И таким задушевным показался Тамарочке голос этой Светлой Женщины, что она сразу прониклась к ней доверием и симпатией. И захотелось и о себе рассказать, и поделиться своей радостью и переживаниями. Никогда и никому не хотелось ничего рассказывать, а вот этой захотелось. Больничные будни для этого, как нельзя, кстати, да и нездешняя она. Уедет, забудет, а на душе хоть чуть-чуть легче станет.
– Светик, Светка! – кричал за окном, приплясывая на февральском морозце, старлей Краснояров. Уже на следующий день с утра, только сменившись после наряда, он поехал в город и стоял теперь под окнами родильного дома, где накануне его жена Светлана родила сына-первенца.
– Это мой Ромка прилетел, – радостно сообщила Светлана и кинулась к окну.
Благо, палата находилась на первом этаже, поэтому можно было близко увидеть друг друга, и даже приложить ладошки к стеклу, как бы прикоснуться. Они долго что-то говорили друг другу через стекло, посылали воздушные поцелуи и смотрели в глаза. И радовались вместе рождению первенца. Тамарочка мельком глянула в окно и отметила про себя, что муж у Светки статный и симпатичный, и так ему форма идет. Прямо загляденье, а не мужик! А еще поразило счастливое выражение лица и восторг в глазах Красноярова. Поразило и царапнуло завистью чужое счастье. Прошли сутки с момента рождения сына, а Славик еще так и не объявился, хотя соседка Галина, отправляя Тамару в роддом, пообещала его разыскать и сообщить.
Появился он на третий день, но в таком виде, что с ним не только разговаривать не хотелось, смотреть на него противно было. Все его пьяные призывы остались без ответа. Тамара сделала вид, что это не ее кричит расхристанный, едва держащийся на ногах, мужчина. Все поняла Светлана, но ничего не сказала, и расспрашивать ни о чем не стала. Только очень больно ей было за эту симпатичную, но такую потерянную женщину. И Тамарочка оценила ее деликатность, и спокойно и неторопливо, как будто о чужом человеке, рассказала ей все о своей жизни, с того самого момента, как начала помнить себя, маленькую и несчастную детдомовскую девочку. Светлана слушала, не перебивая, сопереживая ей всем сердцем, и только задавала про себя вопрос: «Почему так несправедлива судьба? Одним все, а другим ничего! За что такая безрадостная жизнь досталась этой милой женщине с грузинским именем Тамара?»
– Чернецова, Тамара, ну, что с твоим малышом делать? Кричит, как резаный. Педиатр осматривала, вроде здоров. Ты его мало кормишь, что ли? Все время приходится из бутылочки докармливать, – сетовала детская медсестра Лена.
Тамарочка сидела, отвернувшись к окну, низко наклонив голову, и украдкой смахивала капающие слезы. Уже на второй день ребенок стал неспокоен. Каждое кормление стало для нее пыткой. Он жадно приникал к груди, а потом начинал кричать и теребить сосок беззубым ротиком! Как требовательно и жалобно он плакал в эти минуты! Тамара понимала, что он просто хочет есть, но накормить ребенка было нечем. От всех переживаний и постоянной внутренней боли молоко исчезло.
Она качала его на руках и тихонько уговаривала потерпеть до возвращения в детскую, где его обязательно накормят. Но, как известно, уговорами сыт не будешь, и малыш заходился в плаче, разрывая сердце, чувствовавшей себя виноватой, матери.
Света, накормив своего малыша, тихо подошла к Тамаре и просто взяла из ее рук ребенка:
– Дай его мне. У меня молока много. Чем сцеживать, так лучше я твоего сынка накормлю.
Мальчик был крупный. Судя по всему, аппетит у него был отменный. Он тут же вцепился в Светлану и припал к груди с жадностью изголодавшегося волчонка. Он сжимал пальчики, вцепившиеся в халат, причмокивал и пристанывал. Казалось, он так старался запастись пищей впрок. Наконец, насытившись, он блаженно прикрыл глаза и отвалился. На крошечном носике от проделанной работы блестели бисеринки пота.
– Ну, вот и славно! – еле слышно прошептала Светлана и легонько чмокнула малыша в носик-пуговку. – Теперь у меня есть еще один сынок, а у моего Валька молочный братец. Да и ты, Тамарочка, теперь мне, вроде, как сестрой приходишься. Так что давай держаться вместе. Ничего, моя хорошая, прорвемся, – сказала Света и прижала к себе плачущую Тамарочку. – Пока не выпишут, я его кормить буду, а там что-нибудь придумаем.
И от этой поддержки, не только моральной, но и конкретного дела, у Тамарочки слегка отлегло от сердца. И жизнь показалась не такой уж черной и страшной.
