала. – Знакомый давал. По одному золотому в месяц. У меня их было десять и ещё пять. А это всё, что осталось.
Еврей выразительно посмотрел на него, потом развёл руки в молчаливом обращении к небесам и даже возвёл очи горе. Такого он ещё не встречал! Молодой еврей в черной шапочке вроде той, что дома носил Моисей, засмеялся и почесал себе нос.
– Говорят, что простота хуже воровства. – Сказал еврей. – Но в твоём случае даже это довольно-таки мягко сказано. Ну, и что мне с тобою делать, юноша? Тебя же нельзя выпускать в дикую природу, ты – новорожденный телятя, я вас умоляю! – Он обратился за пониманием к Томасу, который стеснялся своих рваных башмаков и своего вида, и жался у двери. – Вы когда-нибудь видели такое диво, э?.. У него было пятнадцать дукатов, на которые он мог уехать в Винетту или Валену и жить там, как король, чтоб я так жил! Мне прямо таки стыдно брать проценты с этого попика, я чувствую приступ щедрости, это заразно.
Молодой еврей весело фыркнул, снова рассмеявшись, но встретил взгляд старшего, и быстро принялся чесать нос, скрывая смех и пытаясь принять серьёзный вид.
– Я прямо-таки не знаю, что с вами делать. – Еврей забрал в горсть свою холёную бороду, глядя на своих странных гостей, и в глазах его прыгали весёлые чёртики. Но как бы ему ни было смешно, он и в самом деле не знал, что ему делать. Очень серьёзные люди не так давно обещали ему огромную награду за этого юношу, или за какие-либо сведения о нём. Им интересовалась инквизиция, а инквизиции любой еврей боялся, как чумы. И не важно, что формально в Нордланде её не было. В это время люди верили, что она есть везде и достанет хоть со дна морского. Иосиф Левин, племянник одного из самых богатых евреев Европы, Соломона Райя, был человеком бесстрашным, как многие его соплеменники, вынужденные стать бесстрашными, живя в постоянной смертельной опасности, под угрозой погромов, чисток, просто каприза толпы. К нему могли прийти в дом и перерезать всю его семью в любой момент, по любому поводу или же просто без повода, и он всегда это помнил. Как многие его соплеменники в Европе, он постоянно имел этот страх в крови, в костном мозге, всегда ждал расправы – даже когда не ждал. Кое-кто из его народа предавал веру и крестился в христианство; но их презирали даже сами христиане, и в любом случае, Иосиф был не из них. Всем не евреям он платил той же монетой, презирая их и не имея к ним никакой жалости или сочувствия. Но эта парочка… Особенно этот полукровка… Иосиф мог легко забрать у них деньги и выпроводить, а за юношу ещё и получить солидное вознаграждение. Он даже просьбой Мойше мог бы пренебречь, поскольку считал его старым чудаком и выжившим из ума идеалистом. Но – не сейчас. Что-то было в этом юноше, что-то такое чистое, такое простое и… правильное, что Иосиф просто не мог поступить с ним так, как того требовали привычка и выгода. Кто его знает, что в нём было не так?.. То ли эти веснушки на переносице, превращающие красивое холодное лицо в симпатичную мальчишечью физиономию, то ли взгляд тёмных глаз, честный, откровенный, даже немного трогательный?.. Или то, как охотно, даже с радостью, он расстаётся со своим богатством – а для такого, как он, это настоящее богатство! – и как радуется тому, что может помочь этому нелепому чудику и его дочке?.. Когда-то и сам Иосиф мечтал помогать всем несчастным – и было это не так уж и давно. Пока им не пришлось бежать из Лиона, где жила его семья, в одном белье, зимой, в слякоть. И их, семью с шестью детьми, мал-мала-меньше, травили, как зверей. Тогда он поклялся себе, что не пожалеет больше ни одного христианина… И вот надо же: пожалел. Потому, что верил: этот мальчик и еврею отдаст вот так же всё, что у него ещё останется, и еврея закроет собой и будет спасать. И никакие деньги, и никакая выгода не заставят его поступить иначе. Иосиф Левин написал расписку о полученных от Томаса Босяка трёх золотых дукатах, выдал ему десять талеров, подтвердил обязательство банка выдавать ему ежемесячно по два талера, и отпустил осчастливленного попика восвояси. Повернулся к Гэбриэлу.
