Хроники Нордланда. Цветы зла

– У меня особые чувства к этому городку. – Мечтательно сказал Гарет. – Там я нашёл Гэйба. А Гэйб там слопал в одно лицо гигантский пирог с корицей и чуть не лопнул… Пусть он теперь принадлежит нашей Алисе!

Обсудив все достоинства и недостатки такого предложения, все сошлись на том, что это – самый оптимальный вариант. Здесь же были назначены помолвка, которая должна была состояться в следующую субботу, и свадьба, которую назначили на восьмое августа. Немедленно следовало начинать составлять и посылать приглашения, ведь для дворян из Анвалона и с Русского Севера едва могло хватить времени, чтобы собраться и приехать в срок, но это уже была забота не Гэбриэла с Гаретом. Тиберий и каноник Марк Кейр должны были к помолвке составить необходимые документы на право владения и титул, его высочество – подписать их и заверить своей печатью, и отправить на подпись королеве Изабелле. Ведь в брак вступал не кто-нибудь, а принц крови! Гарет не хотел пока говорить брату, что своим браком тот перечёркивает для него малейшую вероятность свободного выбора спутницы жизни. Алиса, хоть и по счастливо доставшейся ей грамоте, девица неплохих кровей, а теперь ещё и графиня, всё-таки будущей королевой и матерью наследников престола быть никак не могла. А значит, обязанность породить такового наследника (или наследницу) ложилась на Гарета.

И снова он вспомнил о письме Софии… И вновь подумал, что прочтёт его как-нибудь попозже, когда время будет. Ему было стыдно.

И как-то страшновато.

Не смотря на опасность со стороны вампирши, и даже в большой степени – благодаря ей, посещение графиней мессы откладывать не стали. По городу уже ползли панические слухи, и то, что графиня Маскарельская явилась на мессу со всей своей свитой, должно было немного успокоить людей, но охрану в этот раз ей выделили такую, словно ожидалось, по меньшей мере, нападение дракона. К великой радости дам из свиты Габи, которые всласть могли пофлиртовать с рыцарями и оруженосцами его высочества и герцога Элодисского. Перед столь блистательной перспективой даже то, что нахалка Манфред вернулась от его высочества не только не изгнанная с позором, но и подозрительно довольная, отошло временно на второй план, хоть Беатрис, взбешённая возвращением соперницы, и старалась, как могла, испортить Алисе реноме. Алиса и Аврора едва успели привести себя в порядок и взять всё необходимое, чтобы ехать верхом, как уже нужно было бежать во двор, где слуги выводили лошадей. Габи села на своего любимца, вороного андалузца Грачика, Алисе, не имеющей пока собственной лошадки, досталась смирная гнедая кобылка со смешной кличкой Сверчок. Алиса и Аврора поехали в хвосте свиты, рядышком, так как Алиса хотела немедленно узнать все подробности свадебной церемонии и вообще, как всё это происходит? – И Аврора с увлечением рассказывала ей о свадьбах, на которых успела побывать сама, и время до приезда в Гранствилл пролетело незаметно. В Гранствилле их встречала толпа; особенно много людей было на площади перед Богословом. В те времена роль кумиров толпы играли именно дворяне; каждый в Гранствилле и многие в герцогстве знали не только их имена, гербы и родословную, но и их коней, их слуг, их цвета, и вообще старались узнать о своих кумирах побольше. Новички, такие, как Алиса Манфред и Иво, которого Гэбриэл отправил, чтобы присмотрел за его солнышком, разумеется, привлекали особенное внимание. Зеваки и поклонники толпились у собора, чтобы поглазеть на графиню, на её свиту, особенно на девушек, на их лошадей, на пажей и армигеров, на рыцарей и их одежду и оружие… В толпе был и Шторм, пришёл глянуть на своих главных врагов. Гакст был прав: на эльфа никто не обращал никакого внимания. В толпе их почти не было, но и их присутствие никого не удивляло: пришёл и пришёл. Эльфы порой гуляли по городу, смотрели на Танец Ангелов, сидели у пруда со статуей Генриха Великого. Здесь, как правило, было очень чисто, и отсюда открывался великолепный вид, а эльфы любили красивые виды. Для людей они были все на одно лицо, и Шторм мог разгуливать по Гранствиллу совершенно безнаказанно. Присев на ажурную лавочку у пруда, он смотрел на свиту, мгновенно узнав Эрота и слегка подобравшись. Хозяин говорил: убей его, как только появится такая возможность, хоть малейшая! Предатель жить не должен! – И Шторм был готов это сделать. Хоть сейчас… Но сейчас это было самоубийством, пока что Хозяину совершенно не нужным. И Шторм просто смотрел, злясь: Эрот вёл себя нагло, уверенно, весь разодетый в пух и прах, с великолепным кинжалом на поясе, приехавший на великолепном коне, каштановом, в нарядных белых чулочках …