Все дни до выписки Света исправно кормила Тамариного малыша, а еще, действительно по-сестрински, делила пополам все, что успевал принести или передать ее Ромка. Они много и подолгу беседовали, в основном о том, как ухаживать за детьми. Других тем Светлана старалась избегать. Невозможно было рассказывать этой несчастной женщине с грустными глазами о любящих родителях и муже, о том, что дома уже все приготовлено, и все с нетерпением ждут их возвращения, о том, что мама обещала приехать и помочь на первых порах с ребенком. У Светы замирала душа при мысли о том, что Тамарочка окажется после выписки один на один с младенцем, которого нечем кормить. На чью-либо помощь рассчитывать не приходилось. К Тамаре не приходил никто.
Уже тогда у Светланы возникла мысль о том, что ей нужно постараться как-то помочь Тамарочке, поддержать ее. Тамару своей сестрой, а ее ребенка сыном она назвала вполне искренне.
– Это не просто встреча, а встреча на всю жизнь, можно сказать судьба, – размышляла про себя Светлана.
– Ну, что, красавицы! К выписке будем готовиться, – объявила на утреннем обходе палатный врач Нелли Ивановна. – Так, Красноярова, у Вас все в порядке, ребенок тоже здоров. Так что, Вам у нас делать больше нечего. Как сына-то назвала, Светлана? – поинтересовалась доктор.
– Папа Валентином назвал, – с удовольствием сообщила Света.
– А Вы, Чернецова, как назвали ребенка? – продолжила беседу доктор, обращаясь к Тамарочке. – У Вас тоже все хорошо. И Вы, и ребенок в норме.
– А я Павлом назову сына, крепкое имя, мне нравится, – сказала Тамара.
– Вот и хорошо, Валентин и Павел, – подытожила Нелли Ивановна. – Такие славные парни у вас, женщины. Прямо на загляденье, красивые и крепкие. Дай им бог здоровья и удачи. Ну, с Богом, девочки. Завтра домой!
На следующий день, пританцовывая на месте от нетерпения, Ромка Краснояров с шампанским и конфетами встречал Светлану и сына в приемной роддома. У подъезда стояла машина, готовая в тот же миг умчать их на родную заставу. Тамарочку не встречал никто. Она сама приняла из рук медсестры сверток с ребенком. В этот миг она краем глаза успела заметить, как трепетно принимает Ромка Краснояров своего ребенка, как нежно целует жену, как светятся счастьем их лица. В носу предательски защипало, увлажнились глаза. Но, как когда-то в детстве, Тамарочка стиснула зубы. Никто и никогда не увидит больше ее слез! Она все сможет, она не пропадет!
– Тамарочка, пойдем в машину. Мы тебя подвезем. – это Света подошла, чтобы забрать подругу. Не могла она оставить ее на февральском морозе одну с младенцем на руках.
– Не расстраивайся, все у тебя и сына будет хорошо, – обняла и расцеловала новую подругу Света.
– Конечно, Светочка, и тебе всего хорошего. Пока. Мы сами доберемся, – больше из вежливости сказала Тамара и решительно пошла к выходу. Безусловно, Света была ей симпатична, но уж такой несчастной и никому не нужной чувствовала себя Тамарочка рядом с ней, что сил терпеть это дольше просто не было!
В груди все словно окаменело. Шла, стиснув зубы, и повторяла про себя одну фразу: «Я сильная, у нас все будет хорошо». Только, как все будет, и как оно будет выглядеть это самое «хорошо», даже представить себе не могла.
Вдруг позади себя услышала, как рядом притормозила машина, и мужской голос:
– Тамара, садитесь в машину, мы Вас подвезем!
– Нет, спасибо, тут рядом, я сама дойду, – автоматически ответила Тамара, и пошла дальше, даже не оглянувшись. А в голове неприязненная мысль: – «Ну, че прицепились? Не нужна мне ничья помощь, сама справлюсь».
Но Роман уже выскочил из машины и осторожно, но настойчиво подталкивал Тамару к открытой дверце. Пришлось подчиниться и сесть. Света, почувствовав внутреннее состояние Тамары, с разговорами не приставала. В машине ехали молча.
Когда подъехали к дому, Роман пошел провожать Тамару до квартиры. С ребенком в ватном одеяле и сумкой с вещами на пятый этаж подниматься не так уж легко. Дверь квартиры Тамара открыла своим ключом. Был рабочий день. В квартире было тихо, соседи были на работе, а благоверный, видимо, опять где-то добывал лекарство для измученной души.
Тамара, войдя в квартиру, тихо ахнула и обессилено опустилась на край дивана. Перед отъездом в роддом она тщательно прибрала комнату. Знала, что никто не будут встречать ее с цветами и с накрытым столом. Но такого она точно не ожидала увидеть! В комнате был полнейший бедлам после большой гулянки. Гора грязной посуды и пустых бутылок, кругом окурки и спертый запах табака, разбросанная одежда, как будто кто-то что-то искал. И абсолютно пустой холодильник! И это несмотря на то, что она, предвидя свое одинокое возвращение, сделала кое-какие закупки на первое время.
– Извините, – едва выдохнула Тамара, – перед отъездом в роддом все прибирала, а тут вот…, – и обреченно развела руками.
– Ничего, Тамара, частично исправим прямо сейчас, – Роман стал выкладывать из сумки, принесенной им с собой, на стол крупы и макароны, молоко, сгущенное и сухое, банки с консервами. И даже несколько свежих яблок. А еще несколько коробок детского питания.
