Хроники Нордланда: Тень дракона
Мужчины замерли, не издавая ни звука – никто не знал, что здесь можно сказать и что сделать. А Фиби нагнулась и осторожно поцеловала мертвого в губы, бережно придерживая его голову.
«Красивая какая. – Подумал Гэбриэл. – Прям Звезда Севера. Бедняга Марк… Да и Гирст тоже». Снаружи раздался мощный удар грома: гроза началась.
Гроза разошлась не на шутку. Молнии били, казалось, одновременно все, грохот стоял такой, что уши закладывало. Женщины и дети в поле, под проливным дождем, плакали и молились, каждую секунду ожидая, что гром небесный обрушится на них. Лучники и дозорные напряженно вглядывались сквозь завесу дождя – не попытаются ли враги воспользоваться грозой, чтобы освободить заложниц и подло напасть? Вальтер Лысый прохаживался по стене в сопровождении Майкла Пресли, черноусого Виттриха Крэля, родственника Шарлотты Крэль из замка Воронье Гнездо, точнее – брата ее покойного мужа, и оруженосцев, нервно поглядывая то на море – не видно ли просвета? – то на поле.
– Эти проклятые полукровки, – жаловался он без малейшего проблеска самокритики, – на все способны. Даже напасть сейчас. Ведь вынудят же, мерзавцы, принять крайние меры!
– Мы что, – напрягся Майкл, – в самом деле будем стрелять по бабам и детям? – Он изначально согласился на эту авантюру только потому, что поверил: это блеф, и Хлоринги не посмеют пойти по трупам.
– Это война, сударь. – Огрызнулся Вальтер. – Лес рубят – щепки летят. Одна-другая жертва все равно понадобится, чтобы доказать, что мы не шутим. Видит Бог, я хотел без этого обойтись, но если полукровки не оставят нам выбора…
– Я не стану этого делать. – Отчеканил Майкл. – И мои люди – тоже! Довольно с меня позора!
– Не смей, – гневно напустился на него Вальтер, – перечить мне, мальчишка! Где твоя честь, и где сотни жизней тех, кто нам их доверил?!
– Моя честь пока при мне, – побледнел Майкл, – хоть ее основательно смешали с дерьмом те самые полукровки, которые сейчас спасают мирян, которых поставили под удар мы. Это еще нужно посмотреть, кто здесь Божий воин, а кто мразь! Я согласился на уловку, а не на преступление!
– А чем ты занимался все это время?! – Хрипло выдохнул ему в лицо старым перегаром Вальтер, глаза от злости остекленели. – Что ты делал в городе, откуда на тебе все, что ты нацепил?! Ты голый и босый пришел к Святому Корнелию, ты с нами Брэдрик брал! Вот это тряпье, – он дернул рукав его лентнера так сильно, что Майкл пошатнулся, – ты с трупа горожанина снял, нет?!
– Я воевал с еретиками! – Вырвал рукав из цепких пальцев Майкл. – Я боролся со злом! – Он почти кричал, чтобы перекричать грохот грозы и шум ливня. – И с трупов я не снимал… одежду! – Он вовремя вспомнил, что оружие и драгоценности он-таки брал. – А это – он указал в поле, – не еретики!!! Это дети!!!
– Нет, вы посмотрите, какой у нас Ланцелот Озерный выискался! – Зашипел Вальтер. Сейчас был ну, совсем не подходящий момент для внутренней распри. – Закрой рот, пацан! И делай, что приказывают!
– Я не стану, – запальчиво дернулся Майкл, – убивать мирян! И не дам никому другому… – Договорить он не успел. Вальтер, молниеносно выхватив кинжал, полоснул им по горлу Майкла Пресли. Кровь веером брызнула на его котт и лицо, попав и на спутников. Вальтер оглянулся, страшно оскалившись:
– Есть еще предатели?! Кто еще вдруг решил вспомнить о своей чести?!
Все молчали. Если кто и сочувствовал в душе Пресли, вслух и даже взглядом выразить этого никто не посмел.