– Ты очень везучий юноша, Гэбриэл. – Сказал без тени улыбки. – Мойше пишет, что Господь любит тебя, и я думаю, это так. Ты знаешь, что тебя ищут?
– И здесь?.. – Дрогнул Гэбриэл.
– И здесь, и, я думаю, везде. Что ты сделал, что тебя так хотят?..
– Я сбежал. – Признался Гэбриэл скованно.
– Прихватив пятнадцать золотых, э?
– Я не вор! – Гэбриэл аж покраснел. – И не брал ничего из его поганого замка… – Запнулся. – Кроме девушки. И Иво. Это мои деньги. Их давали мне.
– Пусть надо мною посмеются все куры Элиота, если я не прав, но я верю тебе. Верю, что ты не вор. Я люблю Господа и люблю Мойше, хоть он и старый упрямый дурень. Поэтому я тебе помогу. Денег не дам – это будет прямо-таки издевательством над моей натурой, если я это сделаю! В Гранствилл завтра уходит шхуна моего хорошего друга, Исаака, «Жемчужина», я отправлю тебя с ней. Кстати, Мойше пишет, что отправил мне травяной чай… Э?
– Я его отдал… – Гэбриэл мучительно покраснел. – Люси, девочке, она такая… Но я вам отдам деньги, если… Я не знал!.. – Он вновь полез за пазуху.
– Не надо! – Со смехом поднял руки Иосиф. – Переживу и без чая. Иди; Симон проводит тебя в баню, а потом ты поешь.
Торговка, дождавшись Томаса, всё-таки всучила ему пару башмаков, в которые тот и обулся тут же, на месте, заодно накупив у неё обычной чуши: леденцов для Люси, куклу для неё же, бусы и пару дешёвых колечек. А торговка в это время, как бы невзначай, выспросила у него всё, что случилось. Проводила смешного человечка насмешливым взглядом холодных глаз. Внешность у неё была ангельская: такие лица уже чуть более, чем через сто лет, будут запечатлены на полотнах Леонардо да Винчи, правильные, мягкие, с большими глазами и крупными тяжёлыми веками, и неуловимыми улыбками на прихотливо изогнутых губах. И волосы у неё были такие же, вьющиеся крупными локонами, прекрасного, благородного золотистого цвета. А вот глаза у неё были волчьи: светло-серые, пристальные, тяжёлые, ледяные глаза убийцы. Не женские глаза. Торговка не спеша направилась в сторону городского парка с эльфийскими статуями и фонтанами, и какое-то время прогуливалась там, предлагая прохожим свой товар, и время от времени даже кое-что продавая, пока к ней не подошли две кармелитки.
– Из тебя получилась отличная женщина, Ангел. – Насмешливо сказала по-итальянски одна из них, Амалия.
– А из тебя плохая монашка. – На том же языке ответила… точнее, ответил Ангел. – Слишком сильно пахнет шлюхой.
Амалия только фыркнула на него:
– Как будто для монашки это не нормально! Я тебя умоляю. Твои тяжеловесные попытки меня уесть меня уже даже не забавляют. Поверь: ты не можешь меня даже задеть. Задевалка не отросла.
– А вот кораллы! – Умильно изобразил торгашку Ангел, – смотрите, сестра, какие отличные коралловые чётки! Благословлены самим папой, я их из самого Рима привезла, клянусь мощами святого Януария! – Мимо прошли две какие-то женщины.
– У Януария не мощи, а кровь! – Фыркнула Амалия. – Ну что, ты проверил информацию?.. Я о том полукровке, что ночевал в мавзолее этой… каменной бабы?..