– Светланка сказала, что у вас с молоком проблема, так это Вам на первое время, а там педиатр должен прикрепить к молочной кухне, и будете питание для Павлика получать.
– Спасибо, конечно, но не надо, наверно. Вам и самим все это нужно. Время-то какое! Ведь в магазинах шаром покати, – слабо сопротивлялась Тамара, одновременно понимая, что это сам Бог послал, и без этой помощи ей сейчас просто не выжить.
– Ничего, Тамара, я – человек военный, мне паек дают, мы не пропадем. Мало, конечно, извините, но при первой же возможности что-нибудь еще отправим. Ну, пошел я. Не огорчайся, Тамарочка, ты же теперь мама! Сына береги! – по-свойски перешел на «ты» Роман и поспешно вышел, потому что сказать больше нечего, а что мог, то уже сделал.
– Да, Светик, ты была права! – сказал Роман, усаживаясь в машине. – Мы вдвоем, мы справимся. А там вообще безнадега. Вот, сволочь какая, – с горечью отозвался он о муже Тамары. – Как же так можно?!
Как правило, к возвращению роженицы с младенцем готовятся, делают ремонт или тщательно убираются. А еще готовят праздничный стол в честь появления в доме главного домочадца. Но, это в других случаях! Ее реальность была другой. Тамара еще некоторое время посидела, глядя на спящего младенца. Слезы подступали, готовые пролиться бесконечным водопадом. Как было жалко себя, малыша и свою загубленную жизнь! Но, как не раз в прошлой жизни, снова стиснула зубы, быстро переоделась и взялась наводить порядок. Хоть и сил было не так много, не могла она позволить себе расслабиться.
– Павлик, когда проснется, должен увидеть чистый дом и улыбающуюся маму, – думала Тамарочка, яростно уничтожая следы пребывания «благородного мужа».
Официально Тамара считалась замужней женщиной, и именно муж должен заботиться и обеспечивать свою жену и ребенка. Но ее Славику это было неведомо. Он свое новоявленное отцовство истолковал по-своему. В первый же вечер после выписки он явился за полночь, и требовал предъявить ублюдка для сличения.
– Томка, открывай, зараза! – орал и тарабанил ногами в дверь среди ночи Славик. – Посмотреть желаю на твоего вы… ка! Хочу знать, на кого похож! Предъяви!
Разбуженный малыш громко заплакал, а Тамара сидела на кровати, поджав ноги, и молилась только об одном, чтобы не выбил дверь. Или чтобы хоть соседи встали и вышвырнули его вон. Вступать с ним сегодня в новое сражение не было сил.
Так прошел день первый. А дальше потекли денечки, похожие один на другой своей безрадостностью, напряжением, нуждой и попытками как-то приспособиться и просто выжить. Муж продолжал свои «гастроли», изредка просыхая на короткое время, и опять ныряя в омут беспробудного пьянства. Жить дома не жил, но навещал, будучи под «шафе», исправно. Изматывал и без того устававшую до одури Тамару, закатывая сцены ревности и праведного гнева в адрес «гулящей» жены.
– Итак, – подвела печальный итог Тамара, – Совсем одна. Надеяться не на что и рассчитывать, кроме как на себя, не на кого.
Родителей и родственников, даже дальних, нет. Близкими подругами, благодаря усилиям мужа и свекрови, не обзавелась. Надежда на что, что муж с рождением ребенка одумается и все встанет на свои места, испарилась окончательно. И начался долгий период выживания. Именно выживания.
Раздумывать о том, как и на что жить, ни сил, ни времени не было. Каждый ее день был расписан буквально по минутам и подчинен расписанию сна и бодрствования младенца. Как только ребенок засыпал, она успевала убирать, стирать, готовить, ходить в магазин. Через пару недель, когда поняла, что «декретные» тают на глазах, обзвонила своих бывших клиенток и приняла первые заказы. Спала буквально 3—4 часа в сутки, но деньги, пусть сначала не такие большие, все-таки появились. Когда Павлик начинал капризничать и плакать, Тамарочка, качая, уговаривала его:
– Сынок, ну что же ты? Дай маме время. Если мама не сошьет тете блузку, тетя не заплатит денежку, и нам с тобой нечего будет кушать.
И малыш, как будто понимая тревогу матери, унимался и засыпал. Так и рос мальчик под стрекот швейной машины.
А Тамара все шила и шила. И эта строчка была бесконечной, потому что мальчику с каждым днем нужно было все больше и больше. Себе она позволяла только самое необходимое, ему все самое лучшее: еда, одежда, игрушки. Она запретила себе смотреться в зеркало, потому что, глянув как-то раз мельком на свое отражение, просто не узнала себя. На нее смотрела постаревшая, усталая и сильно похудевшая женщина. От былой свежести и яркости не осталось и следа. Словно кто-то недобрый, как ее бывшая свекровь, безжалостной рукой стер ее румянец на щечках и блеск в глазах.