Внезапно слух его резанул сварливый женский голос:

– Ты как руку подаёшь благородной даме, урод! – И Шторм машинально взглянул на источник голоса, подсознательно ожидая увидеть какую-нибудь немолодую дайкину с кислым противным лицом… Но увидел девушку редкостной, утончённой красоты, так резко контрастирующей с противным голосом и сварливым тоном, что на миг ему показалось, что говорила не она. Но Габи мгновенно развеяла его заблуждение, продолжая поносить пажа, помогавшего ей сойти с коня.

И почему она его так взбесила?.. Шторм мгновенно понял, что ненавидит эту дайкину так, что даже дышать стало трудно. Ненависть всколыхнула всё его существо, весь мир каким-то непостижимым образом сосредоточился на этой девушке, похожей на ангела и ведущей себя, как сварливый демон. Он больше не видел никого вокруг, только её. Дайкина не могла быть так красива, а вот такой стервой быть – просто обязана! Её волосы, цвета воронова крыла, иссиня-чёрные, были разделены на две волны, которые, перевитые золотой нитью с алмазами и сапфирами, спускались на грудь, и цвет их резко оттенял белое, но не бледное узкое овальное лицо, на котором светились звёздами большущие голубые глаза, обрамлённые длинными стрельчатыми ресницами. Почти в точности такого же голубого цвета был инклюз, каплей свисающий на лоб с графского венца. Одета Габи была в ярко-жёлтое и фиолетовое, и эти цвета, оба, совершенно не шли ей, но неискушённому эльдару всё казалось прекрасным. И ненавистным… «Я убью её!» – задыхаясь от нестерпимой ненависти, и не в силах отвести взгляд от неё, клялся себе Шторм, совершенно не думая в этот миг, понравится это Хозяину или нет. Вообще о Хозяине не думая.

Но наблюдал за графиней и её свитой не только Шторм. Из подворотни, ведущей на тихую площадь Принцессы, где жил Гакст, из полумрака, приятного после полуденной жары, на Габи и девушек её свиты смотрела Барр, поглаживающая голову своего мастиффа. Стайка нарядных и оживлённых девушек вызывала в ней самые злобные и тяжёлые чувства. С детства Александра Барр не была особенно красивой, но её проблемы были в другом – в её тяжёлом и злобном нраве, в её завистливости и скрытности. Она отнюдь не была уродиной, и если бы её неправильные, но характерные и гордые черты освещались бы живостью и весельем, она не стала бы изгоем среди сестёр и сверстниц, не заставляла бы родителей переживать, что её никто не возьмёт замуж… Многие её проблемы просто не возникли бы. Но Барр всегда считала, что эти проблемы – целиком и полностью из-за того, что она не так красива и глупа, как её сестры, и что жизнь некрасивой умной женщины несправедлива и оскорбительна в принципе. И поэтому она так ненавидела красивых и желанных девушек и девочек. Эти твари, – думала Барр, – ровным счётом ничего не представляют из себя, ничего не сделали в своей никчёмной жизни, чтобы достигнуть чего-то, не стоят и мизинца такой, как она – и в то же время имеют всё, и только потому, что смазливы и умеют угодить мужикам!.. Как ни странно, ненавидела она именно девушек, а не мужчин, которые, вроде бы, по её же логике, были повинны в том, что смотрят только на смазливые рожицы и не обращают внимания на умную и талантливую её. Нет! Мужчин она терпела и использовала охотнее и относилась к ним проще. А девушки…