– Проверил. – Ответил Ангел. – Проследил за ним и всё выяснил.
– И?..
– Мимо. – Глядя ей прямо в глаза, безмятежно сказал Ангел. – Этот мальчишка просто заблудился, за ним погнались какие-то бродяги, а он имел при себе несколько талеров для банкиров Райя. Это их слуга. Там всё чисто.
– Внешне похож. Черноволосый. – Упрямо прищурилась Амалия.
– Должен быть ещё шрам на губе. – Напомнил Ангел. – А его не было.
– Нет?
– Нет. Ничегошеньки; я смотрел ему в лицо, как вот тебе. Он конопатый, кареглазый, форменная деревенщина.
– У того должны быть серые глаза. – Амалия покусала губы. – И про веснушки ничего не было сказано… Впрочем, и так было ясно, что Бель не при чём. И всё таки, как бы всё срослось!..
– Может, скажешь, из-за чего такой шум? Что это за полукровка, из-за которого все так всполошились?
– Тебе это ни к чему. – Резко ответила Амалия. – Это не твоя игра. Я вообще не понимаю, зачем ты припёрся, мы справлялись и без тебя. Давай свои чётки. И прекрати врать, что их благословил сам папа, этим ты только порочишь Ватикан.
Ангел ничего не ответил, и пошёл прочь развязной и абсолютно женской походкой, не забывая время от времени предлагать и расхваливать свой товар.
Гэбриэл, чистый, сытый и сонный, лёг в постель, чистую, мягкую и уютную, и всё его тело отозвалось блаженством: наконец-то! Тихо застонав от удовольствия, Гэбриэл закрыл глаза, наслаждаясь покоем и чистотой. Вспомнил, как прошлой ночью цепенел от отчаяния, и усмехнулся сам себе. Теперь воспоминание об этом отчаянии только усиливало наслаждение – по контрасту. Всё-таки, люди разные, и не стоит ненавидеть всех… Он уже почти уснул, когда вернулось воспоминание о словах той женщины из мавзолея: «Ты должен спасти их всех!». И почему-то сделалось очень страшно.
Когда Гарет вошёл к ней, Алиса мгновенно поняла, что он в бешенстве – Гэбриэл злился точно так же. Тем же огнём горели глубокие эльфийские глаза, так же напряглось лицо, так же бегали желваки по скулам. Она съёжилась, прижав кулачки к груди.
– Тебя никто не обижал? – Спросил он, скрывая гнев. При более беспощадном к недостаткам дневном свете Алиса выглядела всё такой же прелестной, даже не смотря на печать слёз и усталости.
– Нет. – Ответила она. Гарет глянул на нетронутый остывший завтрак, подошёл, проверил, что ей принесли.
– Ты ничего не ела. Почему?
– Мне не хотелось.
– Тебе не понравилось то, что тебе дали?
– Я не ем мясное. Мне плохо от такой еды.
– Я велю принести тебе другой еды. Чего ты хочешь?
– Отпустите меня. – Прошептала Алиса.
– Кое-что изменилось. – Сказал Гарет жёстко. – Теперь то, что ты знаешь, нужно мне ещё сильнее. Кто ты? Кто такой Гэбриэл, который так похож на меня, что у нас даже голоса одинаковые? Откуда вы появились здесь и зачем?
– Я не могу вам ничего сказать. – Прошептала Алиса, опуская голову. – Мне нечего вам сказать… Вы правы, врать я не умею.
– Ты говоришь, не как крестьянка. Ты говоришь, и держишься, как благородная девушка. – Гарет уже еле сдерживался. – Твоя крестьянская одежда – это маскарад!! – Гнев его всё же прорвался наружу. – Смотри на свои руки! – Он рванул её маленькую ладошку, поднёс к её глазам. – Это руки благородной дамы! Что вы затеяли?! Что вы затеваете в моём городе?!! Да знаешь ли ты, маленькая дрянь… – Он вскочил, саданул в стену кулаком:
– Чёрт, чёрт, чёрт!!! – В точности, как это делал Гэбриэл у неё на глазах, и Алиса зажмурилась от нового приступа тоски и душевной боли. Она не боялась его – она не могла бояться того, кто так похож был на её любимого. Но его гнев её пугал.