– Поймите, придурки, – Вальтер старательно вытер клинок, – это наш единственный шанс спасти свои жизни и жизни наших людей! Они доверили нам свои судьбы, пошли за нами, верили нам и выполняли наши приказы! Я мог уплыть к чертям со скотиной Зоном, но у меня своя честь, и она не позволит мне бросить своих людей, не сделав для них все, что можно! И пусть меня в грязи изваляют, я готов на эту жертву! Все, что свершится, я беру на себя, понятно?!
– Красиво сказал. – В паузе между ударами грома произнес, выступая из сумрака дверного проема, высоченный полукровка с седыми прядями в коротких черных волосах. – Аж понравилось. Нет, кроме шуток. Уговорил, чертяка, простых кнехтов убивать не будем. Отправятся в рудники, если быковать не станут. Тихо! – Предупредил, вскинув руку с кинжалом, – вы все под прицелом эльфийских лучников, дернетесь – ежиками станете. Ты проиграл, Вальтер, смирись. Здесь, со мной, граф Фьёсангервенский, законный граф, не Гирст. Оружие бросьте. – Он помедлил. – Бросьте, сказал. – И так это произнес, что оруженосцы, а за ними и Крэль, кто сразу, кто с заминкой, но бросили ему под ноги свои мечи и кинжалы. За спиной Гэбриэла, поторапливая их, появились Гарри, Марк, Кирнан и эльфийские лучники. Один Вальтер не шелохнулся, весь натянутый, как струна, прожигающий Гэбриэла глазами.
– Я не сдамся, – произнес отчетливо, – проклятому полукровке. Ты – не человек, не рыцарь, ты – порождение скверного чрева, демон, низшая тварь, но никак не рыцарь, которому не позорно было бы отдать свой меч! Ненавижу тебя и таких, как ты! Я выжигал вашу нечисть, сколько мог, и горжусь этим! На моих руках кровь ваша, и я горжусь этой кровью, и руки мои, – он вскинул сжатый кулак, – святы!!!
– Надеешься, что убью тебя сейчас? – Чуть нагнул голову, глядя на него исподлобья, Гэбриэл. – Не надейся. Пойдешь на плаху, выродок бесноватый, где тебе откромсают ручки твои священные. Но не за полукровок, урод, а за Брэдрик и его жителей, которые полукровками не были, а были простыми людьми, нордландцами, крещеными, как и ты. За деревни разоренные и крестьянок убитых, за детишек, которые погибают от голода в сожженных избах. И можешь орать с плахи, что хочешь про скверное чрево, спросят с тебя не за это.
– Не-ет. – Покачал головой Вальтер, отступая. Гроза стихала, и говорил он уже нормальным голосом, не пытаясь перекричать ее. – Не-ет, не выйдет. Не потащите вы меня на плаху, скоты… – И, не успел Гэбриэл дёрнуться в его сторону, как Вальтер, прыгнув на парапет, бросился вниз.
Через полчаса герцог Элодисский и его люди входили в Фьёсангервен через открытые бойцами Гэбриэла ворота, и с ними входили заложницы с детьми, заплаканные, перепуганные и промокшие, но целые и невредимые. Гроза ушла, погромыхивая где-то над Анвилом, оставив запах сырой земли и озона, на мокрые стены и мостовую щедро палило солнце. По водостокам еще с плеском бежала вода, сливаясь с цокотом копыт. Горожане еще были слишком потрясены последними событиями, чтобы приветствовать освободивших их воинов и своего молодого графа слишком радостно, но все же встречали Гарри Еннера тепло и с искренними облегчением и сочувствием. Гарри и сам не мог поверить, что еще совсем недавно он был совершенно другим человеком, сыном, братом, другом, беспечным, почти мальчишкой, за которого всегда решали и которого всегда прикрывали мудрые и любящие родители. Он даже не знал, что будет делать с графством, одним из самых больших на Острове, да еще так пострадавшим от бунта? Сумеет ли, будет ли соответствовать поднятой отцом и мамой планке, не опозорит ли их?..
