Мой сводный кошмар

Эти сны отпустили, да и практически стерлись из памяти. Это сейчас нахлынули как волна, неся за собой и другие…

Вот иду я по улице, меня окликает белокурая пассия Кирилла. Окликает так, как и в жизни: «Эй, доброе утро, Никто!»

Я, как всегда, прохожу мимо, делая вид, что не слышу и мне все равно. А со ступеней нашего дома сбегает Кирилл и говорит ей: «Это ты Никто. А она – Алиса, понятно? Ну-ка, повтори ее имя! Я жду!»

Но и эти сны не сбывались, хотя снились с четверга на пятницу, и с пятницы на субботу, и с субботы на воскресенье, и…

Разные вариации, в которых я перестаю быть Никто, – они не были вещими. Но они помогли стать сильнее.

Эти сны сейчас даже смешно вспоминать.

В отличие от тех, которые появились значительно позже.

И которые словно показывали, что могло бы быть, если бы Кирилл не уехал.

Наверное, тогда у меня в жизни просто было мало чего-то по-настоящему стоящего, вот и тянулась к прошлому и к вариантам того, как все могло бы сложиться. А потом закрутилось: окончание школы, поступление в институт, новые друзья и знакомые.

Сегодня ночью мне показалось, что один из снов случайно вернулся. Мне показалось так, поэтому и…

А что показалось ему?

Почему не ушел? Зачем вообще приходил? И зачем прикасался ко мне, если однажды сам велел от него держаться подальше?

Он мог бы забрать ветку ели и оранжевый фрукт, которые сейчас лежат на кровати, и я бы все списала на сон.

Даже если пришел с ними случайно, мог бы забрать.

Но он их оставил.

Намеренно.

Чтобы я вспомнила.

Любимый шампунь из тибетских трав лучше всякой мантры помогает вернуть себе душевное равновесие.

Ну что же, я помню. А действовать буду по обстоятельствам.

Есть шанс, что Кирилл как раз таки спишет все случившееся на сон. Мой или его – не имеет значения.

Выйдя из душа, наспех завязываю полотенце на голове, надеваю джинсы, любимую белую майку, захватываю с собой джинсовую короткую куртку – по утрам еще довольно прохладно, тем более когда едешь на байке, и спускаюсь на кухню.

Благо в холодильнике изобилие. Евгения Петровна и так каждый день старается сделать что-нибудь вкусненькое, и побольше-побольше, но вчера она скорее присматривала за тем, чтобы яства из ресторана не посрамили хозяина. Осталось много до неприличия, но я выуживаю черный хлеб, красную рыбу и, пока сооружаю бутерброд, слежу, чтобы из турки не убежал кофе.

Смеюсь про себя: Лука, как ценитель и давний поклонник чая, мой выбор бы не одобрил.

Время на телефоне показывает, что мне уже пора выходить, но вдруг я успею сделать хотя бы глоток…

Еще нет и восьми, все в доме спят, и я стараюсь передвигаться бесшумно. В открытое окно доносится пение птиц и шум ветра, небо нависает сизыми тучами, думая: а не опрокинуться ли на землю дождем? Негромко напеваю под нос «Осень» Centr, которую когда-то давно где-то услышала, и она врезалась в память, сотни раз стояла на повторе, пока не запомнилась:

И все не так уже, в глазах нет искры,
А осень бьет и падают листья.
И кто-то медленный, а кто-то быстрый.
Ваше счастье на земле – это всего лишь мысли.

На душе хорошо и спокойно.

И вдруг я чувствую, что на кухне уже не одна.

А потом убеждаюсь в этом, когда слышу у себя за спиной те же слова, что только что пела, только на этот раз вместе с мелодией.

И еще до того, как мужской голос сухо отвечает: «Занят», я понимаю, что это Кирилл.

И вспоминаю, где впервые услышала эту песню, – три года назад, когда она неожиданно заменила тяжелый рок в качестве рингтона у него на смартфоне.

Глава 11. Алиса, настоящее

Он стоит, прислонившись к проему двери.

Ни слова не говорит – просто смотрит. Пристально, тяжело, будто сканируя и разбирая меня на мелкие атомы своим сапфировым взглядом.

Хочу отвернуться, а не могу.

Меня словно парализует, как уже бывало не раз.

Живым и свободным остается лишь взгляд, который самовольно, вопреки моему желанию, ползет по татуировке на обнаженном торсе Кирилла. Длинные черные крылья тянутся от ключицы к ключице, на левом плече неровные лучи, как от разбитого солнца, а от них до запястья новый рисунок – воин с мечом, у ног которого лежит то ли оперение, то ли чешуя в виде трофея.

Скользнув по впалому животу, взгляд лишь мельком задерживается на штанах со слишком низкой посадкой и стремительно поднимается вверх. Залипает на светлой щетине, придающей лицу еще большую жесткость, и все равно попадает в капкан, от которого старательно убегал.

Дышать…

Помню ли я, как дышать?

Сомневаюсь. Тем более когда он поднимает правую руку и медленно проводит по нижней губе большим пальцем. А затем указательным.

И все так же – глядя в мои глаза.

И проверяя, помню ли, понимаю ли, что именно этими пальцами он вчера прикасался ко мне.

Не хочу выдавать эмоции, но чувствую, что щеки начинают пылать, в горле пересыхает, а мелкая дрожь, которая была утром, ничто в сравнении с тем, как меня лихорадит сейчас. Мне кажется, дрожит каждая клеточка тела, а внутри меня все сжимается в колючий комок, который мешает сделать следующий вдох.