И с гневом он справился в точности, как это делал Гэбриэл – отвернувшись в сторону, сильно дыша и кусая губы. У Алисы слёзы хлынули из глаз, она закрыла лицо руками и осела на стул. Гарет сел напротив, знакомо ссутулился.
– Алиса… Я не верю, что ты плохая девушка. Либо тебя обманули и используют…
– Нет! – Воскликнула Алиса, отнимая руки от лица и аж подавшись к нему вся, глаза её, огромные, полные слёз, горели искренним убеждением в своей невиновности. – Мы никому не хотим зла! Мы просто сбежали оттуда, где…
– Откуда? – напрягся он.
– Нас должны были там убить. – Прошептала Алиса, спохватившись. – Нам ничего не нужно, поверьте, мы ничего никому не сделаем, мы просто хотим жить в безопасности… Где-нибудь в лесу… И всё! Никто ничего не замышляет, клянусь вам! Мы пришли сюда просто потому, что это далеко и… безопасно.
– И вы совсем не собирались обратиться к принцу? – Алиса видела, что он ей не верит, и не понимала, почему. – Вы не искали возможностей попасться ему на глаза?
– Зачем? – Так искренне удивилась Алиса, что Гарет заколебался.
– Ну, положим. А тебе не кажется странным наше сходство с твоим Гэбриэлом?
– Кажется. – Помедлив, призналась Алиса. – Но вы полукровки… Многие полукровки похожи.
– До такой степени?
– Я не знаю. И… вы, всё-таки, не одинаковые.
– И что в нас разного?
– Глаза. – Подумав, и решив, что ничего плохого для Гэбриэла из этого выйти не должно, призналась Алиса. – У вас они синие, а у него – тёмно-серые. И губы… У него шрам на губе, вот тут, и поэтому рот не похож. И волосы по-другому подстрижены. И… – Она запнулась. Лицо Гарета изменилось, он побледнел, так сильно, что она испугалась. Встал, даже пошатнулся, глядя на неё так странно!
– Где он? – Спросил сдавленным голосом. – Где он?!!
– Я не знаю! – Испуганно произнесла Алиса. – Я не вру: я не знаю! Мы сбежали… Не вместе. Может быть… может быть, он вообще умер, чтобы мы спаслись!
В дверь сильно постучали, и Гарет болезненно вздрогнул.
– Сеньор! – на пороге возник Марчелло. – Вы нужны, срочно. – И Гарет быстро вышел, прислонился к стене на лестнице. Закрыл глаза: сердце бешено билось.
– Марчелло, это он! – Сказал глухо. – Это Гэбриэл, это мой брат! Эта глупая маленькая дрянь знает, где он… Она его знает… Боже!
– Вы уверены?..
– Не до конца. Нужно узнать то, что знает она, но она не говорит, и я не понимаю, не понимаю, почему! – Он вновь ударил кулаком по стене. – Я просто не в состоянии соображать здраво… Нужно отвести её к отцу. – Решил он. – Если кто-то и сообразит, что с нею делать, так это он. Я выхожу из себя и становлюсь бешеным.
– Может быть, я попробую поговорить с нею? – Предложил Марчелло. – Возможно, со мной она не будет так стесняться и бояться. Скорее всего, она такого знатного вельможу видит впервые!
– Точно! – Гарет слегка повеселел, уцепившись за эту версию. – Ну, конечно же! Я только не понимаю, не понимаю, как она связана, как она может быть связана с моим братом! Не могла же она тоже быть у Драйвера, она не такая, это видно… Я что, ошибался?.. Или она связана с каким-то очередным самозванцем, и это всё игра, чтобы запутать нас?..