– Не ссы. – Тихо сказал ему Гэбриэл, когда Гарри выдал этот страх вслух. – Я тоже не знал, да и сейчас не знаю. Нифига, поможем, друзья помогут. Поедешь со мной на мою свадьбу, отец тебя всему научит. Улыбайся, на тебя подданные смотрят. И рукой помаши, не отвалится.
Глава седьмая: Черный дракон! Рок и судьба твоя, Альвалар!
– И вот что интересно, – жадно поглощая жаркое, говорил голодный, уставший гонец, а герцог Далвеганский и его племянница, без которой он вообще теперь не появлялся на люди, слушали его молча, – что под Кальтенштайном, что под Фьесангервеном, как по заказу, бац: гроза! Да такая, с грохотом, с молниями, с лившем сумасшедшим! Людишки говорят: не иначе правда, что Хлоринги – потомки этого самого, как его – языческого бога грозы. Ведь и к Анвилу подошли – тоже: бац! Гроза.
– Чушь. – Сделал губами пренебрежительный звук герцог Далвеганский. – Вот если бы в январе гром и молния, я еще усомнился бы. А сейчас июль, дубина, грозы по три раза на дню гремят.
Анастасия прыснула. Девушка носила черное в знак своего траура по любимому, но это черное было роскошно, красиво и очень ей шло. За время своего безумного путешествия через весь юг Острова она похудела, повзрослела, лицо стало строгим и довольно привлекательным. Гэбриэл бы ее красавицей не назвал, но она несомненно притягивала мужской взгляд, тем более теперь, когда под влиянием дяди, конченного эстета, привела себя в порядок, приоделась, когда ее причесывали лучшие портнихи Клойстергема, и когда к ее услугам была практически вся сокровищница Сулстадов. Чувствуя себя фавориткой дяди, его любимицей, которой многое позволено, Анастасия быстро приобрела уверенность и властность. Теперь забитую серую монастырскую мышку мало, кто вообще признал бы в молодой, роскошной, самоуверенной, даже слегка высокомерной даме, повсюду сопровождавшей герцога Далвеганского. Она даже командовала дядей, и тому это было приятно, так как он чувствовал, что племянница искренне пытается ему помочь. Он стал под ее влиянием меньше есть, она прямо-таки заставила его ограничить себя в копченом и жирном, не есть бобовые, зато пить козье молоко, как советовал Доктор, и результат не заставил себя ждать: почти сразу герцог почувствовал себя получше, стал крепче спать, исчезла противная изжога. Как ребенок, он порой, тайком от племянницы, баловал себя любимыми копчеными желудками, но помалу и украдкой, так прибрала его к рукам Анастасия. Они вместе разговаривали обо всем на свете, в том числе и обсуждали ситуацию на Острове. Герцогу нравилось, что племянница приняла его решение женить на ней одного из Эльдебринков по-деловому, и даже не спросила, умница, за кого именно ей пойти и каков он из себя. «Помилуй его, Бог, – смеялся он, подначивая ее, – кто бы он ни был, воли ему век не видать!». И девушка смеялась в ответ, при этом делая такую многозначительную мину, что увидел бы ее тот самый гипотетический жених – испугался бы не на шутку. Анастасия охотно становилась такой, какой Титус Сулстад и хотел ее видеть. И герцог был доволен, игнорируя жалобы и недовольство младшего брата, все не способного простить и забыть ей не столько покушения, сколько… романа с Вэлом, думая о котором, Кенка чувствовал себя обманутым и даже преданным.