Внезапно сердце Барр дрогнуло, в груди стало холодно… Всего на миг, она мгновенно справилась с собой. Она узнала Алису. Жадно всмотрелась в оживлённую прелестную девушку с огромными мохнатыми глазами вишнёвого цвета, в хорошенькой эльфийской шляпке. «Не может быть! – Мелькнуло в голове. – Не может быть!!! Так вот в чём дело…».

Она и раньше не верила Драйверу, который утверждал, будто Гор – содомит и не испытывает никаких чувств к девушкам. Драйвер считал, что Гор был очарован Эротом и сбежал именно потому, что хотел быть с ним и боялся за него. Барр, вроде, верила, но было что-то… что-то, не вписывающееся в эту историю. А вот теперь всё встало на свои места! Гор повёлся на эту смазливую рожицу, на это миниатюрное тельце, и повёлся так, что не побоялся даже пожертвовать собой ради того, чтобы Эрот, которого он прихватил для компании, вытащил эту тварь! Руки Барр судорожно стиснули чётки, чуть ли не терзая их. В ней боролись мрачная удовлетворённость: вот она и нашла живца, на которого выманит Хлоринга из Элодисского леса! – и её изощрённый садизм, особенно беспощадный к таким, как Алиса: прелестным и нежным. Если всё удастся – а Барр, как всегда, не сомневалась в себе, – она получит сразу два приза. Она вновь принялась поглаживать своего пса по массивной голове, глаза заволокла поганенькая мечтательная дымка: Барр уже видела глазами своей грязной души, как истязает Алису, как та визжит, рыдает, умоляя её о пощаде, пресмыкается, ползая на коленках перед нею, и как её смазливое личико и прекрасное тело превращаются в кусок мяса, на который ни один мужчина не сможет уже взглянуть без омерзения.

Алису вдруг сотрясла сильная дрожь, ощущение нешуточной угрозы стиснуло внутренности. Она быстро обернулась, и ей на миг почудилось, что из ближней подворотни к ней тянутся чёрные, маслянистые, извивающиеся щупальца. Инстинктивно Алиса оттолкнула от себя эту угрозу – она и сама не смогла бы объяснить, как и что именно она сделала – и щупальца исчезли, как от щелчка.

Графиня со свитой уже скрылась в соборе, когда Барр пришла в себя от того, что её пёс скулил и лизал её лицо. В голове шумело, как от хорошего удара дубиной. С трудом шевеля конечностями, ведьма доползла до ближайшей лавочки в кустах сирени, и села, скорчившись. Болело всё, от головы до мышц икр, из носа сочилась кровь. Ведьма прекрасно осознавала, что произошло: кто-то шарахнул по ней разрядом ментальной магии такой силы, что её чуть не убило на месте. Люди подобной магией не обладали, эльфы – тоже. Это была стихийная магия, но кто на острове мог владеть такой мощью? Теоретически это мог быть дракон, но Барр не знала драконьей магии, только читала о ней и слышала от своих учителей. Дракон не мог находиться здесь и не быть узнанным эльфами, ненавидевшими их. Значит, здесь был кто-то ещё. Кто-то очень мощный, кто-то, кто мог реально быть её соперником и очень опасным врагом. И его следовало как можно скорее вычислить, чтобы обезопасить себя и найти способы борьбы с этим соперником! Барр обязана была его найти и устранить!

