Последние дни Венедикта Ерофеева

____________

24 (?) декабря

Снова в гостях с Веничкой у художника Виктора Михайлова. Приезд к нему моих старых друзей, супружеской пары Ольги и Ромы Чепига. Вслед за ними – появление очень талантливого и известного грузинского кинорежиссера Александра Рехвиашвили с его другом кинооператором – Романом Цурцуми. У Саши только что прошел изумительный, нашумевший фильм «Ступени». Рассказывает Ерофееву, что на Западе проявляют огромный интерес к русской современной литературе и что у него возникло желание поставить фильм по его «Шагам Командора». Они с Романом очень хотят через Союз писателей Грузии пригласить Веню в Тбилиси, чтобы отдохнуть и встряхнуться. Говорят, что там примут его с радушием, по крайней мере, в восьми домах, даже глав. редактор «Литературной Грузии» Гия Маргелашвили. Все они считают его существом мифическим и, чтобы убедиться, что это так, угостят со всем грузинским размахом.

Говорю Веничке: «Все это, конечно, прекрасно и заманчиво, но ведь грузины действительно очень гостеприимный и щедрый народ. И как бы тебе не сорваться в этой поездке». Ерофеев, подперев голову рукой, очень серьезно призадумался: «Странно, – говорит, – ведь меня еще никогда от этого не предостерегали»…

В доме Михайлова – большая коллекция картин андеграундных художников, и среди них очень много работ Анатолия Зверева. Саша и Рома его очень любят, и мы все вместе просим Виктора полюбоваться его шедеврами, судьба которых так пестра.

Картины Зверева можно было встретить в самых разных домах. Прекрасно зная цену своим работам, он щедро раздаривал порою их малознакомым людям, в домах которых находил ночлег, а если и продавал, то за бесценок. Еще при жизни художника подделки под его работы гуляли по Москве, а после его смерти – за большие суммы продавались на аукционах. Работы обменивали, перепродавали, выпрашивали, похищали, шедевры погибали в огне при пожаре… Они не только вставлялись владельцами в добротные рамы – ими (бывали случаи) могли накрыть мусорное ведро или просто выбросить.

Вспоминаю, как дом Михайлова, в котором находил свой ночлег Зверев, очень долго освобождался под учреждение. И вот Михайлов, не желая выселяться, оставшись во всем доме один, забаррикадировал входную дверь своей квартиры. На следующий день, как раз после отъезда Романа и Саши, ворвалась к нему рано утром истомившаяся от долгих ожиданий общественность. Сопротивление было бесполезным.

Незатейливый скарб художника выволакивался во двор, где складывался в специальный контейнер, а то, что было полегче, например, картины Зверева, с улюлюканьем и гиканьем просто выбрасывалось из окна. В ответ на наше возмущение слышался хохот: «И эта мазня называется картинами?»

Единственным, кто смущал налетчиков, был Венедикт Ерофеев. Похожий на иностранного корреспондента, сжав в руке свой микрофон, Веничка с бесстрастным видом внимательно наблюдал за происходящим. Незнакомый предмет в руке Ерофеева несколько насторожил общественность. Помню, как ему чуть ли не приказали: «Немедленно уберите свой магнитофон и прекратите записывать…»

____________

(?) декабря

Веничка вспоминает о своем детстве, о родителях, и особенно об отце. В который раз рассказывает мне, что он был начальником маленькой станции Пояконда в районе полярного круга. В 38-м не успел Веня родиться, как отца по доносу (статья 58-я) за критику советской власти и какой-то анекдот сослали куда-то далеко на восток в лагеря, и только в 54-м году он вернулся.

Мать Анна Андреевна отдала в Кировске детей в детский дом, считая, что им там будет сытнее, а сама уехала на заработки в Москву. Потом вернулась. В детском доме Веничка учился до восьмого класса, а потом перешел в обычную школу в Кировске.

Отец, по его рассказам, был высок, строен, красив и весел. Любил выпить и любил петь, в том числе и арии. Знала его вся округа.

Строгая матушка не позволяла Веничке подходить к отцу на улице, если тот был навеселе. И даже когда ему вручали золотую медаль по случаю блестящего окончания десятилетки, отца не пустили в школу, куда он пытался пройти, чтобы поздравить сына.

____________

26 декабря

Ольга Седакова приглашает Веню с Галей на свой день рождения. Ерофеев говорит, что без меня он никуда не пойдет. В последний момент, несмотря на плохое самочувствие, к нам присоединяется Галя.

Много цветов, много гостей. Из знакомых мне поэтов – Иван Жданов. Напомнила ему о нашей встрече на дне рождения Евгения Рейна, на котором отмечался и выход его первой книги «Имена мостов».

Разговоры в основном о литературе. Любчикова[13 - Лидия Любчикова – старинный друг Ерофеева, бывшая жена Вадима Тихонова. Упоминается в «М – П»: «…Пришли Вадя с Лидой…»] своим неповторимым волшебным голосом исполняет романсы.

По рукам пустили воззвание с требованием создать мемориал жертвам культа. Все подписываются.

До 3-х утра читаются стихи, в основном Дмитрия Пригова. Заходит разговор о поэзии Рейна. Ольге он не по вкусу: «Все пишет о себе, да о себе. Кому это интересно?» Веничка с ней не согласен. По просьбе Ольги привезла ей самиздатский сборник Леонида Губанова. Разъехались все почти к утру.

____________

31 декабря

Ерофееву очень не хочется справлять свой любимый праздник Новый год дома: «Галина все испохабит своими канделябрами» и т. д. Предлагает поехать в Добрыниху к Вадиму Тихонову. Еле уговариваю: «Ведь это неудобно». Ерофеев: «На Галину мне наплевать в высшей степени, вот жалко будет только Андреевну» (Галину мать). Все-таки уговариваю его справлять Новый год на Флотской. Привожу даже елку, игрушки, свечи, подарки Гале, шампанское и т. д., и т. д. У них в гостях уже Жанна Герасимова со своим знакомым Игорем из какого-то театрального училища. Дарю ей свои бусы. Страшная скучища. Страшная духота. Беседа не вяжется. Спать легли все рано.