– И что в Анвиле? – Поинтересовался герцог, когда гонец примолк, жадно поглощая жаркое. Тот закивал, торопливо прожевывая отлично приготовленное мясо:
– Вот-вот, сейчас… прожую… Анвил Элодисец отдал этому пугалу, Унылому Гансу… Погиб город, ей-ей, погиб! Тот же блаженный, он ничего для себя и для города не оставит втихаря, как все нормальные люди делают, он будет честно налоги собирать и платить, обнищает в момент, как и в Кальтенштайне получилось. Сам без штанов, и город таким же сделает. Горожане уже плачут. Только тихохонько, все герцога боятся, как черт помела, а его братца, того самого, и подавно. Я его видал, как вас сейчас, близёхонько, суровый, черт! Чёт не верю я, что он содомит. Те как-то понежнее будут… Да и про невесту его все говорят. Что она бесприданница, но такая красотка, что хоть сейчас за короля.
– А ты много содомитов знаешь? – Пренебрежительно поинтересовался герцог, и Анастасия снова прыснула тихонько. Гонец состроил задумчивую мину, активно работая челюстями:
– А не знаю. Чёт не помню. Только так считается.
– Меня сплетни не интересуют. Ты по делу рассказывай.
– А по делу-то… Что по делу?.. А! Дракенфельд Элодисец сыну русинского князя подарил, как его, имя такое, что язык сломаешь. Веле… ве…
– Велемиру Федоровичу. – С жутким акцентом, но правильно произнес герцог Далвеганский, потемнев лицом. Наглец! Это был вызов, вызов всем норвежским семьям. Каковы братья! Смелые, удачливые, наглые. Титус Сулстад и ненавидел их, и в то же время не мог где-то в душе не восхищаться. Все против них! А им сам черт не брат.
– А, какая разница! – Беспечно отмахнулся гонец. Он был молодой, из той же породы, что был Орри, и хоть не дотягивал до уровня покойного барда, все-таки был хорош, и герцог многое ему спускал. Быстрый, сметливый, смелый, с великолепной памятью – таких герцог Далвеганский ценил и всячески поощрял. В отличие от спесивого брата, он умел ценить и привлекать к себе людей даже не смотря на свою репутацию. Люди если служили ему, то служили на совесть.
– Так вот, – продолжал гонец, – семью фон Бергов они, понятное дело, из замка их родового поперли и в монастырь в Росной Долине снарядили, но бабка ихняя, – он фыркнул, – уперлась рогом, заперлась в покоях своих, и давай их матюгать и позорить. Я сам там потом побывал, так, из интересу. Она так и сидит там, руссы ее не трогают. Ржут, заразы, над бабкою, людям показывают, как чудо какое, а она сидит у себя, горгулья-горгульей, ну, вы же фон Бергов знаете: рожа узкая, длинная, нос и подбородок вперед торчат, рот ввалился, глазки вместе: ну, – он уже хихикал вместе с Анастасией, – форменная горгулья! Страшная, тощая, злющая! А матюгается, как пьяный докер! Они в нее кинут чем, она и зарядит минут на двадцать, обплюется вся, палкой об пол стучит, а они ржу-ут!
– Потешно, должно быть. – Недовольно произнес герцог, и Анастасия, умница, смеяться мгновенно перестала. – Фон Берги – семья древняя, хоть и не норвежцы, но одни из первых пришли в Нордланд. Служили анвалонским королям, потом остались в Междуречье, присягнули Хлорингам. А эта бабка в девичестве Лофгрен, древний норвежский род. А теперь вместо мартышки для еретиков. Очень забавно, Карл.
– И я про то же. – Молодой человек быстренько закинул в улыбающийся рот добрую порцию мяса, серьезно нахмурил брови, вновь насмешив Анастасию, которая, чтобы скрыть это, закашлялась, деликатно, в ладошку, отвернувшись. – Ужас, что делается. Полукровки да схизматики – такое теперь в Междуречье окружение.
– Что узнал про Рона?
– А! – Гонец поднял палец. – Интересненькое. Элодисцы заявили, что он погиб во время заварушки в замке. Дескать, челядь Еннеров, как завидела войско, взбунтовалась, и порешила всех его людей и его самого.
– Но?