Напутствуя Иво, который должен был опекать Алису, Гэбриэл мрачно пообещал: «Если этот Моор будет опять подкатывать хозяйство к Алисе, я ему сам лично всё пооборву!», и Моор не подвёл: старался держаться поближе, помог спешиться и в собор пошёл рядом, старательно делая вид, будто ограждает её от толпы. Зло и остроумно высмеивая зевак, он бдительно следил, чтобы никакой соперник, особенно армигер графа Валенского, не оказался подле Алисы. Девушке его навязчивая опека была тягостна: она чувствовала его похоть, и ей было противно. Вдобавок, уязвлённый и встревоженный тем, что вчера весь вечер Алиса провела с Хлорингом, он изо всех сил старался унизить соперника в её глазах, то и дело заводя речь о том, как этот «мужлан» говорит, стоит, пьёт, ест, танцует.

– Мне неприятно ваше злословие! – Уже не в первый раз пыталась осадить его Алиса, но раздосадованный Моор не унимался.

– Неужели такой девушке, как вы, было приятно его общество? Не верю! Ведь вы, Алиса, вы – образец вкуса, такта, куртуазности, а он? Даром, что граф, но по сути – быдло и быдло…

– Хватит! – Не выдержала Алиса, гневно вырвала у него руку. – Я не желаю больше вас слушать, отойдите от меня, или я устрою скандал прямо здесь!!!

– Что, отхватил? – Съехидничал Конрад Фон Зальце, которому тоже нравилась Алиса, и который тоже был не прочь приударить за ней. – По ходу, первым этот цветочек сорвёт всё же Хлоринг! У него голды всяко больше, чем у нас. Но я не гордый – когда он её бросит, я подберу. Тем более что она наверняка многое от него поимеет.

– Заткнись. – Огрызнулся сэр Юджин, весьма разозлившийся на Алису. – Всё равно моё копьё будет первым, на котором эта дырка окажется!

– На что спорим?

– на твоего гнедого.

– Идёт! Но если проиграешь – твой охотничий кинжал с бериллами – мой!

– Ищи нового коня! – Через губу бросил сэр Юджин. – Манфред уже, считай, моя.

– С чего вдруг? – Они переговаривались очень тихо, стоя позади всех у стены собора, в тени, и фоном их беседы весьма символично звучало волшебное католическое пение.

– Я сделаю ей предложение.

– Ты на ней женишься?!

– Сдурел?! На нищебродке?! Сам без гроша и нищая женушка в придачу? Нищету плодить?! Пригрожу ей, что не женюсь, если не даст, и она как миленькая согласится, чтобы женишка не потерять. Я уже так делал. А потом брошу, скажу, что мне траханная девка не нужна.

– Ну ты… жучара! – Со смесью лютой зависти и невольного восхищения протянул сэр Конрад. – Хитрый, чёрт! Вот и свяжись с тобой…

– Готовь коня! – Самодовольно протянул сэр Юджин.

В Хефлинуэлле между тем готовились к облаве на вель. Прибыл стражник с посланием от капитана: было ещё несколько странных смертей, вроде как от животных, но никто так и не понял, что за зверь растерзал девушку, ушедшую к Ригине стирать, и старого сторожа; вдобавок, пропал один школяр, приятели которого уже подались куда-то на север, но до того безуспешно пытались его отыскать несколько дней, выспрашивая о нём всех подряд. По приметам, юноша был молод, здоров, хорош собой и вполне подходил для вель, как самец и инкубатор для её потомства. Эльф и Марчелло уехали в город, чтобы посмотреть места, где были убиты девушка и сторож, и обнаружилось, что девушка нашлась недалеко от старого входа в городские катакомбы, выходящего прямо к реке и закрытого старой решёткой, а сторож – в сквере позади Богослова, где тоже была калитка в подвалы собора. И Терновник, и Марчелло решили, что в первом случае вель напала, потому, что девушка оказалась слишком близко к её логову, а во втором – сторож мог стать свидетелем того, как вель вела свою добычу в катакомбы.