– Да просто я перепихнулся там с одной из служанок, что при девице Еннер были… Ох, и красивая! – Сбился он, мечтательно повлажнев глазами. – Такая пройдет мимо, а ты стоишь столбом, словно окно в рай увидел. Глаза у ней…
– Что служанка? – Перебил его герцог.
– Она мне по секрету сказала, что убила его эта самая девица. Заварушка была, верно, слуги Еннеров всех пришлых врасплох застали, у них, оказывается, и оружие было готово, схрон какой-то в замке оказался, которого Рон не нашел, а девица знала. Но сам Рон и помог своих людей перебить.
– Врешь?
– Я?! – Обиделся Карл. – Разве что служанка, но не думаю. Говорю же: девица краше ангелов в раю. Ради такой и не такое сделаешь, лишь бы улыбнулась. Вот он и пошел против своих для нее. А она его убила. Когда он все сделал для нее. Только брат ее и Хлоринги, они это скрывают, прячут красавицу от всех, а сами везут ее в Пойму, в Разъезжее, в тамошний монастырь.
– Ясно. – Герцог тяжело вздохнул. Он хотел есть, но утром Анастасия сама подала ему кувшин козьего молока, и требовала, чтобы он пару часов выждал перед приемом пищи. Титус Сулстад привык есть и перекусывать постоянно; получаса не проходило, чтобы он что-нибудь не зажевал, и ему до сих пор еще было тяжеловато такое воздержание. Только племянница оказалась права: результат чувствовался. Потому герцог держался. Терпел. Но жаркое так аппетитно пахло! Нужно было дать парню поесть в одиночестве, но больно уж торопился герцог узнать все последние новости.
– Пришли Хлоринги в Лавбург, теперь это владение герцога Элодисского. Кому пожалует, пока не ясно, может, брату своему. Сенешаля и всю его семью, кто там остался, объявил вне закона, вознаграждение за них объявил не малое. Дочек графских, двенадцати и восьми, кажется, лет, правда, обещал выдать замуж, когда подрастут, но пока в монастыре оставил, под Тендренором.
– С чего такая щедрость? – Удивился герцог.
– А! – Весело фыркнул Карл. – Там история такая была…
Лавбург был очень красивым, чистым городом на Королевской Дороге, в месте впадения Лав, или эльфийской Сати, в Фьяллар. Королевская Дорога здесь встречалась с Сайским Трактом, древней эльфийской торговой магистралью, ведущей в Сайскую бухту, а там – вниз по побережью до самого Таурина, и вверх, на Русский Север. И, как и Гармбург, Лавбург был процветающим и очень богатым городом с древней историей – когда-то на его месте стоял эльфийский Шайлемм, сожженный драконами, но многое осталось нетронутым. Большинство фундаментов в городе были эльфийской кладки, потому часто можно было встретить, гуляя по улицам и площадям Лавбурга, дома и особняки без прямых углов, с круглыми крышами, крытыми дорогой синей черепицей. Город славился своими кондитерами и ткачами, местные сладости и ткани считались лучшими на Острове, а может, и в мире. Но помимо этого, в последнее время в городе и его пригородах расцветали цеха часовщиков и ремесленников, изготавливающих разные занятные механизмы и приспособления. В Лавбурге были изготовлены первые пищали – штука на тот момент неудобная, громоздкая, вонючая, опасная не столько для врагов, сколько для неумелого владельца, но – уже огнестрельное оружие. В общем, лавбургские ремесленники были пионерами технического прогресса в Нордланде. А еще здесь варили отличное ячменное пиво и изготавливали игральные карты и жутко запрещенные церковью срамные книги с соответствующими картинками, вдохновившими в свое время Беатрис, которая сама была родом из-под Лавбурга и как-то увидала такую книжку у своих легендарных кузенов. Ушлая девчушка еще тогда здорово наварилась на этой книжке, грозясь, что все расскажет родителям кузенов, и те вынуждены были отдариваться и пихать в ненасытный крысиный ротик сладости, геллеры и всякие ценные мелочи, чтобы Беатрис держала этот ротик закрытым.
Главным украшением города и окрестностей был, конечно же, Замок Ангелов. Он тоже был выстроен на эльфийском фундаменте, выложенном в форме розы, и был стилизован под эльфийские строения, с закругленными углами, круглыми башнями, богато декорированными резьбой по камню и всяческими арками, вазонами, ангелами и единорогами. Дед Андерса, отец Антона, Александр Бергстрем, пытался привлечь к перестройке замка эльфийских мастеров, но в Сае его даже слушать не стали, после чего Александр стал непримиримым врагом эльфов, которых до того просто боготворил. По инерции и сын его, а затем и внук, подхватили эту ненависть, как семейный флаг из его старческих рук, уже не заморачиваясь тем, с чего все началось. Эльфы, полукровки – Бергстремы ненавидели и тех, и других, и ничуть этой ненависти не стеснялись и не скрывали ее ни от кого. И Гарет, въезжая в ворота Замка Ангелов и поглядывая на умильных ангелочков, поддерживающих карнизы и улыбающихся с пилонов, державших щиты с вепрями и складывающих ладошки в благословляющем жесте над входящими, не мог не думать об этом не без некоторого злорадства. Да что там, он даже и не пытался это злорадство скрыть. Замок теперь принадлежал ему, как и город, и вся округа, с тремя небольшими городками, богатыми угодьями, парой десятков деревень. Фридрих взял город без боя, просто вошел в него вместе с войском кардинала и маршала Кюрмана, с которыми встретился под Лавбургом, и здесь дожидался Хлорингов, весть о славной победе которых над Верными уже неслась впереди них. Люди, напуганные корнелитами и перспективой войны своих лордов с Элодисцами, вздохнули с облегчением: кажется, пронесло и обошлось малой кровью. И встречали Хлорингов если не с восторгом, то и без враждебности. Говорили, что Хлоринги уже отправили в Европу корабли за зерном и крупами, чтобы не дать умереть с голоду пострадавшим крестьянам, и быстро (не без помощи самого Гарета) распространялся слух о том, как Гэйб Хлоринг поступил с деревней Мутный Пруд. В Брэдрике тот же эрл Валенский дал муниципалитету большую сумму золотом на восстановление города, да еще сверх того приказал францисканцам открыть столовую для всех. Прямо так и сказал: пусть любой приходит и ест. Без условий и условностей. И на это тоже дал денег. Так что теперь он стал ни много, ни мало, а всеобщей надеждой. О том, что там же, в Брэдрике, по городу провезли в клетке взятых живыми вождей Верных и корнелитов, на радость всем жителям, и казнили несколько человек, тоже вспоминали, но в нужном Хлорингам ключе. Делегации из окрестных крестьян, торговцев и монахов уже маялись в городских тавернах, ожидая, когда Хлоринги начнут принимать просителей. В городе было много беженцев из разоренных деревень, и горожанам это здорово не нравилось: с беженцами появились и грязь, и кражи, и мелкий разбой, и изнасилования, и горожане хотели, чтобы новая власть что-то с этим сделала. Как можно быстрее.
– Смотри, сколько ангелочков. – Кивнул брату Гарет.
– Угу. – Тот окинул взглядом фасад парадного входа, к которому вела широкая лестница. – Страшные-то какие.
– А по-моему, миловидные. – Удивился Гарет. Надо сказать, что это были не похожие на пухлых амурчиков ангелы Возрождения, а готические ангелы в строгих хитонах, с большими сложенными крыльями. С довольно миловидными лицами.
– С лица да, ничего такие. А тела? Ты посмотри, если с них все снять, там такие горгульи получатся, что заорешь и убежишь.
– Merde! – Гарет присмотрелся, и не сразу, но понял, что имеет в виду его брат. – Ну, и взгляд у тебя! Я так вижу складочки, складочки и рожицу ничего себе. Крылья еще.