– Школяру это должно было даже понравиться. – Заметил Марчелло, рассматривая калитку. – Секс с загадочной молчаливой незнакомкой среди саркофагов и гробов! Они ведь такие… эти мальчишки!

– Да. – Сухо подтвердил эльф. – Возможно, он даже пережил несколько очень приятных минут прежде, чем она парализовала его.

– Нужно рассказать патрону. – Сказал Марчелло, полный сочувствия к незнакомому парню. – Его можно спасти?

– Нет. – Ответил эльф. – Нельзя. Его придётся убить и сжечь. Он парализован и без сознания, он не почувствует ничего. Главное – чтобы не было слишком поздно.

В замке они рассказали обо всём Гарету и подтвердили: вель наверняка в подвалах собора.

– У вас есть меч, – сказал Терновник, – который без сомнения убьёт вель. Меч, который не раз убивал не только волшебных тварей и порождений чёрной магии, но даже драконов, которых практически невозможно убить обычным оружием. Меч, сразивший короля драконов. Студёный Ветер, Виндсвааль, меч бога.

– Виндсвааль меч особый. – Ответил Гарет. – Он одноручный, но тяжелее любого шаршуна. Я на силушку не жалуюсь, но даже для меня он тяжеловат…

– А мне можно попробовать? – Оживился Гэбриэл.

– Я тебя даже близко к этой вель не подпущу. – Категорично заявил Гарет. – Пойдём я и Терновник.

– Чёрта с два ты меня оставишь дома! – Вспыхнул Гэбриэл. – Я уже готов сражаться, господин Терновник подтвердит!

– Не подтвержу. – Возразил эльф. – Ты смел и быстр, но в бою сильно уступаешь своему брату. Хотя, если бы у тебя в руках был Виндсвааль, можно было бы рискнуть – вель не нападёт на его носителя.

– Слышал! – Обрадовался Гэбриэл. – Покажи мне этот меч!

– Ты тоже не сможешь им владеть. – Резко ответил Гарет. – Чёрт с тобой, пошли, покажу… Но тебе он тоже не по силам! Последний, кто мог им сражаться, был Генрих Великий, только он был достаточно силён для него.

– А это правда, меч бога? – Спрашивал Гэбриэл по дороге.

– Говорят, что так. Есть наша семейная легенда, что Виндсвааль выковал сам Тор для своего сына и его потомков, выковал из небесного металла, что порой падают с неба, и закалил во льдах Уртгардта и крови дракона. Этому мечу больше семисот лет, но он до сих пор блестит, как новый, и не затупился ни на волос. Лично мне не верится, что даже сам Генрих Великий мог им владеть. Он слишком тяжёл. Посмотри на меня, я лошадь на спор могу приподнять! – Гарет сжал кулак. – В Англии я… А, к чёрту! – Они подошли к двери в музей, и стражник, охраняющий её, почтительно пропустил их внутрь.

Меч лежал на тёмно-синем бархате, и свет от двух светильников заставлял слегка мерцать руны, бегущие по его лезвию и нанесённые словно бы мерцающей пылью. Он был очень простым и при том невероятно красивым, очень длинным – тут Гарет был прав, человек обычного, и даже просто высокого роста, обращаться с ним не смог бы, – с простой гардой, украшенной только большим прозрачным овальным камнем, природу которого пока так никто и не смог определить. Он был похож и на алмаз, и на опал, так как слегка мерцал и флюоресцировал, и в то же время не похож был ни на тот, ни на другой. Внутри камня было несколько пузырьков воздуха, как в инклюзе, но это был и не сапфир.