– Такие крылья, – пренебрежительно заметил Гэбриэл, – не то, что ангела – курицу в воздух не поднимут.
– А ты откуда знаешь?
– Я? – Гэбриэл прислушался к себе и даже удивился немного. – Понятия не имею. Просто знаю, и все.
– Красивый замок. Наш лучше, и Звезда Севера тоже вне конкуренции, но ничего.
– Ничего такой, да. – Согласился Гэбриэл, спешиваясь. Им навстречу уже вышли кардинал, маршал, Фридрих и их свита. Отвечая вслед за братом на их приветствия, Гэбриэл глянул на маршала раз, другой, и вдруг понял, кто это. Он знал это со слов Лодо уже давно, но сейчас, даже еще не зная, что это именно он, узнал сам – и в груди стало горячо и тесно. Отведя взгляд, он перестал вообще слышать, как обмениваются приветствиями брат и кардинал, а после и все остальные. Машинально кивал – его обычный образ был таков, что никто его сдержанности и некоторой отстраненности не удивлялся и не обижался, – сосредоточившись на своем. Он убьет Кюрмана. Прямо здесь и теперь. Только нужно придумать, как.
А Гарет, дождавшись, когда из портшеза выйдет Ингрид, церемонно подал ей руку:
– Ваше высокопреосвященство, выше высочество, мессир, господа. Позвольте представить вам мою спутницу, леди Ингрид Руни.
Девушка, наконец-то одетая с ног до головы во все новое, заказанное Гэбриэлом у полукровок и эльфов в Коневых Водах, украшенная обещанными герцогом опалами, которые и в самом деле очень шли к ее необычной, нежной, неяркой красоте, с модно уложенными волосами, покрытыми кружевным барбетом, оказалась и в самом деле необыкновенно хороша. Тонкая, гибкая, изящная, с прекрасными руками, тонким лицом и волшебными глазами, она зарделась под удивленными, оценивающими, одобрительными взглядами, опуская глаза долу, как положено было девушке в такой ситуации. Кое-кто из тех, кто бывал в Гармбурге и видел там Дитишема и его племянницу, теперь просто дара речи лишился. Кто бы мог подумать, что под убогими платьями и рядом с пьяницей из Зеленого Леса скрывается такой самородок?! Гарет знал о впечатлении, которое производили он и Ингрид, и торжествовал: кусайте локти, придурки! Да здравствует взгляд Гэйба Всадника!
– Просто сильфида. – Заметил немного ревниво, но весело Фридрих, когда Ингрид удалилась вслед за местной экономкой на женскую половину, где когда-то коротала свои дни Ники Бергстрем. – Браво, принц!
– Съел? – Фыркнул Гарет, дружески толкнув его в бок. Они вошли в большущий и довольно красивый холл замка, и Гарет огляделся с видом нового собственника:
– Ничего домишко. Что слышно об Антоне?
– Его видели в Сандвикене, но дальше его следы потерялись.
– Ничего, поймаем. Да, Младший? – Он пытливо взглянул на брата. – Что такое?
– Маршал. – Тихо, сквозь зубы ответил Гэбриэл. Гарет мигом посерьезнел.
– да, знаю. – Ответил так же тихо. – И все же сделай лицо попроще. Прямо сейчас его убивать нельзя.
Кардинал сообщил, что взял на себя ответственность, и пригласил норвежцев на тинг прямо сюда, в Лавбург, и все они скоро будут здесь.
– Некоторым из них не лишним будет увидеть вас во всей вашей силе, со всеми вашими союзниками и соратниками, в бывшем оплоте мятежников. Казнить вождей корнелитов и Верных не помешает тоже тогда, когда съедутся все норвежцы. Это поможет им принять новую реальность без сопротивления и долгих споров. Вы удивили всех, – он позволил себе улыбнуться одобрительно, – даже меня. Узнав, что вы в осаде, в Кальтенштайне, и что туда идут мятежные лорды, я, признаться, пал духом. Отмаливаю теперь этот грех.