– Это воздух Валгаллы. – Сказал Гарет, беря меч за рукоять бережно, почти благоговейно. – Этот меч помнит руки бога и льды Уртгардта. И знаешь, я, чёрт побери, в это верю. Пусть я христианин, и добрый католик, но когда я смотрю на этот меч и прикасаюсь к нему, во мне просыпается викинг. – Он без видимого усилия рубанул мечом воздух и отсалютовал им брату. – Словно воздух сопротивляется, черт, даже не могу понять, в чём дело. Но руку здорово тормозит, и запястье слишком напряжено, не для битвы. Держи, сам попробуй. – Он ловко перехватил меч за лезвие и протянул рукоятью брату. Гэбриэл принял меч с некоторой опаской – словам Гарета он привык верить абсолютно, – но не почувствовал никакого дискомфорта, повторив его прием. Меч рассек воздух легко, даже с каким-то еле слышным и очень мелодичным звуком, и Гэбриэл воскликнул, слишком громко от неожиданности:

– ОН лёгкий!

– Лёгкий? – Поразился Гарет, а Терновник сделал шаг вперёд – до того он рассматривал другое оружие. Гэбриэл перекинул меч из одной ладони в другую, поиграл им, как научился делать совсем недавно и очень этим умением гордился:

– Сам смотри! Он сам словно летает… И поёт!..

– Этот меч сам выбирает себе владельца. – Сказал Терновник. – Поздравляю, Сетанта Ол Таэр, ты оказался достоин меча богов!

Гарет нахмурился, испытав укол зависти, но тут же и задушил её в себе, повторил поздравление, добавив:

– Только сначала мы все пойдём и посмотрим, как ты управляешься с ним. Просто так, без проверки, я тебя даже с Виндсваалем к вампирихе и близко не подпущу!

– Я и сам хочу… – Выдохнул Гэбриэл, любуясь мечом. – А что это за слова? – Обратился к эльфу. Тот пожал плечами:

– Этого даже эльфы не знают. Но это, несомненно, древние скандинавские руны. Вот это руна Тейваз, люди приписывают её самому Тору, это – руна Иса, руна льда. Этим мечом был убит Драге Урд, и я сам видел, как его кровь впиталась в лезвие. Не стекла, не испарилась, а именно впиталась, без остатка. Когда Генрих Великий вернул этот меч из трёхсотлетнего забвения и взял в руки, драконы в Дракенсанге кричали так, что слышно было даже во дворце Снежного Принца на озере Фейри.

У Гэбриэла мурашки побежали по коже:

– Как думаешь, сейчас они кричат?..

– Скоро узнаем.

– Откуда?

– У эльфов свои способы получать информацию. Твой брат прав: нужно испытать тебя. Идём.

Иосиф Райя пробирался по грязным улочкам одного из самых грязных и нищих пригородов Элиота, поругивая себя вполголоса и вновь и вновь не уставая удивляться самому себе. Появление в его жизни полукровки Гэбриэла, оказавшегося принцем крови, что-то перевернуло в нём. Иосиф сам по себе был неплохим человеком, умным и ловким, но довольно циничным и прохладным. Гэбриэл пробил в этом здоровом цинизме неприятную и не зарастающую брешь. Вот зачем он уже третий день таскается по этим клоакам, к чему?! Не является тот попик за своими деньгами, и слава их христианскому богу – он, Райя, эти деньги не украл, не присвоил, они просто лежат у него в банке. Не нужны Томасу Босяку его деньги? Его проблемы. Он-то, Иосиф, зачем ходит, ищет этого попика?!

Затем, что был этот мальчишка, с его честными глазами, который совершенно искренне, понятия не имея о своей крови и своём богатстве, отдал на его глазах этому нелепому попику всё, что у него было. Сам, между прочим, находясь в смертельной опасности и нужде. И теперь Иосиф, смеясь над собой, ругая себя, искал этого попика, пачкая свои дорогие модные башмаки об эту грязь, и то и дело прикрывая нос и рот надушенным платком, чтобы не нюхать эту вонь. Его сопровождали трое слуг с крепкими дубинками и с двумя бойцовыми псами на поводках, так как районы эти были небезопасны, и особенно – для богатых, хорошо одетых господ, и ещё особеннее – для богатых евреев.

– Господин! – К нему вернулся его слуга, которого Иосиф отправлял вперёд, по улице, расспрашивать о Томасе жителей.

– Господин, я нашёл женщину, которая знает этого попа.

– Хорошо, Сэмюель. Веди меня к ней.

На него пятились буквально из каждой норы десятки пар глаз, жадных, удивлённых, осуждающих, недоумевающих, и по большей части – пьяных. Он слышал порой выкрики, оскорбительные, удивлённые, вопросительные, но не реагировал ни на один. Реагировали порой только псы – хрипели и рвались с поводков, так, что крепкие парни еле удерживали их.

Дом, к которому привёл Сэмюель Райю, был тоже грязный и совершенно нелепый, тот самый, в котором Гэбриэла приветили Томас и Люси. И люди, обитавшие теперь в нём, были грязные, нелепые, крайне неприятные: полная женщина с испитым лицом, судя по рукам и шее – молодая, судя по лицу и скрипучему голосу – старуха, беззубая, вся в синяках разной степени свежести; какой-то дед, скрюченный, противный, вонючий, пьяный и явно придурочный – Райя заметил, что он, сидя на каком-то грязном тряпье за очагом, старательно размазывает по стене дерьмо, своё или собаки, а может, ещё чьё – не понятно… да и не важно; и мальчишка, по виду – совершенный дикарёныш, грязный, лохматый, злющий.

– Томас? – Переспросила женщина, и пьяно осклабилась:

– Жил здесь Томас, попик придурочный, так он сдох… Сдох ваш Томас, только башмаки остались! – И захохотала. Дед встрепенулся, обводя комнату слезящимися мутными глазками, захихикал, заквохтал, как курица, и женщина швырнула в него какой-то палкой:

– А ну, заткнись, вонючка проклятая! – И повернулась к еврею:

– А чего надо-то? Если он вам должен чего, так мы-то ни при чём, мы ему никто, соседи просто. Вот, дом пустой остался, мы и вселились…

– А девочка? – Райя прекрасно помнил, как Гэбриэл упоминал какую-то девочку… Как её: Люси?

– Какая девочка?! – Пылко дёрнулась тётка, лицо мгновенно приобрело выражение базарной истерички, голос повысился, стал визгливым:

– Какая ещё девочка?! Не знаем мы никакой девочки, чего надо от нас?! – Она визжала в полный голос. – Пришёл тут, тьфу, знать тебя не знаю, катись отсюда!!!

– Она девчонку на улицу выгнала! – Крикнул мальчишка и привычно нырнул за угол, под лестницу, за миг до того, как пущенный «снаряд» с силой шваркнулся о стену там, где была его голова. Тётка выпучила глаза, рожа исказилась, выражая всю степень её праведного гнева и уязвлённой добродетели:

– Ах ты, выблядок проклятый! Ах ты, сучье семя!!! Ах ты, сатанинское ты отродье!!! Это ты родную мать тут опозорить хочешь?! – Видимо, философски подумал Иосиф, с самокритикой у женщины всё в порядке: если она родная мать этого мальчика, то стало быть, по собственным же словам, является сукой, блядью и сатаной в одном лице.

И не только – распаляясь, дама поминала уже всё подряд. Иосиф, понимая, что ничего больше не узнает, шагнул к двери, но её заслонил ещё один симпатичнейший персонаж: мужчина… ну, скорее всего, существо мужского пола, само собой, пьяное, грязное, небритое, в неимоверно грязных обносках и очень знакомых башмаках.

– Это ещё хто? – Проскрипело существо, гневно пуча пьяные мутные глазки. – Эт-то ты што, к моей бабе, штоли, припёрся? Это ты совсем, штоли, страх потерял?! Да я тебя… – Существо не договорило: слуга Райи рванул его на себя за ворот, отвесил тяжёлую оплеуху, и Райя ступил за порог. Позади истошно вопила баба: